Курсовая работа: Этический аспект проблемы страха
Тема страха всегда занимала людские умы, начиная с античности и до наших дней, люди пытались осознать эту эмоцию, понять, почему страх так невообразимо сильно действует на человека. Конечно, в разные времена и для разных мыслителей страх понимался по-разному, и, дабы, целиком и полностью понять, что же такое страх, проведем небольшой исторический экскурс по «философии страха».
Практически все философские школы и направления так или иначе рассматривали страх в рамках соответствующих мировоззренческих систем. Так, одну из первых попыток рационализировать представления человека о своих страхах и типологизировать последний предпринял Эпикур. Основная причина страхов, по его мнению, состоит в неправильных представлениях человека о взаимоотношениях с богами, о загробной жизни. Неправильность эта прежде всего свойственна людям толпы, человек же размышляющий или мудрец исключает все эти источники страха. Таким образом, Эпикур считал, что для достижения высшего блага (счастья) необходимо избегать страх посредством разума.
Существенный вклад в разработку проблемы страха внес с диалектико-идеалистических позиций Платон. Согласно Платону страх распространен неравномерно, в соответствии с «организацией души»: философам чужд страх, так как они не имеют корысти; воины не должны испытывать страх, так как они стремятся к славе; а третье сословие не может не стремиться к наживе и корысти, и потому оно должно жить в страхе.
Значителен вклад в разработку причин и оснований страха, сделанный Аристотелем. Рассматривая душевные изменения, Аристотель выделяет в них аффекты, способности и приобретенные свойства. Аффектами, к каковым Аристотель относит и страх, он называет все то, чему сопутствует удовольствие или страдание. Он предлагает рассматривать страх как некоторое нарушение целостности, каковым могут выступать семья, дружба, любовь, образ жизни, мировоззрение и т. д. Но в таком случае страх получает и позитивное значение как предупреждение о возможной потере этих ценностей, как средство, стимулирующее деятельность человека на воссоздание их целостности в случае разрушения, наконец, как мощный воспитательный фактор, реализуемый в соответствующих, в том числе художественных средствах. Очевидно, что это может произойти лишь при условии рационального осмысления и предвосхищения ситуации страха. Все сказанное позволяет очень высоко оценить вклад Аристотеля в становление понимания феномена страха в общем потоке развития философской мысли, в том числе ее сегодняшнего состояния.
Следующим этапом развития «философии страха» стала эпоха Возрождения. В эпоху Возрождения тему страха затрагивает Монтень в своих «Опытах». Для него страх «это чувство весьма поразительное, и врачи говорят, что нет другого, которое выбило бы наш разум из рациональной колеи в большей мере…» (20,79). Монтень размышляет только о действии которое оказывает на нас страх. Он может приводить человека в оцепенение или наоборот «окрылить нам ноги», тем не менее для Монтеня страх понимается как отрицательная эмоция, ослепляющая разум человека.
Таким образом, в Античности и в эпоху Возрождения, в основном рассматривались лишь последствия страха, душевные или физические. Причины же его начали рассматриваться лишь в Новое время.
Прежде всего, в рамках данной эпохи, следует отметить философские воззрения на проблему страха Декарта. С творчеством Р. Декарта в философию в форме дуализма вошло учение о человеке как о существе, страсти которого обусловлены, с одной стороны, физиологическими телесными процессами, а с другой, — психической деятельностью души. Одна и та же причина, размышляет Декарт, может вызвать такие движения тела, которым душа не содействует и которые пытается сдержать: “Это испытывают, например, при страхе, когда духи направляются в мышцы, служащие для движения ног при беге, но задерживаются от желания быть храбрым” (13,487). Собственно страх, по Декарту,— это крайняя степень трусости, изумления и боязни. Главной причиной страха выступает неожиданность наступления каких-либо непредусмотренных случайностей: «Воздействие, оказываемое на железу присутствием устрашающего предмета, у одних людей вызывает страх, а у других может вызвать мужество и смелость»(13, 499).
