Дипломная работа: "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" как автобиографический жанр
Это легенда - устные рассказы и предания - и послужили Нестору основным источником его литературного труда.
Самый тип жития святого - основателя монастырского общежития - не является изобретением Нестора; приступая к жизнеописанию Феодосия, он опирался на давно и прочно сложившуюся литературную традицию. Установлено, что ближайшим литературным образцом для Нестора в данном случае является труд Кирилла Скифопольского, одного из классиков византийской дометафрастовской агиографии, - Житие Саввы Освященного.18 Житие это, во времена Нестора уже известное на Руси в славянском переводе, подсказало ему и композиционную структуру Жития Феодосия, и отделочные сюжетные ситуации, и даже некоторые стилистические формулы.
Житие Феодосия Греческого - сложное и громоздкое литературное сооружение, несомненно потребовавшее от Нестора долгого и напряженного труда.
В соответствии с неписанным литературным уставом, обязательным для каждого агиографа, Нестор предпослал Житию довольно большое вступление. Здесь есть все, что устав этот требовал: и благодарность богу за то, что он удостоил его, Нестора ученого, поведать миру о жизни и деяниях угодника божьего и просьба извинить его неискусство, и упование на помощь свыше в этом предстоящем ему многотрудном деле, которое превыше его силы, и ссылка на то, что жизнь и подвиги Феодосия еще никем не описаны, и просьба «с веяцем прилежанием» прослушать его повествование, и цитата о ленивом рабе (Матфей, XXV , 26-27), и, наконец молитва к богу, чтобы просветлял сердце и отверз уста.19
Вступление составлено из традиционных формул и клише. Но отсюда, однако, не следует, что вступление к Житию Феодосия - всего лишь холодная дань литературному обычаю. Формулы и клише не помешаем Нестору сообщить этой требуемый жанром вступительной церемониальной беседе автора с читателем и характер своеобразной авторской исповеди, не лишенной искренности и лирической теплоты: подавленной сознанием высокой ответственности, Нестор делится с читателем своими сомнениями и колебаниями, своими страхами и надеждами ввиду предстоящего ему литературного подвига. Свидетельствуют об этом проявляющиеся и здесь, в начале Жития, некоторые черты его, Нестора, индивидуального стиля: отсутствие каких-либо нарочитых риторических украшений, умоляющие обращения к «возлюбленной» братии, автобиографические признания бесхитростная простота интонации.20
Из вступления следует, что Нестор, готовясь «вся по ряду» рассказать о покойном Печерском игумене, ставил себе прежде всего задачу обрисовать высокий идеал человека, доблестного «война» божьего, целиком посвятившего себя добру, - в поучение и подражание потомству или, как выражается Нестор, «на успех и на устроение беседующим». Эта дидактическая задача тесно связана у Нестора и с другой, горделиво -патриотической, - на примере Феодосия Печерского показать, что у нас на Руси были святые угодники божьи, прославленные своей жизнью и подвигами.21
Так уже во вступлении определяется аспект, в котором Нестор покажет Феодосия. С первого же появления у Нестора, Феодосии Печерский предстает перед читателем в «серфическом» образе идеально-положительного христианского героя - святого. И таким в основном он пройдет сквозь все Житие, сопровождаемый молитвенно-благоговейными эпитетами - «блаженный», «преподобный», «великый», «богодухновенный».
Рассказ Нестора о детстве и юности Феодосия - рассказ о том, как Феодосии упорно и настойчиво стремится выполнить «от чрева материя» свыше его предназначенное. Он уже в детстве обнаруживает добродетели, в таком собранном виде рядовому человеку не свойственные, совершает поступки, нарушающие все нормы повседневного человеческого поведения: у одних поступки эти - его духовные подвиги вызывают благочестивое изумление, у других, - укоризны и даже насмешки.
В изображении Нестора мать Феодосия - воплощение земного, материального начала, с которым сын ее, иконописный отрок, уже осененный нимбом святости, впервые сталкивается на своем жизненном пути. Это земное, материальное начало в образе матери Феодосия. Нестор выразительно подчеркнул, дав описание ее внешнего облика: была она «теплом крепка и сильна, яко и муж»22 , потому кто слышал, как она с кем-либо говорит, казалось, что говорит мужчина. В тех же целях отменил Нестор и господствующую в ней страсть: то ильная мужеподобная женщина буквально одержима любовью к сыну - любовью яростной и неутомимой. И любовь эта - источник постоянных столкновений между матерью и Феодосием в его начальной части; под пером Нестора они принимают характер своеобразного единоборства между сыном и матерью.
