Курсовая работа: "Розу Гафиза я бережно вставил в вазу Прюдома..."

Такие конструкции, как и многие другие свои стихотворения, Барбакадзе называет метатекстами; дальняя, стратегическая цель этой работы, по словам автора, — создание метафизического стиха. Барбакадзе — очень плодовитый автор, и в его творчестве есть и уникальные достижения, подлинные поэтические прорывы, и, на мой взгляд, совершенно тупиковые эксперименты.

Если говорить об удачных формальных экспериментах в грузинской поэзии, то обязательно следует назвать Нино Дарбаисели (р. 1961). Ее стихотворение «Подстрочник моей любви» написано действительно в виде подстрочного перевода с несуществующего языка.

Заосенело (Настала осень).

Как красива (ты),

(ныне) зовущаяся женой (супругой) моей любви!

Как ты ходишь в толпе (среди людей) —

— гордая, слегка склонив голову,

как роза (уже) сорванная!

Давай сложим эти сумки,

присядем где-нибудь,

расскажешь,

как там (он),

который нас с тобой соединил (связал друг с другом)...

Как волна — лодки,

по-прежнему разбрасывает ли он обувь, приходя домой?

По-прежнему ли любит чай без сахара?

По-прежнему ли раздражается,

когда его трогают (трогаешь) за мочки ушей?

Меня не вспоминает? (я ему на память не прихожу?)

Потом пойдем своими дорогами (путями),

будем так ходить,

пока все

окончательно

не соберемся (объединимся, соединимся) там (?).

Нино Дарбаисели, будучи прекрасным литературоведом, написала post factum скрупулезный разбор этого стихотворения. Это первый прецедент подобного рода в грузинской поэзии, хотя в западной традиции такие авторефлексивные тексты известны еще со времен Данте («Новая жизнь»). После Дарбаисели появилось еще несколько подобных авторских «саморазборов» — один из них представил Барбакадзе, другой — поэт, прозаик и критик Марсиани (р. 1953). Дарбаиcели пишет мало, но все, написанное ею, лаконично и отточено до совершенства. Она, безусловно, являет собой тип просвещенного европейского поэта.

Кроме Дарбаисели, среди «семидесятников» и «восьмидесятников» есть еще несколько авторов, которые работали и с классическим конвенциональным стихом, и с уже ставшим органичным для грузинской поэзии верлибром.

Тамаз Бадзагуа (1958—1987) погиб в автокатастрофе в возрасте 28 лет, однако успел оставить внушительное поэтическое наследие. Он много переводил с итальянского авторов всех эпох — от Петрарки до Эудженио Монтале. Может быть, еще и поэтому его верлибры и рифмованные стихи по настроению были отчетливо южноевропейскими: солнечными, полными любви к жизни, очень эмоциональными и в то же время наполненными постоянным предчувствием смерти.

Бадри Гугушвили (1951—1996) написал много подчеркнуто урбанистических произведений — например, поэму о метрополитене или стихотворения о строящихся домах: бывший прораб, он писал с хорошим профессиональным знанием предмета. Однако эти урбанистические тексты — самая традиционная часть его творчества, по духу же Гугушвили был настоящим авангардистом и обращался к самым разным формам поэтических экспериментов — конкретной и визуальной поэзии, созданию странных словесных абстракций... В конце жизни он сменил творческую установку и стал писать религиозную поэзию. Умер он страшно — повесился на Пасху.

Верлибры Далилы Бедианидзе (р. 1952) часто очень вещественны и наглядны: она создает настроение и формирует message стихотворения через повторяющиеся называния и описания предметов и точных деталей, которые помещаются в разные эмоциональные контексты. Большое значение в ее стихотворениях имеют монтажные переходы, которые не бросаются в глаза, но исподволь формируют сюжет.