Достаточно много места проблема страха занимает в философии Б. Спинозы. Спиноза, пожалуй, одним из первых предпринял попытку применить концепцию страха и обусловленных страхом суеверий к анализу поведения толпы. Толпа, по мнению Спинозы, всегда находится под воздействием аффектов, от которых ей никогда не избавиться, а посему всегда непостоянна. Это состояние психологического неравновесия выступает причиной многих социальных возмущений, в том числе и страшных войн. Поставив проблему массового страха, Спиноза неминуемо выходит и на проблему социальной организации людей. Анализируя различные формы государственного устройства, Спиноза приходит к выводу, что одни из них могут держаться преимущественно на страхе (монархия), другие же, напротив, исключают страх как средство подавления людей (республика). Обобщенная модель концепции страха Спинозы может быть представлена следующим образом: будучи гораздо хитрее и коварнее, чем животные, люди из страха самоистребления вынуждены на основе соглашения объединяться в определенные сообщества; затем,обуреваемые теперь уже социальными аффектами неудовольствия, в том числе аффектом страха, люди рискуют встать на путь социальной деградации, а освобождаясь от этих аффектов, человек стремится к состоянию свободы, достигаемого посредством разумного осознания и планирования своих поступков, в том числе – осмысления и преодоления ситуаций страха. Индивидуальной свободы каждого отдельного человека недостаточно для освобождения от массовых страхов и суеверий, что демонстрирует неуправляемое поведение толпы; в поисках действительно свободного развития люди приходят к пониманию необходимости объединения на основе республиканской формы сообщества, предполагающего свободное развитие каждого посредством общей свободы, не оставляющей места массовым страхам и суевериям.
Глубоко диалектичны для своего времени размышления о страхе Д. Юма. Рассматривая страх и его противоположную форму — надежду — в ряду других человеческих аффектов, таких как добро (удовольствие) и зло (страдание), печаль и радость, Юм обнаруживает, что страх и надежда возникают в силу недостоверности или вероятности состояния духа: “Событие, которое, будучи достоверным, породило бы печаль или радость, всегда возбуждает страх или надежду, если оно только вероятно или недостоверно”(36, 582- 583). Состояние вероятности или недостоверности возникает, как считает Юм, в силу постоянной борьбы противоположных возможностей реализации аффектов, в ходе которой дух не может остановиться на каком-либо одном аффекте, стороне противоречия, а непрестанно переходит от одной к другой. Если же в воображении противоположные аффекты, например, горе и радость, все же смешиваются, то из этого соединения образуются аффекты надежды и страха. Рассматривая эти вопросы, Юм открывает важнейший аффект параллельных причин страха, суть которого состоит в том, что страх могут вызывать, казалось бы, только возможные аффекты (например, зло), если они проявляются в большей степени. Юм отмечает, что вначале это не собственно страх, но чувство зла бывает столь большим, что, подавляя ощущение безопасности, оно вызывает страх. Страх может появиться и в результате невозможного бедствия, но в силу мощного влияния зла, что у человека появляется уверенность в достоверности этого бедствия. Наконец, достоверные несчастья, равно двум вышеназванным, также вызывают страх, поскольку дух постоянно отвращается от неминуемого зла, приходит в неравновесное состояние и порождает аффект, похожий на страх. Кроме того, фиксирует Юм, надежда и страх возникают не только в силу недостоверности блага или зла, но и в силу неопределенности рода этих аффектов. Известие о смерти одного из сыновей, считает Юм, не превратится у отца в чистое горе, пока он не узнает, кого из сыновей потерял (36, 584). Диалектическое понимание причин страха как потенциальной взаимообусловленности невозможного, возможного и действительного — несомненно, значительное открытие Юма.
