Контрольная работа: Особенности трансформации российской культуры

Но дело не только в диахронических разрывах русской исто­рии. Слабость интегрирующего духовного начала приводила к постоянной внутренней раздробленности этого общества. Бердя­ев имеет в виду не только хорошо знакомые нам по социально-политическому анализу противоречия между трудящимися и иму­щими слоями, народом и интеллигенцией, обществом и государ­ством. Этим противоречиям он придает несомненное значение как ситуативных причин, во многом обусловивших протекание революции 1917 г. Однако глубокие разлады были присущи са­мой русской культуре на разных этапах ее истории.

В этой культуре можно найти немало антиномий, свойствен­ных всякой культуре и создающих разнообразие национально-духовной жизни: индивидуализм - коллективизм, смирение - бунт, природная стихийность - монашеский аскетизм, мягкость - жестокость, самоотверженность - эгоизм, элитарное - народное, высокое - обыденное и т.д.

Но наряду с этими антиномиями постоянно присутствуют устойчивые черты принципиального разрыва:

- между природно - языческим началом и высокой религиоз­ностью;

- между культом материализма и приверженностью к возвы­шенным духовным идеалам:

- между всеохватной государственностью и анархической воль­ницей;

-между национальным самомнением, смыкавшимся с вели­кодержавностью, и мессианским универсализмом;

-между поисками социальной свободы и подчинением дес­потическому государству;

- между «русификацией» православия как оплота христиан­ской России и стремлением к превращению православия во все­ленскую религию;

- между поисками социальной свободы и подчинением госу­дарственному деспотизму и сословной иерархии;

- между принятием косного земного бытия, «крепкого быта и тяжелой плоти», стяжательством и безграничной свободой, иска­нием Божьей правды;

- между «западничеством» как увлечением образцами про­гресса, свободы личности, рациональной организации жизни и «восточничеством» как интересом к упорядоченной и стабиль­ной, но сложной и разнообразной жизни, отличной от русской действительности, или же как к региону высокой духовности и мистических озарений.

Сложилось ли в русской культуре ценностно-смысловое ядро? Отмеченные противоречия русской культуры постоянно прояв­ляют себя в различных сферах, отражаясь в художественном пла­не в поисках высокого ценностно-смыслового содержания в жиз­ни, что и придало ей несомненное мировое значение. Это отно­сится прежде всего к русской художественной литературе. Сама постановка «неразрешимых» проблем и выяснение их высшего гуманистического смысла придавали литературе общечеловечес­кую значимость. В своих классических достижениях русская ли­тература выступала как носительница современного просвеще­ния, разума и гуманизма, как средство выяснения соотношения личности и общества, личности и государства, социального уст­роения жизни, отношений между представителями разных соци­альных слоев и культур. Социальный критицизм делал ее вырази­тельницей подлинно народных интересов, все больше расходив­шихся (начиная с Чаадаева, Грибоедова и Пушкина) с самодер­жавием и связанной с ним официальной культурой. Отмеченная Достоевским «всемирная отзывчивость» придавало этой культуре широкое общесоциальное значение, делила ее духовной заступницей всех людей без социальных, национальных или религиозных различий.

Несмотря на то что в этой культуре несомненно существовали тенденции к складыванию некоторого «ядра» и формирования «медиативных», т. е. посреднических ориентаций и структур, ко­торые примиряли бы крайности, эти тенденции не получили пол­ноценного развития, что обрекало духовную жизнь общества на ожесточенное противостояние различных течений, приводило к резким срывам и переходам от одного состояния к прямо проти­воположному.

Это были противоречия собственно «русской идеи», выражав­шие внутреннюю несистемность и разорванность как русской культуры, так и всего общества. Важным фактором, способство­вавшим такой разорванности, было распространение этой куль­туры вширь, на огромных пространствах Евразии, от Санкт-Пе­тербурга до Калифорнии. Как считали многие мыслители, роль пространства, распространение «по горизонтали» приводили к ослаблению системообразующих начал русской культуры и несформированности ее «вертикали», т. е. устойчивой иерархии цен­ностей и ориентации. К тому же на этом пространстве русская культура находилась в тесном взаимодействии в рамках единого государства с другими культурами и цивилизациями.

