Дипломная работа: Ювенальное правосудие
В законах XII таблиц был впервые сформирован принцип прощения наказания. Он относился главным образом к несовершеннолетним и в некоторых последующих работах, трактовавших содержание упомянутого закона, формулировался как прощение, оправданное несовершеннолетием.
В законах XII таблиц речь шла о неназначении наказания при наличии следующих двух условий:
1) когда совершивший преступление не понимал характера преступного акта;
2) когда сам преступный акт не был доведен до конца.
Этот принцип в течение длительного времени был распространен в странах, воспринявших римское право.
Жестокость, игнорирование детства как естественного состояния человеческой личности более всего характерно для средневековых правовых актов. Известные швейцарские исследователи преступности несовершеннолетних Морис и Энрика Вейяр-Цибульские по результатам своих многолетних исследований истории борьбы с преступностью несовершеннолетних свидетельствуют, что частым было применение смертной казни к детям младшего возраста. К ним применялись все виды и иных наказаний, как к взрослым преступникам, содержание в одних с ними тюрьмах, непонятные детям процессуальные действия (приведение к присяге) и недопустимые (пытки).
И хотя во многих законодательных актах того времени («Швабское зеркало» – сборник германских законов XII в.; «Каролина» – уголовно-судебное уложение короля Карла V, XVI в.) нашло отражение упомянутого прощения наказания, в самих законах были оговорки, позволяющие этот принцип обойти.
Карательный оттенок был у статьи CL-XIV «Каролины», где о несовершеннолетних ворах было сказано следующее: «Если вор или воровка будут в возрасте менее четырнадцати лет, от роду, они независимо от каких-либо иных оснований не могут быть осуждены на смертную казнь, а должны быть подвергнуты… телесным наказаниям по усмотрению (суда) и должны дать вечную клятву». Казалось бы, несовершеннолетний защищен законом от смертной казни. Но нет, вслед за приведенным текстом следует продолжение: «Но если вор по своему возрасту приближается к четырнадцати годам и кража значительна или же обнаруженные при том отягчающие обстоятельства (насильственная кража, или кража, совершенная в третий раз) столь опасны, что злостность может восполнить недостаток возраста, то судья и шеффены должны вопросить… ответа, должно ли подвергнуть такого малолетнего вора имущественным или телесным наказаниям или смертной казни[2] .
Дальнейшее развитие уголовного права и правосудия давало все больше отклонений от принципа прощения наказания, когда речь шла о несовершеннолетних. Это было отражением мрачной эпохи средневекового правосудия.
Отсутствие специальной правовой защиты несовершеннолетних можно обнаружить в законах многих стран в начале и даже в середине XIX в. Действующие законы устанавливали равную для детей и взрослых ответственность и наказание, одинаковую для всех лиц, представших перед судом, судебную процедуру.
Завершая знакомство с тяжелым историческим прошлым несовершеннолетних в орбите правосудия, отметим главное.
Исторические предшественники-юристы не учитывали того, что дети и подростки нуждаются в повышенной юридической защите своих прав в силу возраста.
Игнорирование этого важного фактора привело к тому, что и римское право, и более поздние историко-правовые памятники средневековья, и даже законы Нового времени предусматривали весьма ограниченную защиту для детей перед законом и судом. Происходило это потому, что детей во все времена, предшествующие созданию ювенальной юстиции, рассматривали как неполноценных физически и психически, но взрослых.
1.2 Создание судов для несовершеннолетних в зарубежных странах
Вторая половина XIX в. знаменовала собой постепенное, но неукоснительное изменение указанного традиционного отношения к несовершеннолетним правонарушителям. Поворот правосудия не был случайным, его готовила сама история ювенальной юстиции. Но необходим был особый импульс, чтобы стало ясно, что без специального правосудия для несовершеннолетних борьба с детской и юношеской преступностью обречена на неуспех.
