Дипломная работа: Деятельность Движения Харе Кришна в свете трансформационных процессов современности
Исследования Питирима Сорокина проливают свет на суть происходящего в различных областях нашей жизнедеятельности сегодня, будь-то в науке, культуре и других областях.
Питирим Сорокин указывает, что происходящее вызвано крушением материалистической системы ценностей и построенной на ней чувственной социокультурной системе общественной жизни.
Говоря о материалистическом восприятии современной наукой человека, Сорокин пишет, что «вместо того, чтобы быть изображенным как дитя Бога, как носитель высочайших ценностей, которых только можно достичь в окружающем мире, то есть святым, человек низведен до уровня органического или неорганического комплекса, не отличающегося от миллионов подобных природных комплексов. Так как материализм отождествляет человека и его культурные ценности с материей механическим движением, то он и не может не лишить его исключительного положения в мире. Так как человек всего лишь комплекс атомов, а события человеческой истории всего лишь механические движения атомов, то ни человек, ни его культура не могут считаться священными, составляющими высшую ценность или отражение Божественного в материальном мире. Короче говоря, материалистическая наука и философия полностью унижают человека и саму истину.
Вместе с деградацией истины человек падает с пьедестала искателя правды, абсолютной ценности и опускается до уровня животного, которое при помощи своих разнообразных «идеологий», «рационализаций», и «выводов» стремится удовлетворить свою жадность, аппетит и свой эгоизм. Когда он не ведает, что творит, то он всего лишь простак; когда же он намеренно прибегает к таким «рационализациям» обращаясь к «истине» и другим высокопарным словам и понятиям, то он становится откровенным лицемером, который использует «истину» в качестве дымовой завесы для оправдания своих «реликтов» и прочих комплексов. В любом случае результат губителен для достоинства человека, его истины и науки… Ореол святости низвергнут с человека и его ценностей; человеческие отношения деградировали до уровня жестокой борьбы (понаблюдайте за бесконечным потоком войн и революций!), исход которой зависит от физического перевеса сил. В этой борьбе разрушаются ценности, а среди них – ценность чувственной науки и сама материалистическая истина.
Чувственная наука продолжает исповедовать свои ценности через постепенно сужающийся эмпирицизм, отделенный от других социальных ценностей – религии, добра, красоты и т.п. Истина суть то, что удобно и полезно; из нескольких возможных условий наиболее верно то, которое мне больше всего подходит…
Наконец, вследствие громадного и сложного разнообразия фактов, слабо связанных друг с другом, безотносительных и, несмотря на приписываемую им точность, очень часто противоречащих друг другу, эмпирическая наука затрудняет наше понимание действительности...
Можно сказать, что чувственная истина возвестила наступление Века Неуверенности. Ее теории - в лучшем случае гипотезы, отмеченные противоречиями и вечными модификациями. Мир оказывается сумрачными джунглями, неведомыми и непостижимыми. Такую неопределенность нельзя терпеть бесконечно. Она вредна для счастья человека, его творчества и даже для его выживания. Когда нет истинной уверенности, то человек вынужден искать ей искусственную замену, даже если она является всего лишь иллюзией…
Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы овладеть громадным и беспорядочным скоплением фактов»[26, с 483-484] .
В силу вышесказанного, мы считаем насущно необходимым поиск иных методов и парадигм, принципиально отличных от тех, которые используются социологией в настоящее время и эта дипломная работа видится как скромная предварительная демонстрация отдельных элементов нового интегрального метода. Данный термин, был введен Питиримом Сорокиным, чтобы обозначить путь выхода из сложившегося кризиса в современной науке.