Поликонфессиональность российской империи

Православие было распространено в ограниченном регионе. Западное христианство — католицизм — твердо удерживалось в западных частях империи, в том числе среди «латинизирован­ных» украинцев, и никакое идеологическое поношение со сторо­ны славянофилов не могло уменьшить его влияния. Другая миро­вая религия — ислам — создавала отчетливую общность народов Центральной Азии, части Кавказа и некоторых внутренних об­ластей России (Татария). Бухара и Самарканд были влиятельны­ми центрами для исламских регионов империи, а также и для зарубежных мусульман. В Южной Сибири в пределах Россий­ской империи был распространен буддизм, составляющий значи­тельный религиозный регион, граничащий с Монголией и Кита­ем, а косвенно связанный с Тибетом как духовным центром.

Каждый религиозный регион имел специфическую структуру духовной жизни, влиявшую не только на организацию культа, но и на все сферы жизни и деятельности населения. Религии опре­делили пределы соответствующих цивилизаций, отнюдь не со­впадающие с имперскими границами. Неправославные части им­перии, хотя и в разной степени, обнаруживали несомненное тяготение к своим «метрополиям» за российскими рубежами.

Противоречия модернизации

Но было еще одно крупномасштабное противоречие, которое с нарастающей силой проявилось в последние два века существования Российской империи: между государственным единством этого огромного разнородного конгломерата и потребностью общества в развитии, которое не могло осуществиться без активизации деятельности всех сословий и групп и без преобразования присущих им ценностей и ориентаций. Потребности промыш­ленного и научного прогресса интенсивно требовали трансфор­мации российского общества и освоения достижений Запада, который уже в сильной степени переманил на свою сторону гос­подствующий класс, хотя и ценой сильного отрыва от народной культуры. Против такого отрыва Россия пыталась выставить свою самобытность, которая, как мы видели, была глубоко подорвана вековыми противоречиями. И уже оказалось невозможным про­должить это противостояние через мобилизацию православия - наподобие того, как десятилетия спустя в ответ на экспансию Запада проводили «ревайвал» своего религиозного достояния ис­ламские фундаменталисты или индусские коммуналисты. Про­исходивший почти повсеместно в XX в. разрыв, обусловленный модернизацией, принял особенно катастрофические формы в России в силу отмеченной выше разорванности цивилизации.

Конечно, культура всякого развитого общества имеет поли­морфный характер, она богата и разнообразна, выполняет одно­временно или по временным циклам существенно различные функции. Для «топора и иконы» русской культуры могут быть приведены аналоги из других культур: священная и смеховая куль­тура, монах и рыцарь, рыцарь и буржуа, дворец и церковь (и костер), хризантема и меч и т.д. Тем не менее рассмотрение вся­кой «нормальной», т. е. зрелой и устойчивой цивилизации убеж­дает нас в том, что при всей дифференцированности и внутрен­ней противоречивости их духовным системам был присущ либо некоторый духовный стержень и нормативный принцип - как в исламе, либо устойчивое структурное распределение ценностей по сферам бытия (и разным религиям) – как в Китае, или по иерархии социокультурных компонентов – каст – как в Индии. Цивилизация утверждает некоторую соразмерность, формирует нормативную сердцевину, а тем самым выполняет и влиятельную интегрирующую функцию, соединяя воедино различные этнические, социальные и политические единицы.

В Западной Европе, кик мы видели, в средние века такой еди­ный универсализирующий порядок обеспечивала католическая церковь. Переход к Новому времени сопровождался острыми про­тиворечиями, конфликтами и длительной враждой между разны­ми социальными сторонами, имевшими принципиально различ­ные духовные установки. Лишь постепенное утверждение буржу­азного строя с устойчивыми рыночными и правовыми механиз­мами регуляции отношений ослабило степень конфликта, хотя так и не устранило соперничества между нациями.

