Сочинение Россия после 1917г. в творчестве О.Э.Мандельштама.
Революция 1917 года для О.Э. Мандельштама, как и для всех людей того времени, была важным событием. Она оставила след не только в судьбе поэта, но и в его творчестве.
Несмотря на четкое осознание катастрофичности, Мандельштам не задаётся вопросом принятия или непринятия революции. Этот вопрос для него столь же нелеп, как и вопрос о принятии стихии, грозы, бури. Другое дело – вопрос о месте человека в этой разгулявшейся природно-исторической стихии.
Восприятие революции менялось в сознании поэта. Восторг, страх перед неизвестностью, надежда на перемены, вместе с тем, отрицание кровавой борьбы – вот чувства, отражённые в послереволюционной лирике Мандельштама. В понимании поэта революция символизировала новое время, поэтому образ века является сквозным во многих произведениях поэта. Мандельштам надеялся, что произойдёт духовное самоочищение людей, и они поймут, что выбрали ложный путь для достижения счастья – путь крови.
Так, в более поздних стихотворениях Мандельштама отчётливо прорисован образ времени, несущего перемены. В 1922 году пишется стихотворение «Век», первое в своеобразной трилогии: «1 января 1924» (1924) и «За гремучую доблесть грядущих веков…» (1931).
«Век» - это разговор со временем наедине. «Зверь мой» - так называет Мандельштам век, и это «мой» как бы делает век родным, своим. Но сравнение со зверем означает, что родство поэта с веком неполное, ведь автор не может «заглянуть» зверю в «зрачки», а глаза – зеркало души, следовательно, поэт не может пока понять тёмную звериную душу времени, своей страны.
Каким же предстаёт перед Мандельштамом век-зверь? Это что-то невообразимо большое, похожее на динозавра. Позвоночник зверя – это цепь, состоящая из веков-позвонков. Вихрь революции, сметающий всё на своём пути, ломает звериный хребет, и на пороге новых дней оказывается раненый зверь, который бывает намного опаснее здорового.
Логика стихотворения – в ответственности человека за Время. Обязанность героя, пусть пожертвовав собой, восстановить связь между эпохами (склеить «двух столетий позвонки»), нарушенную Революцией. Удар, нанесённый семнадцатым годом, перебил веку хребет – исцелить его можно лишь культурой:
Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Однако пока что Век с переломным хребтом бьётся в агонии:
…разбит твой позвоночник,
мой прекрасный жалкий век.
Гибнут творения человека; океан, окружающий сушу, - это океан крови, образованный агонизирующей культурой – при полном безразличии неба к земным делам и драмам: «Кровь – строит хлещет…»
В стихотворении «За гремучую доблесть веков…» лирический герой выражает готовность добровольно принять страдания «за гремучую доблесть грядущих веков, За высокое племя людей». Ему «на плечи кидается» век, который Мандельштам называет теперь «волкодавом». Однако поэт «не волк по крови своей», физически он живёт в кровавом двадцатом столетии, но не принадлежит ему, духовно существуя в едином временном пространстве, в синтезе всех культур. А значит, «век-властелин» может уничтожить лишь тело поэта, душу же его «равный убьёт». Таким образом, время не властно над гениальным, доказывает Мандельштам.
Более поздняя картина, видение поэтом обстановки 30—ых годов, личности Сталина и его окружения, отражено в стихотворении «Мы живем, под собою не чуя страны…» (1933). Поэт показывает, что люди живут под гнетом страха, одним днем, не зная, что с ними будет завтра. Они боятся произнести слово «на полразговорца», потому что за ними наблюдает всевидящий и всеслышащий «кремлевский горец».
Сталин и его окружение изображены в резко сатирических, гипертрофированных тонах:
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычит,
Он один лишь бабачет и тычет.
Это сборище каких-то уродцев, которые, однако, вершат судьбы людей. Но последнее слово всегда остается за вождем. Он один лишь последняя инстанция, вершитель судеб. Герой замечает, что его указ – это приговор:
Как подкову дарит за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз, -
Что ни казнь, у него-то малина
И широкая грудь осетина.
Таким образом, Россия после 1917 года предстает в стихах Мандельштама неоднозначной. Поэт приветствует саму идею нового государства, перерождения не только общества, но и самой природы человека. Но он не может принять тех способов, которыми добиваются этой новой жизни. И тем более Мандельштам не мог смириться с тем, что происходило в его стране с приходом к власти И.В. Сталина. За свои открытые критические высказывания, как известно, поэт был сослан, а затем помещен в концлагерь, где и погиб в 1939 году.