При анализе различных концепций «философии страха»нельзя не обратиться к немецкой классике. Ключом к поиску наиболее обобщенного онтологического объяснения природы страха может служить теория рефлексии Г. В. Ф. Гегеля, который показал механизм появления этого качества через диалектическое взаимодействие внутренних и внешних противоположностей бытия. Страх выступает важнейшим аспектом развития бытия и заключается в возможности потери всяким конкретным бытием (нечто) своей непосредственности, собственного качества, возможности самовыдвижения. Природа страха двойственна: это, с одной стороны, беспокойство бытия по поводу охраны собственных границ, а с другой, - необходимость расширения собственных границ бытия. Страх как результат экспансии иного имеет следующие модификации: временная уступка иному для будущего развития нечто; принятие иного для усиления мощности собственного качества нечто. Будучи имманентной характеристикой развития бытия, страх обусловливается его основными формами движения, взаимодействия его сущностных компонентов: действия – противодействия, притяжения – отталкивания, конечного – бесконечного, количества – качества и т. д. Объективными предпосылками своего возникновения страх сопоставим с такими явлениями духовности, как любовь, надежда и свобода. Гегель рассматривает механизм появления человеческого страха через диалектику взаимодействия отдельного, эмпирического, конечного сознания и сознания всеобщего, абсолютного, бесконечного.
Другой представитель немецкой классической философии - И. Кант - онтологизируя феномен страха, вводит для его объяснения понятие силы. Сила, считает Кант, выступает присущей любому объекту способностью преодолевать препятствия на пути его развития. Но и каждый иной объект также обладает силой, препятствующей экспансии данного объекта. Поэтому возникают ситуации противостояния объектов, которые Кант понимает как ситуации страха. Наряду с реальными ситуациями страха Кант справедливо усматривает и возможные, потенциальные ситуации, создаваемые воображением человека. Страх как духовное образование Кант определяет через ощущение, возбуждаемое душевным волнением. В свою очередь ощущение определяется Кантом как достаточно сложное образование, синтезирующее в себе, по сути, все компоненты духовности. Однако, основываясь только на ощущении, где доминирует чувственность, человек может заблуждаться, воображая такие ситуации, которые могут вызывать страх. С другой стороны, и рассудок подчас не справляется со всем многообразием чувственных данных, что также может приводить к страху. Своим пониманием равно важности чувственного и рационального в познании и деятельности Кант одним из первых утвердил важнейшее методологическое направление в изучении человека, в том числе основанную на этом принципе его способность правильно предвосхищать, оценивать и преодолевать состояние страха.
Важнейшую роль в понимании страха сыграла экзистенциалистская философия. Достаточно ярко в своем творчестве проблему страха отразил Кьеркегор. Именно с него начинается собственно философская проблематизация страха, уделяется внимание его сущности, а не причинам и последствиям. Страх рассматривается как психологическая стадия, предшествующая греху. Далее страх описывается Кьеркегором как страх бездуховности, ведущий к понятию судьбы и к понятию вины. С точки зрения Кьеркегора, в результате качественного скачка грех входит в мир. Можно бы предположить, что после совершения греха страх должен исчезнуть, поскольку этот страх относился лишь к возможности. Но, как ни парадоксально, и после совершения греха страх остается. Появляется возможность совершения нового греха, поскольку после качественного скачка вместе с грехом в индивиде полагается различие между Добром и Злом. Как следствие у индивида зарождается страх перед злом, как страх, который пытается грех отвергнуть, и проявляется в раскаянии; а также возникает страх перед добром, который проявляется во всем демоническом в человеке. Так о страхе перед добром Кьеркегор пишет: "В невинности свобода еще не полагалась как свобода, ее возможностью в индивидуальности был страх. В демоническом же отношении обратно. Свобода полагается как несвобода, ибо свобода тут потеряна. Возможность свободы здесь - это опять-таки страх"(17,224).