Не то было в России. Смешение, переплетение и наложение не только противоречивых, но и взаимоисключающих ориента­ции пронизывало всю культурную жизнь России, раздирая ее не только по сословиям и классам, но и субкультурам и по крайним ориентациям — между нигилизмом и апокалипсисом, «двумя куль­турами», «белыми» и «красными» и т.д.

Государство в социокультурной структуре России

При исторически сложившемся положении именно самодер­жавие выступало как носитель наиболее универсального принци­па, объединяющего столь разноликий конгломерат социальных и культурных структур, к тому же большей частью ограниченный в своих смысловых ориентациях. Только оно могло выходить за локальные пределы, соединяя в себе Запад и Восток, Север и Юг на огромном пространстве от Варшавы до Калифорнии и затем Чукотки и Кушки, обеспечивая несомненное единство этого про­странства и населения в политическом, административном, а в определенном смысле и в хозяйственном планах. Империя была более универсальной, чем официальная религия и культура ее титульного народа.

Именно степенью универсальности Российская империя от­личалась от других подобных ей имперских образований того вре­мени, что делало ее в самом деле продолжением и подобием пер­вого и второго Римов, придавало ей такой огромный масштаб и длительную устойчивость, несмотря на то, что XIX в. все более обнаруживал ее хозяйственную и военную слабость. Государство показало себя достойным воплощением этой угодной ему, но роковой идеи «третьего Рима». Воспользовавшись потенциями православия, оно превзошло его территориальные и духовные рамки. Более того, оно превзошло то пространство, на которое могла претендовать «русская идея», конечно, в ее самобытно- русском виде, а не мессиански вселенском размахе. Уже в XVIII в. русская общественная мысль в основном преодолевает присущее православию прямое и упрощенное противостояние«неверным», «нехристям», «басурманам». Хотя замирение степныхкочевников и кавказских горцев, передел территорий с восточными импе­риями завершились лишь к концу XIX в., около трех веков шла работа по постепенной нормализации административного управ­ления империей. Длительный опыт продвижения на Восток и на Запад научил русское правительство, начиная с Ивана Грозного, не опираться лишь на силу, а достигать компромисса с местными политическими структурами. Авторитарное правление допускало гибкий режим политической регуляции и ограниченную культур­ную и религиозную автономию включенных территорий. Триеди­ная идеологическая формула «православие, самодержавие, народ­ность» не только сковывала правоверие и не только привязывала патриотизм к самодержавию. Она нередко оказывалась обреме­нительной для имперского правительства, сталкивавшегося с многотрудной задачей стабилизации государства, населенного многочисленными иноверцами. Реальная политика была направ­лена нередко на преодоление антагонизма между православием и другими конфессиями, и продвижение православия в другие райо­ны империи было достаточно скромным, затрагивая в основном лишь пришлое русское население.

Имперское правительство довольно рано стало руководство­ваться принципами конфессиональной терпимости для налажива­ния эффективной системы управления. В западных землях со­храняют свою самостоятельность протестантские и католические церкви, а на Востоке — мусульманские и буддийские. При Петре 1 православие было поставлено под контроль правительственного Святейшего Синода, а при Екатерине II эдикт «О терпимости всех вероисповеданий» (1773) отделил «иноверные исповедания» от вмешательства православия и перепоручил все религиозные дела светским властям. Российские генерал-губернаторы не отя­гощали себя распространением православия и нередко старались поддерживать в своих владениях сносные отношения с местной политической и духовной элитой.

Включение в Российскую империю все новых и новых терри­торий не сопровождалось установкой на ассимиляцию, измене­ние жизни, религии и языка подчиненных народов, Напротив, предметом показной идейной гордыни было «многообразие пле­мен, вер и языков». Бывшие соперники и противники постепен­но замиряются, их населению предоставляется значительная культурная и религиозная автономия, а элита привлекается на государственную службу.

Распространение русской культуры с одной стороны, несомненно было средством приобщения образованных инонацио­нальных слоев к достижениям передовой культуры Запада, ожив­ления духовной жизни, внедрения новых представлений о роли личности, характере социальных отношений и путях преобразо­вания общества. С другой стороны, это было чревато русифика­цией и отрывом просвещенной верхушки от своего народа, по­груженного в прежние формы труда и быта.