Курсовая работа: Лирика любви. Тема "страшного мира"
На вас иное поглядит.
(1907, II, 336)
Конечно, Блок, несмотря на все сказанное, остается двойственным. Он еще продолжает видеть в Снежной Деве потенциальные возможности воскрешающей человека силы: недаром он ставит ее рядом с революционным рабочим. Во вступительном стихотворении к циклу «Заклятие огнем и мраком», где тема страстей дана наиболее развернуто, поэт находит в Снежной Деве и «буйный ветер в змеиных кудрях», и «неразгаданное имя бога». Но за всем тем в его поэзии все более проходит уже не метафизический безысходный «страшный мир», а сложная реальная жизнь с ее «удачами и неудачами», плачем и смехом, колодцами городов, трудом, пьянящими веснами... И Блок принимает эту жизнь, как боец, не «бросая щита» перед «враждующей силой».
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
(1907, II, 272)
Вместе с тем переход от метафизического «страшного мира» к миру реальных отношений существенно меняет любовную лирику Блока. В одном из стихов цикла «Фаина», обращаясь к девушке, замученной печальными мыслями «о смерти», о «концах и началах» — в духе модного тогда декадентства, — Блок советует:
Я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо.
(1908, II, 288)
О том же пишет Блок в письме к Белому: «Никакого «оргиазма» не понимаю и желаю трезвого и простого отношения к действительности» (1907, VIII, 190).
Наиболее художественно сильные и зрелые стихи о любви Блок и создает, когда переходит к трезвому и простому отношению к действительности, осознав, что «мир бесконечно больше и прекрасней, чем каждый из нас».
В стихотворении «Унижение» Блок рисует публичный дом: пропыленные портьеры, полинялые диваны, ковры, циничные журнальные иллюстрации, звон стаканов... Купчики, шулера, студенты, офицеры... Женщины здесь превращаются в садисток, вонзающих «острый французский каблук» в сердца мужчин — «не мужа, не жениха, не друга»; их красивые лица искажены мукой:
Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
Преломились безумной чертой...
А мужчины здесь и вовсе не люди:
Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука...
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка...
Вся образная структура стихотворения обнажает бесчестие, ужас этой жизни. Шелест платья женщин ползет «словно тяжкий сытый, пыльный змей», их зазывания — «свист замогильный», а вечерний закат, на фоне которого изображен дом, ассоциируется с убийством:
К эшафоту на казнь осужденных
Поведут на закате таком...
Так в мире, где все продается, самые прекрасные чувства, жизнь человека превращаются в казнь и унижение:
Разве дом этот — дом в самом деле?
Разве так суждено меж людьми?
Разве это мы звали любовью?