Курсовая работа: Хранительство как основание консервативной политической культуры интеллигенции

Ширинянц А. А.

В конце ХIХ века политическая культура консерватизма отражала противоречивое состояние социально-экономических и политических реалий России. Консервативная идеология, реализовавшая себя как консервативная политика, теряла свою значимость в политическом менталитете общества. Поэтому шел поиск новых установок, которые могли бы стать базовыми для консервативной политической культуры и тем самым сделать актуальными в сознании общества принципы и приемы консервативной политики. В этой обстановке консервативное мышление стремилось прежде всего найти новые основания для синтеза "государственной идеи" М.Н. Каткова с философией Н.Я. Данилевского и теориями народа и общества славянофилов и почвенников. Наиболее заметной попыткой приспособить православно-монархические идеалы к новым социальным и политическим условиям стала концепция монархизма Л.А. Тихомирова с ее обоснованием проекта идеальной монархической государственности.

Проблема оппозиции "повсеместному отрицанию власти" (Ф.И. Тютчев), открывающему дорогу личному произволу — была главной темой консервативного пореформенного мышления в 1860–1870-х годах. Тон, заданный в пореформенное время М.Н. Катковым, К.П. Победоносцевым, В.П. Мещерским (1) — это последовательная теоретическая и политическая апология самодержавия. Суть своего мировоззрения Катков сформулировал на страницах "Московских ведомостей" так: "Говорят, что Россия лишена политической свободы; говорят, что хотя русским подданным и предоставлена законная гражданская свобода, но что они не имеют прав политических. Русские подданные имеют нечто более чем права политические; они имеют политические обязанности. Каждый из русских обязан стоять на страже прав Верховной Власти и заботиться о пользах государства. Каждый не то что имеет только право принимать участие в государственной жизни и заботиться о ее пользах, но призывается к тому долгом верноподданного. Вот наша Конституция"(2).

В рамках нашего исследования, преследующего цели систематизации главных признаков политической культуры интеллигенции XIX века, можно не вдаваться в подробности полемики и аргументов пореформенных консерваторов. Применительно к теме "власть" консервативная мысль 1860–1870-х годов по своему односторонняя в анализе политических событий, сосредоточила свои усилия на разрушении идеального и идеализированного образов антимонархизма.

Обсуждение консерваторами причин кризиса самодержавия, связанное с поисками путей к стабилизации государственной жизни, растянулось на много лет. Среди условий, вызвавших кризисную ситуацию, назывались самые разные: дух либерализма, занесенный с Запада, отчуждение интеллигенции от народа, ослабление роли религии, неправильная постановка учебного дела и т. д. Охранители оказались единодушны в том, что причиной всех затруднений и настроений явились реформы 1860-х годов. Основанные на "фальшивых началах", они расстроили государственный быт, потрясли устои существующих порядков. "Новые учреждения, слишком быстро следовавшие одно за другим", — объяснял М.Н. Катков, — были "не все должным образом и с достаточной зрелостью продуманы, а во многом сфабрикованы по чужим лекалам, и потому они внесли с собой массу представлений, которые не имеют почвы и лишены смысла в России"(3).

Сравнительно-исторический анализ, к которому прибегали консерваторы, стремясь извлечь уроки из европейского опыта, проводя аналогии между кризисом самодержавия и французской монархией ХVIII века, вступали в явное противоречие с их теоретическими установками на "свой" русский путь. Но и подтверждая самобытность России, ее несходство с европейскими странами, консервативная публицистика рассматривала государственную власть и в России, и на Западе как главную силу, организующую общество, по сути его формирующую.

Характерен сам образный строй литературы, раскрывающий представление консерваторов о назначении власти. Так К.П. Победоносцев осознает власть как изначальную и вечную основу самого человеческого бытия. Без твердой государственной политики общество не может функционировать как живой социальный организм. Недаром, по его словам, люди тяготеют к власти столь же сильно, как и к взаимному общению. Власть дается от Бога и потому тот, кто от нее отступается, нарушает не только закон, но и Божью волю. Власть может быть только решительной, последовательной, бескомпромиссной в проявлении своей воли. Изверившаяся в себе, забывшая в своем божественном предназначении, она неизбежно падет, создавая в обществе хаос. "Великое бедствие искать власти и не находить ее или вместо нее находить мнимую власть большинства", — делал вывод обер-прокурор Святейшего Синода, опираясь на пережитый страной опыт и по-своему его интерпретируя. "Не менее, если еще не более печально видеть власть, лишенную сознания своего долга, самой мысли о своем призвании"(4).

