В отдельных случаях на основе общины, как хозяйственной единицы, возникает политическая единица – "племя".

2. Европейские и азиатские кланы

Общество – это коллектив определенного типа людей обоего пола, связанных общими потребностями и целями и взаимодействующими ради их удовлетворения. Общество является результатом упорядочивания, организации, системы норм.

Клан — компактно расселенная этническая группа, члены которой тесно связаны кровно-родственными узами. Для него характерны: наличие общего обряда (чаще всего поклонения предкам) и соответствующего кланового храма, различных форм клановой собственности, изолированность, особая клановая этика, строгая система контроля за поведением практически всех членов клана.

Известный польский социолог Ян Щепаньский выделяет кланы как родовые союзы, являющиеся зачатками политических институтов, и кланы тотемические, имеющие характер семейных союзов с религиозной подоплекой. Политически институцилизированные, например, шотландские и другие кланы играли значительную роль в Политической жизни. Национальные отношения кланового типа встречались на практике вплоть до половины XVIII в.

Клановая система свойственна, впрочем, ряду современных обществ, таким, как азиатским — Китаю, Японии, Туркмении; и европейским. Среди последних наиболее известный пример — Италия.

При советской власти в среднеазиатском регионе существовало межклановое, межрегиональное соперничество, которое разрешалось негласным "договором", по которому различные государственные посты закреплялись за теми или иными группами или кланами. В Узбекистане давно и жестоко соперничают территориальные кланы Ферганы и Бухары. Первоначально правил ферганский, а с 70-х годов — бухарский клан. В киргизском парламенте доминирует южный, ошский клан.

Часто в исторических работах, где ставится задача проследить ход этнических процессов, субъектами взаимодействия выступают абстрактные этносы ("скандинавы", "славяне", "финно-угры" и т.п.). Эти общности скорее соответствуют широким лингвистическим единствам нежели реально выступавшим на арене истории конкретным социо-культурным группам, оставившим материальные следы своей деятельности. Попытки прямой проекции данных одних научных дисциплин на другие заводят исследования на путь бесконечного раскладывания пасьянса археологических материалов - как культур и памятников, так отдельных комплексов и категорий предметов - по "этнической принадлежности". Реалии эпохи варварства, а именно на этой стадии находились жители севера Европы во второй половине I тыс. н.э., иные.

Наиболее устойчивыми остаются кровно-родственные клановые отношения, лежащие в основе обычного права с его самым существенным для такого неспокойного времени элементом - кровной местью или альтернативной ему вирой-выкупом. Людям эпохи варварства наиболее важна была связь с конкретным персонифицированным коллективом, "родом" в широком смысле, который давал кров и защиту не только непосредственным родственникам, но и значительному числу людей к нему тяготевшим. Среди них могли присутствовать иноплеменники: как рабы, так и свободные. Численное соотношение реальных родственников и домочадцев иногда складывалось далеко не в пользу первых. Уже в силу этих обстоятельств варварские общества полиэтничны, если рассматривать их с позиции чистой этно-исторической парадигмы. Картину истории осложняют противоречия, порой непримиримые, внутри широких лингвистических единств (например Норвегия - Дания, Норвегия - Швеция для "скандинавов", Русь - Польша, Северная Русь - Южная Русь для "славян" и т.д.), которые по нисходящей переплетались во вражду и дружбу отдельных групп кланов и личностей.

Перспективным для реконструкции исторической картины представляется разделение двух проблем: формирование населения как процесс установления и развития кровно-родственных связей (соответственно имущественно-правовых отношений) и распространение культурных традиций, их отторжение или восприятие, консервация или трансформация.

Казалось бы, тесно связанные процессы проникновения новых групп населения и культурных трансформаций можно легко проследить по данным археологических источников. Однако простая прямая интерполяция здесь невозможна, поскольку невозможно оценить соотношение культурного влияния групп носителей одних традиций на другие и их численность. Вероятно, археологические материалы, систематизированные определенным образом, позволяют решить следующие вопросы:

· Время проникновения в регион культурных новаций

· Последовательность и динамика их распространения на территории

· Сопровождаются ли новые культурные импульсы переменами в системе расселения, возникновением памятников нового облика, ростом плотности освоения территории и процессом расширения зон освоения.

В случае получения аргументированных ответов, при сопоставлении с критически оцененными данными письменных источников, возможна реконструкция политической, т.е. событийной, а не сразу "этнической" или "социально-экономической" истории. Этот простой постулат упорно не принимается значительным числом исследователей. Им кажется что "объективные данные" порождают "объективное" знание об исторических процессах. Не учитывается, что сами процессы состоят из цепи событий, отразившихся в тех или иных археологизированных древностях. Вместо поисков и выявления следов существования и взаимоотношений реальных древних коллективов и, как ни странно звучит индивидуумов, рисуются широкими мазками картины "ассимиляций", "урбанизаций", "классообразований" и т.д.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Д. Драгунский. По ту сторону государства и права. Знамя. 1994. № 5; После войны и мира

2. С.Л.Кузьмин Рождение Северо-Западной Руси: демогенез и культурогенез

3. Советский энциклопедический словарь

4. www.aestudies.ru