Импульс возник в виде небывалого роста преступности несовершеннолетних в самом конце XIX в. Достижения технического прогресса породили определенные новшества в экономической сфере, изменившие привычные условия жизни общества. Европа конца XIX в-начала XX вв. была буквально наводнена толпами юных бродяг и правонарушителей. Существующие в то время средства борьбы с преступностью можно оценить как неэффективные, а применительно к несовершеннолетним – как провоцирующие новые преступления.
2 июля 1899 г. в Чикаго (штат Иллинойс) на основании «Закона о детях покинутых, беспризорных и преступных и о присмотре за ними» был утвержден первый в мире суд по делам несовершеннолетних.
Принятие Закона и создание ювенального суда было инициировано женщинами-реформаторами Люси Флауэр из Чикагского женского клуба и Джулией Латроп из общественной организации «Халл Хауз».
Необходимо отметить, что название Закона достаточно точно отражает переворот в понимании проблем преступности несовершеннолетних, который произошел в конце XIX в.
Этому предшествовала длительная история работы с подростками: в XIX в. организовывались приюты, а затем начали создаваться и повсеместно использоваться так называемые «реформатории» (исправительные заведения для несовершеннолетних). Одновременно развивалась система попечительского присмотра, которая постепенно стала приоритетной в работе с детьми-правонарушителями и детьми группы риска.
XIX век был временем крупных социальных и промышленных преобразований в Соединенных Штатах. Создавалась крупная промышленность, сельское население перетекало в города. «В ответ на связанные с этим проблемы бедности, преступности, неустроенности, безработицы возникло движение за благополучие детей, которое сосредоточило свои усилия на защите несовершеннолетних от нездорового, развращающего влияния городской жизни… На начальном этапе участники движения «За спасение детей» ставили перед собой задачу установить в американском обществе светскую разновидность нравственности… Они видели свою миссию в исправлении нарушителей закона, а также возлагали на себя обязанность учить беспризорников, бродяг и пьяниц более пристойному образу жизни»».
Приюты возникли как следствие реализации этой миссии. Их создание стало реакцией на ситуацию безнадзорности и беспризорности детей, на определенные отклонения в их жизни и поведении (попрошайничество, бездомность, использование для ночлега не предназначенных для этого мест и т.п.). Первые приюты были созданы в 20-х годах XIX века в трех крупных городах – Нью-Йорке, Филадельфии и Бостоне. «Эти заведения имели целью изолировать находящихся в опасности детей от развращающей среды их домов и заведений для взрослых и отчасти заменить им семью и общину». Однако достаточно быстро обнаружилась неэффективность приютов и воспитательных учреждений именно как воспитательных. Скорее, они оказывались временным пристанищем ребенка в экстремальных ситуациях.
В 70-х годах XIX века по почину граждан г. Бостона Кука и Аугустуса была учреждена система попечительского надзора. Кук и Аугустус присутствовали на судебных процессах по делам несовершеннолетних, и если выяснялось, что ребенка можно исправить, просили судью не назначать наказание, а отдать правонарушителя под присмотр[3] . Система попечительского надзора – личностно окрашенная забота о ребенка – постепенно приобретала важнейшее значение как способ изменения ребенка и его среды.
Заметим, что сама по себе организация приютов и попечительского надзора, их использование для помощи детям и удовлетворения общественной потребности в особых воспитательных учреждениях еще не означает появления ювенальной юстиции: параллельно с этими учреждениями существовал обычный уголовный суд, к ведению которого относилось реагирование на преступления детей и подростков. Создатели приютов и попечительского надзора в XIX веке в первую очередь имели дело с узким спектром отклоняющегося поведения и жизни подростков, куда подростковая преступность как особый предмет поначалу не входила. Вместе с тем попечение и приюты начали проводить в жизнь особые – реабилитационные – подходы обращения с несовершеннолетними. В соответствии с этими подходами именно общество берет на себя миссию обеспечения позитивной социализации по отношению к тем детям, кто не имеет заботящейся о них семьи. Формы работы по позитивной социализации должны были дать запущенному и заброшенному ребенку то, что другим детям давала семья. Специальные заведения предоставляли такому ребенку отсутствующий кров, включали в определенную среду и помогали восполнить своевременно не приобретенные или утраченные социальные навыки.