Еще один представитель экзистенциализма Хайдеггер, очень четко различает понятие страх и боязнь. Боязнь, по его мнению, это испуг, растерянность, испытываемая при приближении, переживаемом или воображаемом, угрожающего, определенного или определимого сущего: человека, животного, стихийного бедствия и т.д. Как бы то ни было, боязнь является, следовательно, неадекватным ответом или же приводит человека в состояние, мешающее адекватному ответу кому-нибудь или чему-нибудь, что, по мнению человека, должно или может уничтожить часть его самого либо все его существование в целом. Напротив, страх, если он также связан с возникновением опасности, никогда не осознается как предмет определенной или определимой реальности. Не «то» или «это» заставляет нас дрожать от страха. Дело не только в неведении, но человек, испытывающий страх, достигает в позитивном откровении, что ничто «сущее» не может быть причиной этого страха.(7,301)
Теория Сартра добавляет ко всему этому мало нового, излагая те же идеи, только с еще большей силой, как это вообще свойственно данному автору. «Именно в страхе,– говорит он нам,– человек осознает свою свободу. Страх является открытием бессилия моего настоящего поведения определить какое-нибудь из моих будущих поведений.(7,303-304).
Таким образом, мы видим, что в истории философии фактически в каждую эпоху, в каждом течении затрагивалась тема страха. Конечно, все концепции страха имели свою специфику. Начиная с античности и до Нового времени, мыслители пытались понять причины страха и способы избавления от него. Они проводили анализ, каким образом страх может повлиять на поведения человека, насколько позитивно или негативна данная эмоция. И только начиная с Немецкой классики и продолжая экзистенциализмом, страх пытаются объяснить как само явление, как некий феномен. Особенно глубоко проблема страха раскрылась в экзистенциализме. Страх стал рассматриваться не только как человеческий аффект, эмоцию; но и как глубинное чувство, довлеющее над нами и влияющее на жизнь человека.
Итак, идейный потенциал проблемы страха, накопленный в истории его философской интерпретации, позволяет перейти к изучению этических контекстов данного феномена.
Глава2.Особенности этической интерпретации страха.
Итак, страх одна из самых сильных человеческих эмоций, связанная с инстинктом самосохранения и чувством безопасности. Страх по своей природе адаптивен: происходящие под его воздействием психологические трансформации заставляют человека приспосабливать свое поведение к внешним требованиям. Одновременно поведенческая адаптация нацелена на то, чтобы погасить эмоцию страха и вернуть психику в исходное уравновешенное состояние(2,237).
Страх, по сравнению с другими эмоциями, способен оказывать наиболее сильное сдерживающее воздействие на поведение человека. Прежде всего, можно рассмотреть каким образом эмоция страха используется в структурах власти и в религии, и соотнести данные проблемы с проблемой нравственности. Затем уже, раскрыть наиболее существенные этические особенности интерпретации самого феномена страха.
Если говорить о структурах власти, то эмоция страха всегда использовалась как наиболее действенный сдерживающий фактор. В. А. Бачинин пишет о том, как механизмы правовой регуляции используют страх, таким образом: «Институты права призваны гасить эмоции страха у законопослушных граждан, делать все необходимое, чтобы те могли существовать в достаточно комфортной атмосфере правовой защищенности и психологической безопасности. Одновременно правоохранительные институты вынуждены будить эмоции страха у тех, кто не склонен проявлять должного послушания. Чтобы принуждать индивидов к должному поведению, праву необходимо обладать реальной силой и властью. Эта сила может иметь не только физический, но и психологический характер. Во втором случае она связана со способностью права апеллировать к эмоции страха. Страх имеет своим источником предположение, что несоблюдение норм права может обернуться для человека неприятными и опасными последствиями. Высокая социальная эффективность механизма права во многом объясняется его способностью делать ставку именно на эту человеческую эмоцию»(2,237). Данную ситуацию очень сложно оценить с позиции морали. С одной стороны не очень корректно использовать страх, дабы добиться от граждан законопослушания. В такой ситуации «запугивания» людей у них не будет возникать других мотиваций, например то, что законы обусловлены интересами граждан. В сознании человека будет существовать схема, что если он нарушит правило, то последует наказание, поэтому у него будет возникать страх наказания, и он, скорее всего, не будет задумываться о неправомерности своего поведения. Его будет сдерживать не моральные чувства, а лишь страх наказания. С другой стороны, использование эмоции страха, как наиболее эффективного сдерживающего фактора, дает более надежную защиту гражданам от правонарушителей. Таким образом, данная эмоция в этом контексте может рассматриваться и позитивно.
