Дипломная работа: Марксизм: время сновидений
С распадом идеологической машины КПСС неминуемо должны были выплеснуться все зажатые аффекты, должны были высказаться все мысли о злобных коммунистах и обманутых массах, о демонических вождях и одураченном народе. Но сегодня, наконец, можно попытаться вновь воссоздать картину смутного времени первых лет советской власти - не как обвинительное заключение, но как относительно беспристрастный исторический обзор.[1] Памятником, запечатлевшим «настроение эпохи», я выбрал прозу Андрея Платонова. Многие художественные произведения тех лет отразили это неприкаянное время в своих смысловых сюжетах. Но практически все новые сюжеты описывались старыми средствами, обычным языком (т.е. дореволюционным; но одновременно - и привычным нам). А у Платонова «свидетельствует» не только общий смысл текстов, но и их составные единицы; сам язык его произведений является «говорящим». Путеводной нитью нашего исследования будут «Котлован» и «Чевенгур» - самые пронзительные и трагические произведения, описывающее Россию эпохи великих социальных потрясений.
В этих текстах мы видим поразительный, поистине устрашающий энтузиазм пролетариата, готовность во имя общего дела отвергнуть все житейские блага и пожертвовать жизнью - и своей, и чужой. И это - на фоне безысходного смирения крестьян перед неизбежной судьбой, по сути - перед самой смертью. Таким образом, мы не можем говорить о «героическом времени» России, о пассионарном толчке, разбудившем россиян. Одержимость пролетариата была обусловлена именно идеей, овладевшей массами - т.е. марксизмом.[2]
Маркс, несомненно, создал великолепную экономическую концепцию. Но сложная научная идея в принципе не способна овладеть массами. Для этого нужна идеологическая форма, построенная на основе исходной научной теории путем ее упрощения и вульгаризации. Упрощение (популяризация) теории порождает иллюзию ее понимания.Кроме того, упрощение выполняет и еще одну, не менее важную задачу - идея, первоначально изложенная как гипотеза, достигнув массы, превращается в единственно верную, все объясняющую истину. И горе всему тому, что не согласуется с ней.
Но для овладения массами (достижения одержимости) этого еще недостаточно. Необходимо изложить теорию в форме программы, плана конкретных действий, направленных на осуществление глубочайших человеческих желаний. Мы знаем, что под «глубочайшими» желаниями психоанализ традиционно понимает желания асоциальные. Это как будто не согласуется с планом построения общества братства и справедливости (т.е. общества высокой сознательности, высокой социальности). Но идея создания совершенного общества автоматически возрождает архетипическую идею возврата к истокам, к утраченному раю, к золотому веку. А золотой век, как мы скоро увидим, отличает не только свобода от нужды,[3] но и свобода от социальных запретов.
Здесь мы впервые столкнулись с тем, о чем всегда смутно догадывались: марксизм в России был не экономическим учением, а скорее религиозным культом. Он имел такое же отношение к экономическим наукам, как немецкий национал-социализм к антропологии. Именно примитивная (архаическая) идеология и порождает фанатиков массовыми тиражами, а научная (или псевдонаучная) теория является в данном случае лишь весьма сомнительным прикрытием.
То, что на самом деле завладело в начале века душами масс, по сути было возрождением архетипического мифа о конце света и обновлении мира. «Маркс воспользовался одним из самых известных эсхатологических мифов средиземноморско-азиатского мира - мифом о справедливом герое-искупителе (в наше время это пролетариат), страдания которого призваны изменить онтологический статус мира».[4] Героическая миссия пролетариата заключалась в том, чтобы положить конец существующему времени, завершить историю, разрушить неправедный мир - и начать новую (неисторическую, вневременную) жизнь, т.е. вернуть на грешную землю золотой век (время оно, первовремя, правремя).[5] Время, когда деревья были большими, природа - дружественной, а люди - бессмертными.
