Курсовая работа: Нормы уголовного права по Соборному Уложению 1649 г
Введение
Смертная казнь в Уложении 1649 г.
Хроника Адама Олеария о репрессиях середины XVII в.
I. Телесные наказания в Уложении 1649 г.
Проблема устранения и целесообразности уголовных кар.
II. Лишение свободы в Соборном Уложении 1649 г.
Заключение
Список используемой литературы
ВВЕДЕНИЕ
В данной курсовой работе будет рассмотрена тема “Нормы уголовного права по Соборному Уложению 1649 г.”
Тема нашей работы достаточно актуальна, поскольку в истории права главное внимание всегда уделяется возникновению правовых систем, модификаций, отдельных норм и актов.
В нашей курсовой работе мы рассмотрим процесс возникновения уголовного права по Соборному Уложению 1649 г. и проанализируем содержание и структуру наиболее значимых юридических норм. Мы рассмотрим институты уголовного права в Московском государстве в неразрывной связи с карательной политикой и карательной практикой, они будут проанализированы в теснейшей связи с русской идеологией, христианскими и бытовыми воззрениями. Увидим достижения и недостатки уголовного права по Соборному Уложению 1649 года.
Наша работа будет состоять из трех глав.
В первой главе работы мы рассмотрим смертную казнь в Уложении 1649 г. и представим хронику Адама Олеария о репрессиях середины XVII в.
Во второй главе работы мы раскроем телесные наказания в Уложении 1649 г. и определим проблему устранения и целесообразности уголовных кар.
В третьей главе работы мы остановимся на вопросе лишения свободы в Соборном Уложении 1649 г.
Полностью раскрыв все вышеперечисленные главы работы мы достигнем цели нашей работы — раскроем все основные нормы уголовного права по Соборному Уложению 1649 года.
I . СМЕРТНАЯ КАЗНЬ В УЛОЖЕНИИ 1649 Г.
ХРОНИКА АДАМА ОЛЕАРИЯ О РЕПРЕССИЯХ СЕРЕДИНЫ XVII В.
Наиболее опасные преступления, за которые грозила смертная казнь, Уложение отнесло к ведению Разбойного приказа и губных карательных органов. Признавался, таким образом, принцип централизованной борьбы с общеуголовной преступностью. Формирование губных органов строилось на сословной основе, но одновременно предъявлялись повышенные требования к культуре и образовательному уровню губных старост. Эти требования рассматривались как гарантия укрепления государственной законности. Губным старостам предписывалось быть из «дворян добрых и прожиточных»[1] . Материальное благополучие старост выступало обстоятельством, понижающим возможность взяток и корыстных связей с преступниками. Чтобы не наносить ущерба воинской службе, провозглашалась целесообразность выборов дворян «в отставке» — по старости, ранению, в других случаях «служилые» заменялись по службе своими родственниками. Выбранные обязательно должны быть грамотными. Неграмотных выбирать губными старостами запрещалось вообще. При отсутствии подходящих дворян сословный принцип отбрасывался, и губные старосты избирались из других сословий, при обязательности сохранения ценза грамотности. При утверждении старост на должность с их стороны давалась по традиции письменная клятва.
Гарантией законности действий аппарата было и то, что в случае тяжбы губного старосты с «истцами» вопрос передавался на разрешение другого губного старосты[2] . Возрастала роль документов, выдаваемых бывшим преступникам. Татям и разбойникам, пребывающим в тюрьме, отрезалось для «отметки» ухо. Теперь, если у таких меченых не обнаруживалось официальных документов об освобождении, их водворяли в тюрьму для выяснения личности и обстоятельств[3] . Уложение закрепило обязательное покаяние приговоренных к смерти[4] и т.д. Но религиозный аспект вопроса о спасении души преступников в момент составления Уложения оставался спорным. Патриарх Никон в заточении, составляя «ответы» на обвинения царя, придавал важное значение отношению Церкви к разбойникам и убийцам.
Он настаивал на невозможности гуманного подхода к приговоренным к смерти, лишении их причастия, как великих грешников[5] .
Ясно, что Уложение 1649 г. было «озабочено» не тотальным устрашением, а скорее — целесообразностью репрессий. Вопрос о применении смертной казни имел в нем центральное значение при участившихся народных недовольствах политикой правительства. С.Н. Викторский полагал, что при вступлении на престол Михаила Романова были даны обязательства по ограничению казней в отношении высокопоставленных лиц. Эту политику продолжал и его сын Алексей Михайлович. Такие «необнародованные» обязательства могли создавать в глазах низов вид «царско-боярского заговора против народа»[6] .