История этого единоборства в изложении Нестора полна драматизма. Одна схватка сына с матерью следует за другой, от эпизода к эпизоду, повышая напряженность повествования. Ощущения этой все возрастающей напряженности Нестор добивался простым и в то же время очень действенным способом: настойчивым повторением через некоторые промежутки, каждый раз с новыми вариациями, одних и тех же положений.23
Отрок Феодосии в изображении автора агиографически стилизован. Образ его схематичен и прямолинеен. Он построен по канону, освященному культом святых и вековой литературной традицией.
Поступки его однотипны и заранее предписаны церковным идеалом христианского святого-подвижника. Речь его немногословна и всегда особо значительна: насыщенная «высокими» церковнославянизмами, она обычно состоит из назидательных сентенций и пересыпана цитатами из «писания». Духовный мир его наглухо закрыт для читателя, и Нестор Святотатственно никогда в него не заглядывает. Земной небожитель, он гость на земле и рвется скорее порвать все путы, еще как-то связывающие его с мирской суетой.24
В дальнейшем Житие круто меняет русло: в повествование вступает новая тема - история Печерского монастыря.
Новая тема частично видоизменяет самый строй житийного повествования. Рассказ Нестора теряет свою непрерывность и приобретает черты летописного способа изложения - по событиям. Каждый новый рассказ вводится в Житие одной из традиционных летописных формул: «В то же время», «бысть же в то время», «тогда же», «тогда бо» и пр.
В рассказах этих Нестор еще раз продемонстрировал свое мастерство рассказчика. По структуре они предвосхищают рассказы Печерского патерика. Все они по объему невелики и содержат законченное повествование о каком-либо эпизоде жизни Феодосия, рассчитанном на благочестивое удивление читателя; удивление это Нестор умел поддерживать и чисто литературными средствами: подчеркнуть нужную деталь, где надо нарочито затормозить действие.
Многие сказания Нестора - литературного происхождения. Впрочем, он и сам отнюдь не скрывал того факта, что в работе над Житием Феодосия пользовался литературными источниками: Житием Саввы Освященного, Житием Антония Великого. В источниках этих он прежде всего искал аналогий деяниями собственного героя. И аналогии такие очень ценил, так как они давали ему возможность лишний раз сопоставить Феодосия Печерского с величайшими святыми христианского мира. Именно поэтому он всегда, как правило, не ограничивался простым перенесением в Житие литературного по своему происхождению сюжета, а его перерабатывал с целью придать ему большую достоверность: усваивал Житие, насыщал бытовыми подробностями древней Руси XI века.25
Повествовательный строй Жития в целом - еще одно свидетельство незаурядного мастерства Нестора рассказчика. Повествование носит характер ровного, неторопливого, истового сказа от первого лица - от автора. Только в одном случае Нестор, следуя примеру Кирилла Скифопольского, у которого аналогичные случаи нередки. Передает слово другому рассказчику - иноку Иллариону: последний сообщает эпизод из своей жизни, и эпизод этот в изложении Иллариона, с сохранением диалога, которым он обменивался с Феодосием входит в состав Жития как «рассказ в рассказе».26
Сказовый характер повествования поддерживается у Нестора всеми особенностями этой формы речи: обращениями к читателю, размышлениями автора по поводу излагаемого, частыми оговорками - знаками авторского самоконтроля, если повествование по тем или иным причина уклоняется в сторону.
