Курсовая работа: Лингво-когнитивные параметры тоталитарного дискурса
- аналитика суггестивной стратегии высказывания и характерных для нее тактик;
- анализ смыслового наполнения и лексической репрезентации суперконцептов «свой» – «чужой», существующих в советском тоталитарном дискурсе в модусе гипероценочности;
- выявление типологических черт модальности тоталитарного дискурса.
Материалом исследования послужил текст «Краткого курса истории ВКП(б), частичная выборка из которого (оценочная лексика) составила более 1200 единиц. В целом же концептуальный анализ «Краткого курса…» диктует рассмотрение данного высказывания как макротекста.
Методологической основой работы послужили положения когнитивной лингвистики и дискурсивного анализа (Е.С.Кубрякова, Дж. Лакофф, М.М.Бахтин, Фуко М., Ю.С.Степанов, А.Вежбицка, Ю.Н.Караулов, А.А.Ворожбитова, А.П.Чудинов, С.С.Неретина, С.Г.Воркачев, И.В.Саморукова, Н.К.Данилова).
Теоретическая значимость работы обусловлена относительной новизной проблематики анализа дискурса в российской гуманитаристике, поэтому даже такое «первое приближение» к формулированию подходов к анализу дискурса является значимым.
Введение, на взгляд автора, должно еще до чтения основного текста работы рассказать читателю о том, какие вопросы не затрагиваются в исследовании, должно быть в некоторой степени апологией, упреждающей возможные нарекания:
Во-первых, частное исследование всегда принципиально неполно. На наш взгляд, исчерпывающее описание и исследование тоталитарного дискурса (своего рода идеал) должны с необходимостью решить следующие вопросы:
¨ истоки тоталитарного дискурса (источники тоталитарной модальности; источники тоталитарной риторики: синтаксис, образность, фразеология, словарь);
¨ тоталитарный дискурс в синхронистическом аспекте: речевые тактики (семантикон) и стратегии (тезаурус и прагматикон). Синхронистическое исследование должно включать в себя не только изучение высказываний, задающий тон, и «ключевых», принципиально важных высказываний (центральная публицистика, речи и сочинения лидеров государства, официально признанные и, возможно, премированные художественные произведения, научные труды, признанные властью авторитетными, юридические документы эпохи и т.п.), но и маргинальных текстов: региональная, локальная и малотиражная публицистика, детские книги для чтения, частная переписка и проч. Таким образом, будет возможность сложить как можно более полную картину функционирования тоталитарного дискурса. Для выявления функционирования стереотипов и клише тоталитарного дискурса необходимым окажется и рассмотрение высказываний, противопоставляемых/противоставляющих себя официальному режиму;
¨ тоталитарный дискурс в диахронии: эволюция его во времени, авторитарный дискурс, инерция тоталитарного дискурса - неототалитарный дискурс (патриотическая публицистика в России, официальная печать в Белоруссии);
¨ типологически родственные явления: тоталитарный дискурс в Германии тридцатых-сороковых гг., тоталитарный дискурс в странах-сателлитах Германии в тридцатых-сороковых гг. (Италия, Испания, Япония, Финляндия и др.), тоталитарный дискурс в Китае времен культурной революции, тоталитарный дискурс в Кампучии времен правления «Красных кхмеров», авторитарный дискурс латиноамериканских диктаторских режимов, тоталитарный (авторитарный) дискурс в современной КНДР, Ираке, Сирии, Кубе; религиозный дискурс деструктивного культа.
Более того, неполнота мотивирована и тривиальной недоступностью ряда работ[2] .
Во-вторых, в исследовании не используется ряд весьма перспективных и эффективных на данном материале исследовательских стратегий: мифопоэтика и «ключ» архетипологии К.Юнга, нарратология; интертекстуальность и интердискурсивность как стратегии обнаружения гетероглоссии (цитаты, аллюзии и реминисценции как источники тоталитарной риторики и образности).
В-третьих, несмотря на то, что дискурс в диахронии есть эволюция («дискурсивная деятельность представляет собой непрерывный процесс образования речевых продуктов, бытие которых связано с социальной и культурной жизнью общества и отражает эволюцию норм и правил речевого общения в бесконечном эволюционном процессе»[3] ), а в синхронии дискурс представляет собой коммуникацию (смыслов, высказываний), обусловленную соседством и общностью высказываний, в данном исследовании анализировалось концептуальное виртуальное (системное) пространство дискурса в призме «системы очевидности» (Л.Витгенштейн) культуры – «Краткого курса…», т.е. одного текста.