В общественных конфликтах времени создания Уложения, оно обязано было отразить гибкий подход к политике казней. В литературе данные о числе статей, где казнь предусмотрена, совершенно противоречивы; называются цифры — 36, 54, 60. С.Н. Викторский после подробного анализа пришел к выводу, что смертная казнь предусмотрена в 63 случаях[7] . Можно впасть в ужас от того, как мрачна была жизнь в эпоху Уложения, когда люди каждую минуту опасались за свою жизнь, — заканчивал он свои рассуждения, выражая мнение значительной части исследователей[8] . Более осторожно высказывается, например, С.И. Штамм, полагая, что казнь в Уложении предусмотрена в 36 случаях, но с учетом расширения за счет нещадных наказаний — до 60[9] .
Между тем, внимательный анализ создает картину иную, нежели та, которая вышла из-под пера дореволюционной науки. Прежде всего, случаи казни и преступления, за которые она назначалась, совсем не одно и тоже. Это смешание ведет к путанице. Уложение юридически грамотно фиксирует вопрос о казнях, назначает их за наиболее тяжкие преступления. Совершенно абсурдны заявления типа, что люди того времени должны пребывать в постоянном страхе. Это можно еще говорить о преступниках, но люди-то здесь причем? Мало объяснима и порочная методика подсчета казней в Уложении дореволюционной наукой. Витало страстное желание обнаружить как можно больше «случаев» со смертными приговорами, отметавшее очевидную истину: громадное число статей о казни повторяет одну и ту же ситуацию. Конечно, исчерпывающе точный анализ для того времени провести нельзя. Всегда останутся расхождения в несколько единиц, в зависимости от трактовки некоторых статей. Но эти единицы не могут поколебать общей картины. Например, тот же С.Н. Викторский отмечал, что смертная казнь за «табачные дела» не носила обязательного характера и назначалась лишь за злостный рецидив[10] .
По нашим подсчетам о смертной казни в Уложении непосредственно говорят 55 статей[11] . Цифра внушительная, но она сразу теряет свое значение, если учесть, что в 30 статьях речь идет об одном преступлении — различных вариантах убийства: убийство в Церкви, на государевом дворе, в суде, путем заговора, при краже, в разбое, убийство родителей, детей, иных родственников, отравлении и т.д[12] . Остаются, таким образом, 26 вариантов применения казней.
В тридцати вышеуказанных статьях имеется некоторая путаница. Так, статьи 5, 6 гл.111 имеют в виду почти однотипную ситуацию убийства на царском дворе, но в ст.5 четко указано на смертную казнь в случае убийства (а не ранения), в ст.6 туманно указывается на назначение казней, если «ранит, или кого убьет до смерти». Никаких различий в ситуациях нельзя обнаружить, чтобы сделать вывод о логичном «увеличении» наказаний за рану в ст.6. Скорее всего — это обычная ошибка законодателя, но она показывает, насколько невозможен исчерпывающе точный подсчет. Одна статья (гл. XXI ст. 18) вместе с тем гласит, что казнь назначается не только за убийство в разбое, но и за поджоги имущества. Этим «раздвоением» можно пренебречь, поскольку о казнях за разбой идет речь в других статьях о лихих действиях. Уложение совершенно четко проводит принцип назначения казни за умышленное убийство в любой ситуации, убийство не умышленное смертью не карается[13] . И многократное упоминание различных вариантов убийств надо ставить не в упрек кодексу, а оценивать по достоинству строгое проведение этого принципа в жизнь. При недостаточном совершенстве юридического мышления он реализовывался через многократные повторения.
Итак, мы имеем 26 случаев казни за все преступные действия, но и здесь остаются повторы, позволяющие уменьшить абсолютную цифру. Это две статьи о недонесении по изменным делам родственников и не родственников. Статьи об ограничении ответственности родственников, не знавших об измене, вводятся в конце XVI — начале XVII вв. (ликвидация последствий опричной политики, крестоцеловальная запись В. Шуйского) и выполняют функции как охраны династии, так и достижения государственной стабильности после Смуты. Подделка грамот и подделка печатей также разъединена в Уложении не совсем логично, в силу казуального характера мышления законодателя. Три статьи описывают идентичные ситуации разбоя «лихих людей», за который полагалась смертная казнь. Злое дело против государя, измена, изменные сношения с заграницей также объединены единым смыслом и могут квалифицироваться понятием «измены». По избранной нами методике подсчета получается, что смертная казнь в Уложении назначается за 20 видов преступной деятельности. Даже если сделать поправки на погрешности, то никак не больше, чем за 25. Еще раз повторим — это наиболее опасные преступления, многие из которых караются смертью и в современном уголовном праве. Это — богохульство, бесчинство в Церкви, сдача города неприятелю, поджог города, подделка денег, использование поддельных грамот, военные грабежи и насилия над мирными жителями, «надругательство». О суровости уголовного права говорить должно, но какое-либо впечатление особой репрессивности в сравнении даже с другими кодексами и той же Каролиной, может возникнуть лишь по недоразумению[14] .