В центральной части Жития, как было указано, читаются многочисленные рассказы - эпизоды, каждый из которых образует более или менее самостоятельную единицу повествования. Перед Нестором стояла задача: так включить их в Житие, чтобы они не нарушали единства повествования и не производили впечатления механических вставок. С задачей этой Нестор справился успешно. Каждый рассказ он вводил формулами, которые сами по себе уже в какой-то мере мотивировали его включение в Житие, а повествованию в целом придавали сказовую непосредственность.27
Отдельные рассказы объединил по сходству содержания или по имени героя (сказания о боярине Клименте); нередко уже в предшествующем рассказе строил мостики для перехода к последующему: так, например, рассказ о неожиданном приезде в монастырь князя Изяслава в послеобеденный час предваряется сообщением о приказе Феодосия в час этот запирать монастырские ворота; рассказ о попытке разбойников ограбить монастырь - сообщениям о строительстве нового «двора» и о том, что монастырь в это время не везде был защищен оградой.
Написанное Нестором Житие Феодосия Печерского - наглядный показатель высокого уровня, какого художественная повествовательная проза древней Руси достигла уже во второй половине XI века. Не удивительно, что Житие получило широкое распространение; популярность его еще более возросла, когда оно вошло в Печерский патерик, в составе которого и стало переписываться.28
В середине XIIвека Житие Феодосия послужило литературным образцом для инока Ефрема - автора Жития Авраамия Смоленского. Литературное воздействие Жития можно проследить и в более поздних памятниках житийной прозы.
Рассмотренные произведения житийного жанра носят в значительной мере традиционный характер, выступающие в них персонажи являются вариантами уже знакомых нам героев старой литературы. Но в XIII веке житийный жанр обогатился произведением, герой которого не имеет предшественников в Житийной литературе. Произведение это «Житие и терпение Авраамия Смоленского», а герой его совершает подвиг преследуемого врагами угодника божия. Он, конечно, проходит общий всем сподвижникам жизненный путь, и поэтому в повествовании о нем автор пользуется общими местами житийного жанра.29 Он сын благочестивых родителей, пользовавшихся уважением и почетом. Его рождение отмечено знамениями, вещими снами, «прозрениями», свидетельствующими о богоизбранности ребенка. Годы учения, успехи в «книжном почитании», равнодушие к детским забавам, ранее пробуждение монашеских склонностей, пострижение, подвиги поста и молитвы, борьба с кознями бесов - весь этот трафарет жизненного пути подвижника наличествует в «Житии Араама». Но не в этом общежитийном трафарете раскрывается подлинное, живое содержание данного жития, особенный характер его героя, своеобразие свершаемого им подвига.
Рисуя образ Авраамия, автор с особой настойчивостью подчеркивает его подвижническую преданность изучению и освоению литературы христианского просвещения, вытекающую из убеждения. Что невежественный пастырь церкви подобен пастуху, не имеющему представления о том, где и как должно пасти стадо, и способному только сгубить его.30
Обращает на себя внимание еще один момент в характеристике Авраамия, именно его необыкновенная одаренность, способность истолковать несведущим смысл «богодуховных книг» умение наизусть воспроизвести их страницы.
Все это создает Авраамию огромную популярность. По-видимому в своих проповедях Авраам касался острых вопросов, поставленных в порядок дня развитием противоречий в современной ему социальной действительности. Вызывая сочувствие одних социальных групп, «протолкователь» возбуждает враждебное отношение со стороны других.
Наиболее непримиримым его врагом выступает старшее духовенство. Они возглавляют травлю Авраама, обвиняют его ереси, обрушивают на него поток клеветнических измышлений, настраивают против него иерархов церкви, которые запрещают ему священнослужительскую деятельность, добиваются предания его светскому суду, чтобы окончательно его погубить.
Авраам выступает перед нами жертвой слепой злобы и клеветнических измышлений. Это совершенно новая в житийной литературе мотивировка судьбы героя, свидетельствует о том, что конфликт между героем «Жития Авраама» и его преследователями вызван условиями социальной действительности, существенно отличными от тех, в которых создавались жития киевского периода древнерусской литературы. Житийная литература не знала такого конфликта.31
Подвижники церковной идеологии, выступавшие в литературе Киевской Руси, по преимуществу шли единым фронтом против «тьмы бесовской», противопоставляли идеалы христиански праведной жизни, далеко не изжитым в русском обществе той поры понятиям и навыкам языческого прошлого. Авраам идет тяжелым путем гонимого праведника, терпеливо добиваясь того, что праведность его становится общепризнанной. В этом заключается своеобразие и новизна литературного образа Авраама.