Программными для консервативной политической культуры властеотношений стали примат идеологии, критика демократии, отказ от принципа "всесословности", задача ревизии реформ и формирование нового образа религиозно-национальной политики. Связующим звеном всех этих вопросов в единое целое является концепция монархической власти.

Оригинальную аргументацию в пользу консерватизма и монархии, долгие годы реально влиявшую на политическую мысль и практику России предложил М.Н. Катков. Его воззрения составляют содержательный момент консервативного концепта русской монархии, как он существует в отечественной политической культуре. В этой связи в контексте нашего исследования следует акцентировать некоторые тезисы Каткова. Прежде всего, подчеркнем, что Катков был верен духу и букве знаменитой уваровской формулы, выразившей сущность русского консерватизма в XIX веке — "православие, самодержавие, народность".

Он следует в своей политической аргументации положениям органической теории социально-политического развития: на определенном этапе развития культурно-исторического организма формируется духовный организм, складываются общественные отношения, из которых развивается государство; в народе пробуждается "самосознательный" и свободный дух, способный понять истинную религию и образование. Государство, собирая и сосредоточивая власть, создает свободное общество. Для Каткова понятия свобода и власть равнозначны и взаимосвязаны. Вопреки сложившемуся в консервативной идеологии мнению об отрицательной сущности идеи свободы и о положительном влиянии начала принуждения, Катков отстаивает идею о том, что свобода возможна только там, где присутствует власть, способная защитить личную свободу людей, и, таким образом, пытается включить "свободу" как конструктивный элемент в основы государственности и общественности. По Каткову, власть является элементом общественности, а государство — завершением системы общественной власти. Люди обретают в лице государства высшую свободу(5). И, таким образом, по мере "развития правильного, благоустроенного государства развивается и укрепляется в своих основах свободное общество, и государственное начало становится крепкой основой свободы"(6). Условия, необходимые для правильного функционирования государства — правильные взаимоотношения между государством и обществом, которые должны гармонично сосуществовать как единое целое и ни в коем случае не подавлять друг друга, что жизненно необходимо для свободы и власти: "…человеческое общество невозможно без посредства государственного начала", — писал он(7).

Свое единство государство и общество находят в верховной власти, а именно в монархии; государство служит для защиты свободы личности, вместе с тем, общество находится в непосредственной связи с государством. Такая позиция обусловила обоснование им идеальной власти(8). В единовластии Катков видел исторический прогресс и процесс становления и развития государственности. К этому он добавлял, что государство не устанавливается, пока не прекращается всякое многовластие.

С точки зрения Каткова политика и мораль (как обусловленная религиозным началом), исключают друг друга и совершенно несовместимы. Этот "аморализм" Каткова является реакцией на сложившуюся в России ситуацию, которая была связана с распространением неприемлемых для Каткова революционных и нигилистических течений. Трезвый анализ сложившейся политической ситуации в стране не поколебал веры Каткова в торжество монархического принципа в России: нужно исходить из того, что самодержавие незыблемо. "Это государство есть до бесконечности организованная индивидуальность, своеобразная и сама себе равная"(9). Именно за сохранение этих основополагающих законов, которые определяли будущее развитие России, и выступил Катков.