Интересную роль играет страх в религиозной морали. Довольно точно и развернуто в этом контексте определяет страх Бердяев: «Страх, испытываемый тварью, есть последствие первородного греха, отделения от Бога»(3,255). Бердяев считает, что мотив страха нередко играл определяющую роль в религиозных верованиях, миросозерцаниях, социальных институтах, обычаях и бытовых устроениях. Он проникает в самые высшие духовные сферы и заражает собой религиозную и нравственную жизнь. Однако Бердяев делает различие между понятиями страха, тоски и ужаса. Вот как он определяет страх: «страх есть состояние дрожащей, трепещущей, падшей твари, которая находится в низинах бытия и которую со всех сторон подстерегают опасности. Страх есть ожидание страданий, ударов, лишений, наступления врага, который отнимет блага жизни, отнимет и самую жизнь, ожидание болезни, бедности, беспомощности и беззащитности. В переживание страха не входит представление о высоте бытия, которую человек хотел бы достигнуть и оторванность, от которой его мучит. В переживании сильного страха человек обыкновенно забывает о всякой высоте и склонен жить в низинах, лишь бы освободили его от ожидаемых опасностей, лишений и страданий. Страх - оппортунистичен, и в состоянии сильного страха человек на все бывает согласен. Страх есть состояние унижающее, а не возвышающее человека»(3,255). Бердяев видит освобождение от страхов, лишь в наступлении царства Божьего, однако страх проникает и в саму религию и искажает ее, создавая суеверия и бесчисленные табу. Человек религиозный, для Бердяева, это человек страшащийся.
Таким образом, можно сказать, что религия всегда внушала особый трепет, и чувство страха всегда сопутствовало ему. Религиозный страх - страх перед богом, перед загробной жизнью, страх перед муками в аду и т. д. Наверно ни в одной сфере человеческого бытия чувство страха не проявляется так сильно как в религиозной. Но в какой степени религиозные страхи могут касаться вопросов нравственности? Страх, а скорее трепет, перед вездесущим абсолютом, или как писал об этом Къеркегор, «страх перед небытием», вполне оправдан, так как мы всегда боимся того, чего не можем понять или осознать. Однако страх перед наказанием за грехи сам по себе глубоко безнравственен. Верующий человек, должен соблюдать нравственные нормы не из-за неприятия несправедливости, а вследствие боязни наказания от бога. Кроме того, религиозная мораль создает такие антигуманные формы как аскетизм, фанатизм и ненависть к иноверцам. Это совсем не вписывается в понимание нравственности.
Однако хотелось бы отметить и позитивные стороны страха с этической точки зрения. Здесь можно руководствоваться позицией современного немецко-американского философа Ганса Йонаса. Страх за будущее человечества, страх перед возможным изменением сущности и облика человека становится главным ценностнообразующим принципом. Как образно выражается Йонас, сама предполагаемая опасность должна служить компасом новой этики: "В свете ее зарниц будущее в явленности его планетарного масштаба и его человеческой глубины становится всесторонне открыто новым этическим принципам, из которых дедуцируются новые обязанности новой власти" (15,172). Человечество не может позволить себе рисковать, когда на карту поставлено его существование. Поэтому страх становится необходимым элементом ответственности и даже источником долженствования. В его свете должна произойти переоценка всех ценностей предшествующей этики.
