Дипломная работа: Материнский капитал, как форма дополнительной поддержки семьи

Число детей, рожденных в среднем одной женщиной за всю жизнь, составило в 2006 году 1, 296 ребенка, тогда как для простого воспроизводства (при котором население не растет, но и не убывает) требуется рождение в среднем 2,65 ребенка в расчете на один брак (с учетом компенсации бесплодия, разводов и овдовений)[5] .

Измерение репродуктивных установок выявило, что снижение числа рождений идет с уменьшением социокультурной потребности в детях

Во Всероссийской микропереписи населения 1994 года было выявлено, что замужним женщинам в реальных семейных условиях жизни хотелось бы иметь больше детей, чем есть – в среднем 2,03 ребенка, тогда как реально собирались или ожидали родить 1,9. Небольшая разница между желаемым и действительным числами детей показывает, что в действительно трудных жизненных обстоятельствах большинство российских семей имело столько детей, сколько желало.

Это говорит о том, что проблема массовой российской малодетности имеет и еще одну важную причину – недостаток соответствующей потребности у большинства семей.

Результаты выборочных исследований обнаружили ослабление потребности в детях при смене брачных поколений, расхождение репродуктивных установок мужей и жен, удлинение установок на сроки вступления в брак и тайминг рождений, активизацию установок на применение контрацепции и абортов до рождения первенца и второго ребенка.

В соответствии с выявленным в социолого-демографических исследованиях ослаблением потребности в детях и репродуктивных установок в первой половине 1990-х годов и далее, наблюдается сокращение суммарного коэффициента рождаемости.

В 1991-1992 годах революционное изменение политического строя и «шоковая терапия» в экономической жизни одновременно невероятно повысили ценностные притязания относительно уровня и стиля жизни и ухудшили условия жизни большинства людей. В результате при сохранении у населения потребности в двух детях возник огромный разрыв между тем, к чему стали стремиться и что фактически имелось.

Психологическое переживание этого когнитивного диссонанса активизировало устремления к его уменьшению. С высоты новых жизненных ценностей, достигнутый уровень жизни во всех слоях и стратах общества не мог не быть оценен как крайне низкий. Подобное общественное настроение проявилось и при социологических опросах, тем более тех, где речь шла о предпочитаемом числе детей.

Реформы 1991-1992 годов для большинства населения оказались тяжелыми в экономическом плане, контраст между надеждами на будущее и ухудшением условий жизни создал психологический диссонанс. Опросы относительно предпочитаемых чисел детей и, в частности, идеального числа, наиболее восприимчивого к общественному мнению и являющегося показателем информированности респондента об этом, в цифровой форме выразили тогдашние социальные чувства и настроения, а не собственно репродуктивные предпочтения людей.

Чем меньше идеальное число, тем меньше диссонанс и стремление снять разрыв между «шоковой ситуацией» и «идеальными условиями», тем больше соответствие между редуцируемой «идеальной детностью» и «шоковым» уровнем жизни.

Возобладавшая у большинства населения негативная оценка материального положения является фактом, который заявляет о себе при любых опросах. При демографических исследованиях ценностные ориентации респондентов также находятся под прессом сложившегося общественного мнения. Негативная оценка происходящего в стране касается и семейных условий жизни, разумеется, она далека от идеальных условий.

Стабилизация экономики в стране в 1995-1998 годах и некоторое повышение уровня жизни привело у большинства населения к более позитивной оценке условий существования, что сказалось на снижении диссонанса и тем более на ослаблении усилий по его снятию.

Однако после дефолта 1998 года идеальное число вновь снижается, чтобы вернуться в исходное доперестроечное состояние в первой половине 2000-х годов.

Результаты выборочного исследования «Россия – 2000», проведенного кафедрой социологии и демографии (социологический факультет МГУ) среди городского населения с намеренно завышенной долей семей с двумя и более детьми в 29 регионах в 1999-2000 годах (90% - женщины) свидетельствуют, тем не менее, о низком уровне репродуктивных ориентаций и его снижении в зависимости от возраста опрошенных.

Исследование показало, что рождение второго ребенка у однодетных семей даже менее вероятно, чем рождение третьего ребенка у двухдетных семей.

По данным исследования «Россия – 2000» после «шоковой терапии» 1992 года и фактического ухудшения условий жизни отметили снижение благосостояния 50% респондентов. После дефолта 1998 года число отметивших снижение достатка увеличилось до 83%.

После дефолта отнесли себя к бедным в три раза больше, чем до него – 41,3%; к богатым – 4%; к среднеобеспеченным – 32,6%. Таким образом «опустили себя» до бедноты не самые бедные фактически, а средние классы. Это конкретный пример того, как экономическое положение без увеличения ценности детей и престижа семейности создает психологический диссонанс между престижным потреблением и репродуктивными установками.

Интересен факт, что чем богаче семья, тем меньше репродуктивные установки. Такая тенденция есть во всем мире – значительную прибавку населения в мире дают развивающиеся страны Азии, Африки, Латинской Америки.

Сходные данные были получены в опросах Центра Левады в 2005 году, где в группах с низким потребительским статусом индексы детности выше, чем с высоким статусом.

Религиозные ориентации оказывают влияние на повышение индексов числа детей.

Примерно четверть респондентов (27%) не считают себя религиозными людьми и лишь 4% - весьма религиозными, при этом менее 15% совершали религиозный обряд при заключении брака; хотят, чтобы их дети были верующими 56% и около 31% - атеистами.

Религиозно ориентированные люди выше оценивают семейный образ жизни и имеют больше детей: так доля 3-4-х рождений в семье у верующих людей 36%, а у атеистов -13%.

Репродуктивные установки и ориентации – это одна сторона проявления потребности в детях в различных социальных ситуациях, связанных со спецификой условий жизни респондента (точнее семьи) и событий репродуктивного цикла. Другой аспект интенсивности потребности в детях – это сила мотивации к достижению того числа детей, которое диктуется самой потребностью.

Любопытно, что экономические мотивы вышли на первое место по своему влиянию на рост числа абортов (51,7%), опередив психологические (48,4%) и социальные (24,9%) мотивы.

В повседневной семейно-брачной жизни практика сексуальности при массовой потребности в двух детях сопровождается применением или неприменением контрацепции, и в зависимости от эффективности этого, а также и с учетом различия степени плодовитости брачных пар, наблюдается различная продолжительность протогенетических и интергенетических интервалов – при полном удовлетворении двумя детьми имеющейся потребности в детях, семья стремится избежать зачатия вообще или оттянуть момент «контрацептивной осечки», и этот результат тем вероятнее, чем надежнее применение контрацепции. Эта линия рутинного поведения с научной точки зрения не очень интересна, так как в случае «неблагоприятного» исхода (при отсутствии потребности в детях) итог очевиден – это производство аборта.

Гораздо интереснее проблемная линия поведения, когда потребность в детях не удовлетворена (то есть она больше имеющегося числа детей)[6] .

В детерминации смертности и рождаемости заметная роль принадлежит репродуктивному здоровью женщин.

Распространенность заболеваний женской репродуктивной сферы – важный фактор материнской и младенческой смертности.

Решение актуальных проблем социально-демографической политики в нашей стране, преодоление депопуляции и ее последствий невозможны без радикального улучшения репродуктивного здоровья женщин, снижения уровня бесплодия, материнской и перинатальной смертности.