2
В этнологии подобные движения называются милленаризмом.[6] В узком смысле милленаризм - это учение о будущем тысячелетнем царстве Христа; более широко - совокупность идей о грядущем золотом веке. Строго говоря, практически любая система социальных идей обещает где-то в далеком будущем освобождение и благоденствие.[7] Но нас сейчас интересуют религиозные движения, заявляющие о близком конце света и последующем рае (непосредственно в этой жизни). Таковым было и раннее христианство. Как еще современники Иисуса могли понять слова своего учителя: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем».[8] И почти те же слова повторил через два тысячелетия герой платоновской хроники «Впрок»: «я надеюсь, что коммунизм наступит скорее, чем пройдет наша жизнь».[9]
Марксистский культ стал правопреемником христианского в том смысле, что его движущей силой стали отведенные от религии целепрегражденные сексуальные влечения. Но его архетипическая идеология гораздо древнее и примитивнее христианской. Марксизм обращается непосредственно к архаической вере в скорый возврат золотого века - и это типично для него. Христос (в приведенной выше евангельской цитате) делает то же самое - но христианству (позднему) это уже чуждо.
Свидетельство Матфея, что кто-то из очевидцев казни Христа доживет до конца света, породило легенду о Вечном Жиде - чрезвычайно популярную, но, естественно, так и не ставшую канонической. Ожидаемое учениками Христа светопреставление не наступило; и, согласно легенде, если Жид действительно Вечный - никогда и не наступит. Если, конечно, не разобраться с вечностью.
Эта легенда стоит того, чтобы рассмотреть ее подробнее. Первое письменное свидетельство о ней появилось в VI веке,[10] причем тогда Вечный Жид еще не был евреем. Начиная с XIII века, легенда распространяется по всей Европе и становится популярнейшим литературным сюжетом. В разных странах Вечный Жид появляется под разными именами; его называют «в Англии Картафилусом, в Италии - Боттадио (или Бутадеус, т.е. ударивший Бога; говорили, что он ударил влекомого на казнь Христа сапожной колодкой), во Франции и Бельгии - Исааком Лакедемом, а в бретонских легендах - Будедео (толкнувший Бога)».[11] На закате средневековья общеупотребительным становится немецкое Агасфер. Сергей Аверинцев считал, что «Агасфер» является латинской калькой (Ahasuerus) с еврейской транскрипции имени персидского царя Ксеркса, взятого из библейской истории об Эсфири.[12]
Несмотря на все национальные различия, суть легенды везде одна и та же: оскорбивший бога «обречен из века в век безостановочно скитаться, дожидаясь второго пришествия Христа».[13] Можно сказать, что легенда назначила Агасфера стражем истории, стражем сего мира. В новую жизнь, в светлое будущее можно было попасть лишь перешагнув через его труп.
Вернее, естественный ход истории должен был в отдаленном будущем привести Агасфера на Страшный Суд живым - чтобы там он, наконец, вновь встретил Христа и был прощен. Но ведь любой процесс можно форсировать… В своем исследовании Виталий Скуратовский пишет, что в средние века «в Германии народ несколько раз громил еврейские кварталы, отыскивая будто бы прятавшегося там Агасфера».[14]
На первый взгляд, это звучит несколько странно - разве можно убить Вечного? Но возможно, в народном предании «вечный» значило лишь «не умирающий естественной смертью». Т.е. Агасфера при желании можно было убить. Только зачем? Чтобы отомстить за Христа? Но сама жизнь Вечного Жида была страданием и вечным отмщением. Агасфер должен был умереть, чтобы очистить путь Христу; он вечной помехой стоял на пути второго пришествия. И каждый раз, когда жизнь народа становилась совсем уж невыносимой,[15] вновь пробуждалась и набирала силу мечта о конце света и обновленном мире.
Но в средние века немцам так и не удалось отыскать Агасфера. Судя по газетным сообщениям, последний раз его видели в США в 1868 году. В Европе легенду о Вечном Жиде перестали серьезно воспринимать гораздо раньше. Кто бы мог предположить, что в XX веке он объявится вновь? Но он объявился, и вы, конечно, вспомнили где - а если и не вспомнили, то наверняка догадались (и не ошиблись!). Агасфер был зарублен петлюровцами на берегу Днепра в 1919 году. Конец света, о котором так долго говорили христиане, совершился.
- Жид? - спросил атаман с веселым удивлением.
- Жид, - ответил скиталец.