В-четвертых, кроме цели и задач, указанных выше, автор ставил себе задачу понять явление тоталитарности для себя, поэтому может показаться, что текст излишне цитатен, похож на центон, компендиум, но это вовсе не следствие погони за энциклопедичностью, а желание понять . Этим обстоятельством объясняются и еще три особенности работы: автор пытается самостоятельно, имманентно взглянуть на «Краткий курс..», поэтому, несмотря на обилие источников по проблеме тоталитаризма, работа цитирует минимум; желание разобраться диктует специфическую логику развития мысли - логику «расширяющихся кругов» (так, например, теоретические параграфы сконцентрированы не в одной части работы, а во всех главах); необходимо отметить и доминирование теоретических рассуждений над анализом материала (это исследование есть как бы prolegomena к более обстоятельному анализу собственно текстов тоталитарной культуры).
В-пятых в эту работу по разным причинам не вошли ряд идей, которые обсуждались в ходе исследования: не включен теоретический параграф по проблемам религиозности тоталитарного дискурса («Русская философия имени и критический анализ дискурса»), который раскрывает философский потенциал слова в религиозной культуре, отсутствует лингвистический эксперимент чтения тоталитарного художественного текста современным читателем, из исследования исключена четвертая глава, посвященная «текстовому анализу» (Р.Барт) обвинительной речи А.Я.Вышинского на Третьем московском процессе. В дальнейшем эти направления нашей работы будут развиваться в первую очередь.
Работа состоит из введения, трех глав (восемь параграфов), заключения и библиографии из единиц.
лингво когнитивный тоталитарный высказывание
Глава I . Теоретические аспекты анализа дискурса
§1. Дискурс как сверхтекст: рабочая модель
Историческая ретроспекция, само понимание истории, а особенно – философская рефлексия гуманитарных наук, с очевидностью требуют диалогического подхода к изучаемым феноменам. Если классическая гносеологическая парадигма мыслила человека как объект, позволяла видеть не человека, а человеческое общество как некую обезличенную силу (нпр., классовая теория Карла Маркса, рассматривавшая интересы класса в отрыве от единичных личностей и личности вообще), то теперь наука все чаще осознает потребность понять человека, и в частности, - человека прошлого, - как Другого, как «Ты»; такое понимание возможно только в пространстве диалога. Но диалог требует общего языка, общего кода – аналитика дискурса позволяет сконструировать тезаурус, разобраться в том, чем же действительно жил человек прошлого: чем была для него реальность, что было для него идеалом (абсолютом, с которым сравнивается собственное бытие), что было для него значимым.
Российская историческая наука дала несколько образцов аналитики тезауруса культуры, отдаленной от исследователя значительным временным интервалом[4] .
Первый такой проект («Категории средневековой культуры») критиковался и критикуется за известную долю презентизма , т.е. за «осовременивание» культурной ситуации средневековья, накладывание на текст неприсущих ему (или, по крайней мере, маргинальных для сознания эпохи) смыслов.
Использование лингвистических методов продиктовано, по крайней мере, двумя соображениями: в распоряжении исследователя нет никакой другой действительности, кроме источника (текст); лингвистический анализ, имеющий серьезную эмпирическую основу, достаточным образом гарантирует непроизвольный характер выводов.
Итак, всякая историческая эпоха дана исследователю как системно-организованная совокупность знаковых практик; сам исторический процесс может быть прочитан как текст[5] . И вообще, «вся загадка нашей сознательной жизни состоит в том, что мы тексты читаем текстами, и только текстами можем прочитать»[6] .
Чем дальше отстоит от исследователя эпоха, чем более она «непонятна», тем сильнее возрастает роль вещественного источника; чем ближе интересующий период к аналитику, тем более увеличивается значение сказанного, а следовательно, и увеличивается роль лингвистического подхода в историческом разыскании.
Лингвистическое исследование источников даст исторической науке обширный материал для анализа общих закономерностей исторического процесса рассматриваемого периода. В подтверждение необходимости использования лингвистических методов в истории приведем слова Ф.Ф.Зелинского: «Филология – это обращенная к памятникам, история – обращенная к общим законам развития сторона историко-филологической науки; история и филология – не две различные науки, а два различных аспекта одной и той же области знания»[7] . Филология как история, обращенная к памятникам, в случае лингвистического анализа замкнутого исторического периода имеет дело с рассмотрением некоторого массива высказываний.
Эта совокупность текстов может быть понята как «лингвориторическая картина мира», как «дискурс-универсум» (в терминах А.А.Ворожбитовой)[8] , как «семантическая область», «глубинная организация содержания, поддающаяся формулировке в виде систем ценностей или эпистемэ; (т.е. как иерархии на принципах комбинаторики)», «аксиология» (по А.Ж.Греймасу и Ж.Курте)[9] , как определенный типологический ряд (по В.Хорольскому)[10] , говоря метафорически – как «смысловой космос», как текстосфера (логосфера) – по аналогии с ноосферой (Вернадский).