В современной литературе находит одобрение- точка зрения Н.П.. Загоскина, что за счет телесных наказаний («жестоких», «безжалостных») границы смертной казни могут быть расширены[15] . В таких подходах нужна очень большая осторожность. В Уложении формулировка «чинить жестокое и нещадное» наказание цели смерти совершенно не преследует. Думать иначе, значит порывать с логикой. Статьи о нещадных наказаниях предусматривают ситуации, когда наказуемый совершает после экзекуции какие-то жизненные действия (дослуживает на службе, выплачивает деньги и т.д.). Например, за нанесение телесных повреждений после «торговой казни без пощады» виновного следовало «кинуть в тюрьму на месяц» и т.д[16] . Нелепо назначать тюрьму и штраф, подразумевая смертный исход. Смерть от кнута могла наступать в силу особенностей физического состояния наказуемых. С большой осторожностью нужно говорить о расширении смертных случаев за счет членовредительства. Хотя смертные последствия, конечно, имели место, цели их наступления не было.
Весьма трудную проблему составляет вопрос о способах казней в Уложении 1649 г. В русских Судебниках XV-XVII вв. о способах казней традиционно сказано очень мало. И все-таки Уложение более подробно останавливается на данном вопросе. Ясно предусмотрено сожжение за богохульство и поджог имущества, залитие горла металлом за подделку денег, за убийство женой мужа — закапывание в землю. На практике способы казней были более разнообразными. Олеарий писал о четвертовании самых опасных преступников. Котошихин перечисляет четыре основных способа, указанных выше, добавляет повешение за разбойные действия и грабежи замешанных в бунтах[17] . Сожжение, залитие горла металлом, повешение, закапывание женщин в землю — в какой-то степени несут символическую нагрузку. Закапывание в землю связано, видимо, с очистительной силой земли («мать сыра земля»). Неконкретизированность видов казней зачастую оценивается в том смысле, что это давало возможность выбора наиболее устрашающего способа. До некоторой степени это так. Но главное в другом. Например, сожжение и закапывание даны в Уложении точно, поскольку в «законности» их применения ни у кого сомнения не было. В остальных случаях государственный подход к казням испытывал давление идеологических воззрений, в том числе — бытовых. Дифференцированность зависела от ситуации: власть имела Возможность сделать «приемлемый» выбор. В повести о «горе — злосчастьи» героя, вступившего на путь разбоев и убийств, могут предать двум способам казни: «чтобы молодца за то повесили или с каменем в воду посадили»[18] . С повешением ясно, оно в XVII в. применялось к разбойникам. Пословицы и поговорки XVII в. говорят о предании смерти татей и разбойников именно через повешение[19] . А вот вариант с утоплением отражает скорее простонародные возможности расправы на основе символических воззрений. Вариации способов казней давали государству возможность гибких действий в соответствии с идеологией XVII века[20] .
В исследованиях по истории XVII столетия довольно часто встречаются ссылки на сочинение Адама Олеария. Выборочные цитаты не могут создать полной картины, а для понимания уголовной политики, на основе которой складывалось отношение к репрессиям Уложения 1649 г., сочинение голштинского посланника имеет большое значение. Олеарий побывал в России в середине 30-х годов XVII в[21] .
Будучи посланником страны весьма жестокого уголовного права, Олеарий, естественно, смотрел на правовую жизнь глазами человека, привыкшего к жестокости, умевшего определить степень и характер репрессий. Он высоко ценил право вообще и верил в его важную «регулирующую» роль. Олеарий подробно рассуждает о юридических аспектах повышения дисциплины в составе его посольства, обстоятельно описывает «юстицию» в Лифляндии[22] . Он вполне однозначно считал московитов варварами, но только в смысле отсутствия у них образования и наук.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--