В отличие от К.С. Аксакова, в публицистике которого можно найти "постоянное противоположение государства — народу, правды внешней — права, правде внутренней — совести" и, который большое значение придавал "истинам вечным, началам любви и справедливости", хотя так же, как и Катков, был предан православию и отечеству, Катков свою преданность выражал в иных формах. Он пишет о том, что "милосердие к людям требует не поблажки, а решительного противодействия тому, что их губит"(10). Ослабление власти неизбежно порождает смуту, начинается разложение, "совершаются насилия", "колеблются основы всякой нравственности", "дух растления овладевает умами", и вместо явного правительства появляются тайные, "действующие тем сильнее, чем слабее действие государственной власти"(11). Кроме того, падает общественная и государственная дисциплина. Избежать такого состояния Катков предлагает с помощью "страха", утверждая, что страх побеждается только страхом, а "пагубный страх перед темными силами может быть побежден только спасительным страхом перед законной властью"(12). В конечном счете, монархическая идея в интерпретации Каткова сводилась к следующим основным положениям. Монарх стоит вне частных интересов, он связывает "воедино все сословия народа". Монархия, владея самой сильной центральной властью для подавления всякой крамолы, наилучшим образом обеспечивает порядок и разрешает все социальные противоречия. Монархия, упраздняя всякую другую власть и претензии на посредничество между народом и государем различных социальных сил и институтов, дает возможность развиваться широкому народному самоуправлению и обеспечивает "народную свободу" больше, чем любой "конституционализм", "представительство" и т. п. И, наконец, монархия, "органически связанная с национальной почвой страны", с ее историей и с ее будущим — единственно возможная форма правления в России. "Если вырвать с корнем монархическое начало, — не уставал повторять Катков, — оно выродится в деспотизм диктатуры, а если уничтожить аристократический элемент в обществе, его место будет занято бюрократами или демагогами, олигархией самого дурного свойства"(13).

Катковская аргументация была влиятельна с 1860-х годов более двадцати лет. В последние десятилетия XIX века российский консерватизм меняет свой облик. Это уже не консерватизм, защищающий крепостное право, но это и не консерватизм, допускающий его. Дворянский реванш 1880-х годов и усиление консервативных настроений в обществе, заметное уже в 1860-е годы (после Польского восстания 1863–64-х годов и каракозовского выстрела 1866 года), приводят к новому слиянию самодержавной власти и консервативной идеологии. Консерватизм 1880–90-х годов отличает элемент ностальгии. Концептуально он оформляется в концепции монархической государственности Л.А. Тихомирова.

Трактовка идеи государственности как базовая для политической культуры консерватизма в конце XIX века трактуется рядом авторов как инвариант ее утопического измерения. Так И.А. Исаев, рассматривающий философию государственности Тихомирова в контексте развития политической утопии в России рубежа ХIX–ХХ веков, характеризуя ключевые моменты его концепции "монархической государственности" (принципы идеальной монархичности; проблемы социальной целостности; вопросы будущего монархической идеи; понимание демократии, бюрократии и абсолютизма), выделяет главное, чем примечателен Тихомиров в истории отечественного консерватизма — ему "удалось наиболее определенно сформулировать одну из важнейших идей, развитую и подхваченную последователями — идею идеократии, т. е. такой системы авторитарного властвования, в которой консолидация осуществляется на основе некоего руководящего принципа, мировоззрения или идеала"(14). В системе взглядов Тихомирова таким принципом, безусловно, является идея монархии — "политико-правовая конструкция" сильной и идеальной государственности, которая вырастает из основного драматического противоречия консервативного мировоззрения — несовпадения идеала и практики, "романтического" и конкретного (бюрократического) консерватизма, из противоречия между консервативным идеализмом и консервативной политикой. Как считает И.А. Исаев, столкновение консервативного сознания с "грубо и реально" существующим порядком вещей вызывает к жизни консервативную утопию, спецификой которой является социальное проектирование, направленное на преображение существующей системы, но которую "в силу внутреннего смысла" оно одновременно стремится сохранить(15). Под влиянием "идеалистических и утопических допущений", присущий консервативному мировоззрению этатизм определил главное направление конструирования утопии новой государственности, которое наиболее полно отразилось в концепции Л.А. Тихомирова, в его стремлении выделить и сохранить некий мировоззренческий стержень (в данном случае идею государства), сопровождающемуся уверенностью в том, что сохранение старых социальных и идеологических форм оказывается все-таки невозможным.

В контексте нашего исследования отметим, что "утопизм" консервативной идеологии обусловлен не столько внутренней логикой аргументации или фантастичностью политических проектов, сколько акцентом на роли моральных проективных составляющих в модели политической культуры пореформенной России. Именно сложность трансформации моральной установки в норматив практической политики, несоизмеримость самих масштабов нравственного императива с реальными возможностями государственной политики и имели своим следствием схематизм, дидактику многих положений консервативного политического проекта. Поэтому, одним из самых самобытных мыслителей, исповедовавших кредо монархической государственности, можно считать Л.А. Тихомирова. Его поворот от революционности к монархизму стал не только знаковым событием, свидетельствующим о кризисе радикальной политической культуры, как она конципировалась в политическом мышлении интеллигенции, но и обнаружил определенную перспективу в эволюции самой сути доктрин политического преобразования России.