Предвосхищая какие-либо замечания о мотивах написания данной дипломной работы и личных убеждениях автора, нам бы хотелось завершить введение словами преподавателя факультета права Калифорнийского университета в Беркли доктора Филипа Джонсона : "Как и все люди, ученые вправе иметь собственные побудительные мотивы. Могут быть у них и свои предубеждения, влияющие на их выводы и заключения, однако тот догматический материализм, которым руководствуются многие деятели академической науки, способен нанести больший ущерб истине хотя бы в силу того, что предубеждением он почему-то не считается. В конечном счете, важны не причины, побудившие исследователей заняться поиском свидетельств определенного толка, а результаты этих поисков, достойные ознакомления с ними широкой публики и серьезного к ним отношения со стороны научной общественности»[32, с.21].
II . Поступая на первый курс факультета социологии, я мечтал, что после шести лет обучения смогу, наконец, разобраться, что есть общество и как возможен социальный порядок, чтобы понять причины многочисленных окружавших меня проблем. И уже сейчас, спустя шесть лет, приступая к написанию дипломной работы, меня охватывает чувство глубокой интеллектуальной неудовлетворенности - я так и не получил ясного ответа на свои вопросы. Собственно говоря, это чувство не является лишь моим субъективным переживанием, оно отражает реальное положение дел в самой социологии.
Как мы знаем, социология как наука явилась интеллектуальной реакцией западного общества на стремительно развивавшиеся в ХIХ веке процессы индустриализации, урбанизации и политической трансформации, проходившие в Европе и США. Основатель социологии Огюст Конт считал тогда, что «если человек откроет законы, управляющие обществом, то он сможет управлять своей судьбой, подобно тому, как наука позволяет нам управлять событиями в физическом мире. Уметь предсказывать - означает уметь управлять» [4,с.133].
Таково было оптимистическое начало научного пути социологии и вот, что мы можем услышать сегодня по прошествии более чем 150 лет. Как пишет Ален Турен в своей книге-размышлении «Возвращение человека действующего»: «Классическая социология так и не смогла выработать своего единства, она постоянно разлагалась на три течения мысли. Первое, самое близкое к предшествующей эпохе, задавалось вопросом об условиях интеграции и социального порядка. Второе делало акцент на отношениях неравенства и государства. Последнее видело в современности, прежде всего рыночную свободу и триумф индивидуализма… Самые крупные представители классической социологии стремились преодолеть эти внутренние противоречия мышления ХХ века. Некоторые больше всего хотели объединить идею социальной системы и идею модернизации. Толкотт Парсонс в самом конце этого классического периода стремился объединить Дюркгейма, Вебера и Токвиля ценой исключения марксистской темы о структурных конфликтах. Но дистанция между этими тремя концепциями так велика, что они не поддаются каким либо попыткам интеграции… Перед лицом этой констатации я стремился здесь прежде всего реконструировать социологическое знание, не скрывая его внутренних споров и множественности его школ. Чтобы достичь этого я удалил два больших понятия, на которых покоилась классическая социология: понятия общества и эволюции. Затем я поместил в сердце социологического анализа культурные ориентации, общие социальным действующим лицам, которые в то же время конфликтуют друг с другом из-за управления ими, стремясь использовать их, или в интересах новаторского правящего класса, или, наоборот, в интересах тех, кто подчинен его господству [33, с.192].
Как не удивительно, но мы видим, что социология пришла к отрицанию тех базовых понятий, которые лежали в ее основании. Далее Ален Турен продолжает: «Вера западных обществ в самих себя, такая очевидная в грандиозной конструкции Т. Парсонса и во всей своей продолжительности позитивистской традиции, оказалась, начиная с шестидесятых годов, резко поставлена под вопрос. Со своей стороны, критические социологи имели силу, только пока они могли противопоставить критикуемым обществам реальную историческую модель. Но ни Москва, ни Пекин, ни Алжир, ни Иерусалим, ни Гавана, ни Белград не вызывают больше доверия и энтузиазма: мы познали слишком много разочарований, чтобы еще верить в земли обетованные. Наконец мы сомневаемся также в идее развития, которая позволяла помещать все страны в великое движение вперед к современности и рационализации (как пишет Ален Турен в начале книги: «Вместе с евреями Западной Европы, которые может быть чаще, чем любая другая категория населения, отождествлялись с линией прогресса, в Освенциме сожгли идею прогресса. С другой стороны, в Гулаге умерли надежды на пролетарскую революцию»[33, с.6]). Повсюду обостряется национальная специфика, во многих странах снова доминируют в общественной жизни коммунитарные объединения, тогда как философия Просвещения верила, что освободила от них современный мир. Старые образцы валяются в пыли, и у нас нет больше теории социального. Размышления об общественной жизни не имеют более никакой аналитической ценности и даже в демократических странах воспринимаются как «казенщина»[33, с.194].