Ювенальная юстиция возникла в тот момент, когда попечительские (реабилитационные) схемы обращения с подростками были универсализированы и распространены на подростковую преступность. При этом они заняли то место, которое традиционно занимали карательные способы реагирования на преступления. Переход был связан с переворотом в мышлении, который состоял, в частности, в том, что понятие преступления в его классическом уголовно-правовом варианте (со времен Ч. Беккариа) – как нарушения уголовного закона – перестали относить к криминальным ситуациям с участием подростков. Подобное нарушение оценивалось теперь не как преступление, требующее наказания, а как отклонение, пусть иного вида, чем, к примеру, бродяжничество, но отклонение, вызванное сложившимися социальными обстоятельствами и требующее реабилитационного реагирования, а не тюремного заключения. Одновременно активисты движения искали практические способы некарательного воздействия на подростковую преступность (и не только на нее).
Идеологи движения «За спасение детей» руководствовались общим принципом: носители отклоняющегося поведения должны быть возвращены в русло позитивной социализации, то есть, реабилитированы, а не наказаны. Для рассмотрения дел о несовершеннолетних было введено новое понятие «правонарушитель» (dilinquent), отличающееся от понятия «преступник» (criminal). Возник формальный статус несовершеннолетнего правонарушителя – носителя отклоняющегося поведения, в рамках которого были объединены такие различные группы подростков, как нищенствующие, бродяги (беспризорные в широком смысле – основной контингент приютов), непослушные (недисциплинированные дети) и – собственно нарушители уголовного закона. Все эти группы, чья жизнь или поведение являли собой то или иное «отклонение», и образовали объект деятельности в ювенальной юстиции. В этом понятии – отклоняющегося поведения – оказались включены, сближены и приравнены друг к другу и нарушение уголовного закона, и недисциплинированность, и бродяжничество.
Как отмечает П.И. Люблинский, в ведение американских судов для несовершеннолетних начала ХХ века «передаются дела относительно подростков до 17, а иногда до 18 лет, находящихся в состоянии «преступности» (delinquency)… «Делинквентами» назывались в более ранних законах относительно несовершеннолетних: 1) те, которые нарушили закон государства или обязательное постановление местной власти, и 2) те, которые являются неисправимо порочными. Позднейшие законы значительно расширили это понятие, присоединив к нему следующие категории: 1) подростков, сознательно общающихся с ворами и порочными людьми, 2) скрывшихся из дому без ведома родителей или опекунов или без уважительной причины, 3) проводящих время в праздности и преступлениях, 4) сознательно посещающих дома, пользующиеся дурной репутацией, 5) бродящих ночью по улицам, рельсовым путям или около складов, 6) входящих в вагоны без надлежащего права, 7) употребляющие бранные и непристойные выражения, 8) проявляющие безнравственность и бесстыдство»[4]
Постепенно ювенальная юстиция стала оформляться как особая форма деятельности и знания. Первое время, пока шел процесс утверждения ее статуса и определения «территории» по отношению к традиционному уголовному правосудию, преступность несовершеннолетних привлекала к себе внимание практически и идейно. Затем появилась необходимость в проведении концептуальной границы применения разных подходов. Это «выяснение соотношений» между уголовным правосудием и ювенальной юстицией сопровождалось процессом обоснования и углубления предмета ювенальной юстиции с привлечением социологического и криминологического знания.
Формирование корпуса знаний, обслуживающих ювенальную юстицию, было отчасти обусловлено тем, что развивающиеся криминологические и социологические исследования регулярно обращали внимание на те аспекты жизни подростков, в свете которых их поведение рассматривалось как социально программируемое к антиобщественному исходу. Таким образом, автоматически возникал вопрос: «Зачем же ждать, когда подросток совершит фактическое преступление? Не правильнее ли будет работать с ситуациями тех подростков, кто не совершил никакого уголовного преступления, но чья социализация и психика уже сейчас реально разрушаются, тех, в поведении и жизни которых уже проявляется действие той же самой криминализирующей общество «социальной программы»?