Ванька Жуков
Ванька Жуков — герой рассказа А.П.Чехова «Ванька» (1886), девятилетний малиик, сирота. Обученный барышней Ольгой Игнатьевной читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль, он был отдан в город «в люди». Дома, в деревне, у него только дед, которому он пишет письмо, жалуясь на свое горькое житье в ученье у сапожника. Конверт и марку он купил заранее. О том, каким должен быть адрес, сидельцы из соседних лавок не рассказали — научили только опустить письмо в почтовый ящик. Адрес у В.Ж. такой: «На деревню дедушке. Константину Макарычу».
Образ В.Ж. — своеобразное средоточие детской темы у Чехова, выражение авторской концепции детства. Детство у Чехова — особый, утраченный мир, о котором вечно тоскует взрослый человек. Чеховские герои структурно четко поделены на взрослых и детей. Детство и взрослость — два вечно противопоставляемых состояния. В рассказе «Дома» (1887) отец-прокурор пытается отучить семилетнего Сережу от пагубного увлечения — курения. Отец — нечастый пример у Чехова проявления тонкости взрослого существа в отношении ребенка — признает самодостаточность хрупкого мира, в котором живет его сын, сочиняет нравоучительную сказку-импровизацию о бедствиях, постигших несчастного старого короля, сын которого предавался тому же пороку, что и Сережа, — курил. Невинности и теплой доверчивости ребенка противопоставлен взрослый мир с устоявшимися представлениями и невнятной тоской взрослого по логике детства. Но детский мир не только вожделенно-недостигаем, он еще и непрочен: ребенку предстоит перейти во взрослость. Путешествие в город — таков переход во взрослость для девятилетнего Егорушки, сына вдовы и будущего гимназиста из повести «Степь» (1888). «Русский человек любит вспоминать, но не любит жить», — говорит здесь Чехов. В каком-то смысле чеховский «русский человек» обречен переживать драму ребенка, оторванного от прочного мира детства, насильственно помещенного во взрослое настоящее. «Детские герои» позволяют острее обнаружить сущность этой драмы.
В.Ж. существует в двух временных измерениях: в идиллическом прошлом и в настоящем. В первом все замечательно — дедушка (в реальной жизни совсем не обязательно добрый и ласковый), собаки — старая Каштанка и хитроумный хулиган Вьюн, поездка с дедом в лес за елкой, Рождество и барышня Ольга Игнатьевна — все полно поэзией. Во втором измерении существует непосильная работа, злые подмастерья, хозяйский гнет («…а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать»). В образе В.Ж. сосуществуют различные грани детского миропонимания, тяготеющего к мифологизации окружающего, ориентированного на собственные ценностные представления. Так, В.Ж. знает, что золоченый орех с господской елки — подлинное сокровище. В этом смысле он близок героям «Детворы» (1886) — Грише, Ане, Соне, Алеше и «кухаркину сыну» Андрею, поглощенным объединившей всех пятерых игрой в лото. Они дружно дают отпор соблазнившемуся уютностью их компании старшему брату Васе, ученику 5-го класса. Детская компания решительно не впускает его в оберегаемый от постороннего вмешательства самоценный мир, где ставка в игре — копейка, и рубль вместо нее поставить нельзя. Столь же непостижим для взрослого мальчишеский мир Володи и гордого, самостоятельного «господина Чечевицына» (он же Монтигомо — Ястребиный Коготь) в «Мальчиках» (1887). Но закрытость детского мира не защищает ребенка от взрослой, всегда слишком грубой и травмирующей жизни. Это касается не только детей-сирот. Мир взрослых трудно постигается героем рассказа «Гриша» (1886), «маленьким пухлым мальчиком» двух лет и восьми месяцев, изумленно и трепетно осваивающим полный загадочных смыслов большой мир взрослых. Его шифры разгадывает другой Гриша, из рассказа «Кухарка женится», по-своему глубоко и драматично интерпретирующий ритуальную сторону знаменательного события: ему кажется, что кухарка нуждается в сочувствии, и единственная форма моральной поддержки — большое красное яблоко, похищенное из кладовой, — вкладывается в руку «страдалице». Чехов не смеется над Гришей (как и над наивностью В.Ж.), несмотря на юмористическую интонацию, — он всегда уважает ребенка.
Подобно В.Ж., живущему в прозаическом, жестоком мире реальности, одиноки и заброшены внешне благополучные дети рассказа «Событие» — шестилетний Ваня и четырехлетняя Нина, у которых «кошка ощенилась», одарив их первым сознанием причастности к чуду рождения. Взрослые не способны разделить их восторг так же, как и горе, — котят «сожрал Неро», огромный пес. Грубость, ложь и вероломство взрослых потрясают Алешу — восьмилетнего героя рассказа «Житейская мелочь», который доверчиво, под страшным секретом разбалтывает любовнику матери о тайных встречах с отцом, а потом (когда тот, забыв об обещании молчать, устраивает матери сцену), заикаясь и плача, рассказывает сестре, как страшно его обманули.
Положение В.Ж. ближе всего ситуации героини рассказа «Спать хочется» (1888), тринадцатилетней няньки Варьки. В.Ж. и Варька — дети общей судьбы: оба сироты, оба из деревни и отданы в семьи сапожников, оба нянчат хозяйских детей и выполняют любую другую работу. Даже матерей их зовут одинаково — Пелагея. Только Варька, обезумевшая от хронического недосыпания, уже перешла за грань, отделяющую настоящее от прошлого: для нее все перепутано, все смешалось — подробности смерти отца, путешествие с матерью в город на заработки, бесконечное мельтеше-ние по домашним делам под окрики хозяйки и нескончаемый крик младенца, в котором и воплощается для нее все зло мира. В бреду, в полузабытьи она душит ребенка, чтобы наконец заснуть. Драма В.Ж. не в том, что его может ожидать подобный финал, и не в том, что его жалобы в прямом смысле слова безадресны, — драма в том, что ему, как и большинству детских персонажей Чехова, «отказано в детстве».