Как мы видим из вышеприведенных размышлений эти парадигмы и методы не смогли дать нам надежного фундамента познания окружающего нас мира. Как, впрочем, и феноменологический подход - ведь трудно заниматься наукой, которой, может быть, и нет в действительности, а только другие ученые создали у меня представление, что она существует.
О практической же стороне этих парадигм Питирим Сорокин пишет следующее: «Практическое поражение декадентского эмпирицизма современной культуры обнаруживается в нашей неспособности управлять человечеством и ходом социально-культурных процессов, несмотря на оптимистический лозунг эмпирицизма: знать, чтобы предвидеть; предвещать, чтобы властвовать. Чем больше экономистов вмешивается в экономику, тем хуже она становится; чем больше политологов участвуют в реформировании государства, тем больше правительство нуждается в реформе; чем больше социологов, психологов и юристов вмешивается в дела семьи, тем больше семей разрушается; чем больше принимается «научных» решений проблемы преступности, тем больше она возрастает, и т.д.
Несмотря на все находящиеся в нашем распоряжении общественные и естественные науки мы не способны ни управлять социально-культурными процессами, ни избегать исторических катастроф…
Не было достигнуто ни счастья, ни надежности, ни безопасности, ни даже материального благополучия. Только в некоторые периоды человеческой истории миллионы людей были такими же несчастными, как в настоящее время от Китая до Западной Европы. Войны, революции, преступления, психические заболевания, самоубийства свидетельствуют о глубоких недугах, масштабы которых чаще попросту неизвестны. На наших глазах происходит «затемнение» человеческой культуры. Потерпев поражение в своем лозунге «знать, чтобы властвовать», чувственная наука потерпела еще более потрясающее поражение в лозунге «знать, чтобы предвидеть». Накануне войны большинство ученых предсказывали мир; накануне экономического краха и обнищания – «большее и лучшее» процветание; накануне революций – стабильный порядок и закономерный прогресс. Часто пути и способы, рекомендуемые от имени науки для устранения нищеты, войны, тирании, эксплуатации и других социальных пороков, на самом деле способствовали их усилению (например, средства для спасения демократии способствовали ее ослаблению). Лучшего свидетельства немезиды односторонней чувственной истины и не требуется.»[26, с. 487].
Современное положение дел в социологии, однако, не означает краха самой науки, а как мы увидели это лишь крушение позитивистских парадигм с их ограниченностью эмпирического познания, и это ставит вопрос о поиске иной научной методологии, которая позволит преодолеть односторонний характер эмпирических исканий. Тем более что сегодня нужны не просто интеллектуальные упражнения, а существует насущная потребность в осмыслении происходящих в мире глобальных трансформационных процессов, которые затрагивают всех без исключения. В связи с этим, можно привести несколько высказываний известных социологов.
Ж.Коэнен-Хуттер пишет: «Уроки прошлого важны и для будущего. Сейчас мы все чувствуем, что находимся в переходном периоде. Мы не знаем, к чему приведет этот переход, мы только знаем, что он существует. Более чем когда-либо существует необходимость в социологическом мышлении и социологических исследованиях как источнике знаний, ставящих свои собственные вопросы и дающих свои собственные ответы. Это означает, что социологи должны быть обучены не для того, чтобы осуществлять опросы общественного мнения в угоду политикам, а чтобы вырабатывать аналитические методы социологических исследований»[13, с. 133].