- А вот поставьте его к стенке, - ласково сказал куренной.
- Но ведь я же Вечный! – закричал старик.
Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось жить.
- Молчи, жидовская морда! - радостно закричал чубатый атаман. - Рубай его, хлопцы-молодцы!
И Вечного странника не стало.[16]
Стоит вспомнить и контекст этой новой легенды. Остап Бендер рассказал ее в купе литерного поезда в ответ на другую историю. Журналист Гейнрих, «наемник капитала», утверждал, что революция ничего по сути не изменила, что надежды на обновление мира тщетны, что всколыхнувшись, страна вскоре вновь вернется к своему привычному равновесию. История человечества отнюдь не закончилась, напротив,
история начнется сначала, и никакой марксизм этому помешать не может. Все повторяется. Будет и потоп, будет и Ной с тремя сыновьями, и Хам обидит Ноя, будет и Вавилонская башня, которая никогда не достроится, господа. И так далее. Ничего нового на свете не произойдет. Так что вы напрасно кипятились насчет новой жизни… Все, все повторится! И Вечный Жид по-прежнему будет скитаться по земле…
- Вечный Жид никогда больше не будет скитаться! - сказал вдруг великий комбинатор, обводя собравшихся веселым взором.[17]
И это совсем не кажется совпадением. Напротив, странно было бы, если бы в литературе революционной эпохи не появилась бы легенда о смерти Вечного Жида. Ведь были же в советской России воздвигнуты пять (!) памятников Иуде Искариоту, как выдающемуся богоборцу и революционеру, несправедливо шельмуемому буржуазной культурой. Но Иуда для коммунистов - лишь история, дней минувших анекдоты. Иное дело Агасфер - замок на дверях рая, не дающий открыть заветную дверь. Вечный Жид должен был умереть - но так, чтобы никто не смог найти его могилы. Так и случилось - редкая птица долетит до середины Днепра…
И вряд ли можно считать случайностью, что в платоновском «Чевенгуре» также упоминается Вечный Жид - в начале романа Дванов попадает в плен к анархисту Мрачинскому, автору книги «Приключения современного Агасфера». Герой этой книги живет «один на самой черте горизонта».[18] Он уже не ходит меж людей, но стремится скрыться подальше от них - видимо, предчувствуя неотвратимое приближение конца света и собственной смерти. Смерти лютой, насильственной - ведь наказание Агасфера в том и заключалось, что он не мог умереть своей (естественной) смертью.
3
Но вернемся к архаическому милленаризму. Наиболее яркими его представителями стали карго-культы[19] Новой Гвинеи и Меланезии. Эти учения предсказывают
неизбежное пришествие сказочной эры изобилия и блаженства. Местные племена станут вновь хозяевами своих островов и не будут вынуждены работать, ибо их умершие предки вернутся на великолепных кораблях, переполненных товарами, наподобие тех гигантских грузовых судов, которые белые встречают в своих портах. Поэтому большинство этих культов, связанных с кораблями, требуют, с одной стороны, уничтожения домашних животных и инвентаря, с другой - сооружения обширных складов, где будут размещены привезенные умершими товары… Начнется новая эра земного рая, и все приверженцы этого культа станут бессмертными. Некоторые культы предполагают также оргиастические действия, так как запреты и санкционированные традицией обычаи теряют силу и уступают место абсолютной свободе. Таким образом, все эти действия и верования объясняются мифом о светопреставлении, за которым последует новое сотворение мира и наступит золотой век.[20]
Собственно, именно это мы и видим в платоновском «Котловане» - крестьяне в состоянии какого-то жутковатого транса режут и буквально пожирают родную скотину. В этой ужасающей трапезе явственно проступают черты тотемического ритуала (не случайно Платонов сравнивает ее с причастием). Причастие (причащение, евхаристия) есть таинство[21] вкушения вина и хлеба, которые суть кровь и тело Христа. В результате этого обряда, причащенные становятся «стелесниками Иисуса». В межлитургические периоды душа отягощается мелкими повседневными грехами, и ей необходимо причащение - как периодическое очищение (обновление). А после очищения можно спокойно продолжать греховные утехи.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--