Йонас производит, если так можно выразится, "смещение фокуса" ценностной иерархии. В центре внимания традиционной этики была идея блага и подчиненные ей "предпочитаемые" ценности, как предмет желания и стремления человека. Зло, ложь, болезнь, смерть и т.д. - были не столько самостоятельным предметом исследования, сколько неким негативом, полученным методом "от противного". Этический вектор был задан вопросами: что есть истинное благо? что я должен делать? к чему следует стремиться? На это Йонас замечает, что человеку проще узнать, что есть зло - это знание более непосредственно, в отношении него меньше разногласий во мнениях. "То, что мы не хотим, мы знаем намного лучше, чем то, что мы хотим. Поэтому моральная философия должна спрашивать наши страхи раньше, чем наши желания, чтобы установить, что мы действительно ценим"(15,147) . Не ставя под сомнение аксиологический и онтологический приоритет блага и "предпочитаемых" ценностей, Йонас требует сфокусировать внимание этики на том, чего мы хотели бы избежать. В этом и заключается эвристическая функция страха: оценивая возможные последствия какого-либо действия, следует принимать во внимание не столько те блага, к которым он может привести, сколько то зло, которое он может повлечь за собой. Страх должен предостеречь человечество от опрометчивых шагов и ориентировать в первую очередь на негативные прогнозы возможных последствий наших действий.
Строго говоря, само возведение категории страха в ранг регулятивного принципа новой этики уже означает существенную переоценку традиционных ценностей. В подавляющем большинстве этических теорий страх трактуется как аффект или страсть, требующие если не полного искоренения (как это было в ряде систем античной этики), то, по крайней мере, обуздания. При этом роль страха была сугубо негативна. Грубо говоря, страх - это то, с чем следует бороться, то, что мешает здраво мыслить и трезво оценивать ситуацию. Йонас, сохраняя негативную роль страха, наделяет ее существенно иным смыслом. Страх позволяет отсекать все то, что способно угрожать будущему человечества, его самосохранению, поэтому бороться с подобным страхом было бы не только бессмысленно, но и, по меньшей мере, неразумно.
В своей трактовке страха в качестве смыслообразующего принципа Йонас продолжает традицию экзистенциального толкования страха, идущую от Хайдеггера и уходящую корнями в философию Кьеркегора.
Для Хайдеггера, как и для всей экзистенциальной философии все экзистенциалы описывают ситуацию единичного и уникального бытия-в-мире. Эта ситуация может быть осознана благодаря таким предельным состояниям как страх, но не может быть отменена. У Йонаса место бытия-в-мире занимает совокупный субъект коллективной деятельности. При этом страх становится инстанцией не только позволяющей осознать ценность бытия в горизонте смерти, как предельной возможности бытия человечества в целом, но и наделяется эвристическими функциями. Страх может помочь предотвратить гибель человечества: страх способен предостеречь. Сама исходная предпосылка этики Йонаса - человечество может умереть - и конкретна, и метафизична. Логика страха говорит: смерть есть ничто, страх перед которым позволяет по-настоящему осознать ценность жизни. Логика боязни говорит: смерть - это то, что можно предотвратить. Йонас вводит новый вид страха, это и экзистенциальный страх перед ничто, являющийся источником способности бытия человека к возможной свободе, но и страх перед чем-то конкретным, страх, который относится к миру . Таким, например, является страх перед ядерной катастрофой . Следует заметить, что хайдеггеровский анализ страха , как боязни чего-то встречающегося в мире, вычленяет в нем не только боязнь перед чем-то определенным и "вредоносным", но и боязнь за что-то и за Другого. Страх за Другого, причем не только сосуществующего, но и еще не родившегося, является оборотной стороной ответственности, и его культивирование становится моральн?