Маргарет Арчер и Иммануил Валлерстайн (возглавлявшие Международную социологическую ассоциацию соответственно с 1986 по 1990гг. и с 1990 по 1998гг.), также говорят о необходимости активного участия, только каждый видит это участие по-своему.
«И. Валлерстайн считает, что движение по «неверному» пути началось около 200 лет назад, когда Великая французская революция выродилась в империю Наполеона Бонапарта. И свою роль в таком ходе вещей сыграли «рациональность», ученые, наука. Либеральную геокультуру (геокультуру либерализма) Валлерстайн оценил как принципиально антидемократическую. Между 1800 и 1960-ми годами была реализована, в сущности, ошибочная рациональность.[16, с. 5-6].
Поэтому роль (и задачу) сегодняшних «социальных ученых» Валлерстайн видит в «освещении альтернатив исторического выбора, стоящего перед нами», считая это единственной ролью, в которой они компетентны. А освещать, повторим, он предлагает факт конца одной и наступления новой эпохи, а также возможных форм перехода к ней. И хотя М. Арчер не соглашается с ним в отношении оценки вышеописанных исторических событий, но она также не хочет занимать отстраненной позиции «чистой науки» и видит необходимость «содействовать малым переменам через разумный диалог с агентами социального действия».
И как мы видим, само время (в частности, события 11 сентября 2001года в США) стимулирует поиск новых парадигм, которые бы позволили социологии идти в ногу со временем и выйти из сегодняшнего тупика, став действительно социально значимой наукой.
В своей работе мы не будем использовать методологию Эмиля Дюркгейма, который основывался на эволюционистском подходе и считал религию способом поклонения “коллективному”.
Мы также не будем обращаться к подходу Георга Зиммеля, который ситал религию производной от социальных отношений и выражением нравственно-эмоциональной сферы социума.
Виденье же Макса Вебера нашло свое применение у Питирима Сорокина на трудах которого и будет основываться наша дипломная работа.
Проведя грандиозное, не имеющее себе равных в науке, по объему и глубине исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений на протяжении последних тридцати столетий нашей истории, Питирим Сороки пришел к выводу об ущербности науки, когда она опирается в качестве средства познания на что-то одно, то ли на чувства, то ли на разум, то ли на божественное откровение и интуицию. Он пишет, что «все три системы истины – чувственная, рациональная и интуитивная – источники достоверного познания и что каждая из них используемая по назначению, дает нам знание того или иного важного аспекта объективной реальности, и ни одну из них нельзя считать целиком ложной. С другой стороны, любая из них взятая в отдельности, вне связи с другими, может оказаться ошибочной».[26, с. 478].
Свое мнение относительно проблемы антагонизма современной науки и религии высказывал и Макс Вебер, он писал: «Мы находим двойственное косвенно проявляемое противоречие между религией и миром науки. Позитивная, экспериментальная и математическая наука постепенно изгнала из мира магическое начало и оставила нас в некоем космосе, пригодном для использования, но лишенным смысла. Там, где рациональное эмпирическое исследование последовательно проводило расколдовывание мира и превращало его в основанный на каузальности механизм, оно со всей остротой противоречило этическому постулату, согласно которому мир упорядочен Богом и, следовательно, этически осмысленно ориентирован. Ибо эмпирически и тем более математически ориентированное воззрение на мир принципиально отвергает любую точку зрения, которая исходит в своем понимании из проблемы «смысла». Вместе с тем наука ведет к духовному кризису, ибо в той степени, в какой люди вспоминают о религии, она их не удовлетворяет. Религиозное мировоззрение придавало смысл сущему, событиям, нашему индивидуальному предназначению. Ученый же знает, что никогда не получит последнего, окончательного ответа; он не может не знать, что его труд будет превзойден, ибо позитивная наука по своей сущности не может быть завершенной»[21, с. 546].