В рамках данной темы принципиально важно, что в среде консерваторов общие основы государственности и природы власти снова потребовали к себе пристального внимания. Тихомиров осознает, что под влиянием превратных понятий о свободе, отношение общественного мнения к идее власти сделалось чрезвычайно отрицательным, и это вынуждает большинство людей трактовать ее как некоторое необходимое и неизбежное зло. То есть представитель консервативной идеологии, которой в целом свойственно недоверчивое отношение ко всякого рода теоретизированию, отчетливо декларирует необходимость рационального и научного подхода к задачам политического самопознания и, соответственно, политического действия. "Вообще для сознательного действия, — утверждал мыслитель, — мы должны знать не только историческую практику, но самый идеал данного принципа"(16).

Последнее обстоятельство, на наш взгляд, представляется наиболее важным для характеристики идеократического момента, как он присутствует в концепции Тихомирова. Очевидно, что идеократическая модель социума, предложенная Тихомировым, была одной из составляющих реакции русской мысли пореформенной России на идею прогресса и усилившейся сциентизм. Однако, необходимо подчеркнуть и то, насколько тесно консервативное мировоззрение оказывалось связанным с конкретно-историческим и конкретно-национальными условиями существования(17). В этом смысле идеократия Тихомирова, является, во-первых, выражением идеи национального своеобразия складывания и развития верховного принципа монархии в России. Во-вторых, в отличие от предыдущей отечественной консервативной традиции, идеократия есть обозначение вопроса о власти идеи не только как вопроса об историческом, политико-практическом, культурологическом и т. д. утверждении и обосновании монархической идеи в России, но и о ее научном познании, рациональном и логически выверенном доказательстве, о национальном самопознании, о создании философии монархии, наконец. его теории государственности и, шире — консервативной доктрины. В данном контексте важно, что Тихомиров действительно является автором "идеократического" мифа о "некоторой непохожести России на другие страны"(18). Обоснование своеобразия этого мифа достаточно ярко иллюстрируется Тихомировым на примере рассмотрения разновидностей монархической власти.

По мысли автора "Монархической государственности", в мировой истории заметную роль играли три вида монархического принципа. Монархия деспотическая и монархия абсолютная — это искажения монархического принципа властвования. Деспотизм, или самовластие, характеризуется отсутствием объективного руководства волей монарха. Эта власть основана на ложных религиозных концепциях и поэтому порождает из личной власти произвольную, т. е. деспотическую власть. Ее критика Тихомировым традиционна, да и он сам мало уделяет ей внимания. Основной критический пафос Тихомирова направлен, в первую очередь, против абсолютной монархии. В принципе, будучи по сути своей неограниченной, монархическая власть "менее всего отличается абсолютизмом"(19), — писал он. Она имеет власть не в самой себе, а потому абсолютною властью может обладать только та сила, которая "ни от чего, кроме самой себя, не зависит, истекает из самой себя. Таковой является власть демократическая, которая есть выражение народной воли, властной по тому факту, что она есть воля народа, власть из себя происходящая, и тем самым абсолютная"(20). Абсолютизм, по Тихомирову, и этимологически, и исторически означает абсолютную власть государства и таким образом, "выражает не форму, не образ правления, но способ его"(21). Когда народ сливается с государством, создавая абсолютную государственную власть, он не признает по нравственному состоянию никакой власти, стоящей выше собственной силы. Следовательно, абсолютизм присущ демократии. При единоличности власти в демократическом обществе он считается и называется монархией. "Однако в сущности это вовсе не монархия, а некоторая диктатура. Тут монарх обладает всеми властями, все их в себе сосредоточивает, но Власти Верховной не представляет. Все власти, у него сосредоточенные, суть власти народные, ему только переданные временно или навеки…"(22).

Итак, монархия имеет три главные формы:

1) Монархия истинная, самодержавная, составляющая верховенство народной веры и духа в лице монарха. Он "неограничен ни в чем… человеческою властью или народною волей, но… не имеет и своей воли, своего желания. Только голос правды Божией слушает он в совести своей. Его самодержавие не есть привилегия… а есть тяжкий подвиг, великое служение, верх человеческого самоотвержения, „крест", а не наслаждение"(23).

2) Монархия деспотическая, самовластие, дающее монарху власть верховную, но без обязательного для него известного для народа религиозного содержания.

3) Монархия абсолютная, в которой монарх имеет только власть управления, но не верховную власть, остающуюся у народа, "хотя без употребления, но в полной потенциальной силе своей"(24).

В исторической действительности эти формы монархической власти смешиваются в различных комбинациях. Однако в самом их существовании прослеживается один общий принцип, состоящий в постоянном стремлении монарха вести свою власть "по пути прогрессивной эволюции"(25), которая заключается, по Тихомирову, "в приближении искаженных форм к истинному самодержавному типу монархии"(26). Переход от абсолютизма к самодержавию ведет монархию к усилению и расцвету. Регрессивная эволюция — к упадку или даже гибели.

Характер эволюции власти зависит опять-таки от степени ясности осознания народом своего высшего нравственного, религиозно-этического идеала. Так, влияние религиозной идеи может придавать абсолютизму оттенки верховной власти. Падение религиозных идеалов способно превратить монархию чистую, самодержавную в деспотическую, а укрепление нравственных идей может повышать самовластие до истинного самодержавия(27).

Обобщая вышеприведенные формулировки, можно заключить, что теория монархической государственности Тихомирова представляет своего рода опыт создания целостного культурно-социального идеала: этот идеал постулируется и аргументируется ее автором в контексте обоснования первостепенности для общественной консолидации принципов религии и морали. Такое объяснение логично, если исходить из того, что Тихомиров стремился в своих рассуждениях обновить и модернизировать консервативно-охранительную идею монархии в России с целью привлечения на ее сторону как можно более широких кругов общества. Этой задаче подчинены и его трактовка моральных и религиозных принципов как базовых структур монархической государственности, и создание новой для общественной мысли рубежа веков теории "прогрессивной эволюции" российского самодержавия, служившего, по глубокому убеждению Тихомирова, на всем протяжении исторической истории "примиряющей силе высшей правды"(28).

Анализируя конкретные условия реального существования монархического принципа, рассматривая функции монархической организации власти и государства, Тихомиров часто возвращается к вопросу о взаимоотношениях общества, государства и власти, расставляя свои акценты касающиеся целей и обязанностей государственной и верховной власти в сфере жизнедеятельности личности и социума. Иными словами, он рисует образ идеальной монархии, реализующей правильную, т. е. соответствующую психологическим и религиозно-нравственным основам своего верховного принципа, монархическую политику(29).

На примере аргументов, выдвинутых Тихомировым в обосновании актуальности монархического принципа для России, можно сделать концептуальные выводы о новых моментах в консервативных установках конца XIX века. Во-первых, отметим, что в целом консервативному сознанию Тихомирова присущи романтизация существующего порядка и утопизм, связанный с представлением о будущем этого порядка. Драматичен сам факт несовпадения его консервативных идеала и практики, столкновения консервативного романтизма с реальной политикой. Во-вторых, попытки выйти из противоречий между ними вылились у Тихомирова в символизацию традиционалистских политических мыслительных стереотипов, что наложило на консервативную модель отпечаток утопического конструирования, хотя Тихомиров трезво оценивает существующее положение вещей. Историзм консервативного мышления — с его обращением к идеалам и ценностям, почерпнутым из истории, оказался (это видно на примере воззрений Тихомирова), достаточно эффективным и для анализа настоящего; весь проективный потенциал консервативной установки переносится на утопическое преображение этого настоящего, потому что именно в силу самого внутреннего смысла консервативного мироощущения оно не склонно требовать изменений и ограничивается идеализацией прошедшего исторического опыта, переносимого на будущее.

Попытка Тихомирова очертить правильную политику русской монархии, которую он характеризует в перспективе как идеальную, — не исключение в социально-политических утопиях консервативного сознания рубежа ХХ века. На наш взгляд, конструирование Тихомировым монархического идеала и выявление принципов монархической политики, основываются у него на трезвом и реалистичном анализе русской пореформенной действительности; но они сопровождаются идеализацией уходящих в прошлое институтов русской самодержавной монархии.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--