5) Партийная и антирелигиозная периодическая печать (“Правда”, “Известия”, “Антирелигиозник”, “Безбожник”, “Безбожник у станка”).

Хронологические рамки работы ограничены 1927 – 1929 гг. Как известно, основные события, связанные с борьбой с “правым уклоном”, происходили в 1928 и особенно в 1929 гг., но первые признаки будущих столкновений появились уже в конце 1927г. В то же самое время начинается постепенное изменение политики партии и государства по отношению к религии, когда на смену относительно либеральному курсу приходит новая волна гонений на церковь.

Глава 1. Русская Православная Церковь и большевистское государство в 1925-27 гг.

С 1923-1924 гг. начинаются некоторые изменения в “религиозной” политике партии. Их необходимость вызывалась, с одной стороны, отказом от политики “военного коммунизма”, провозглашением курса на смычку города с деревней, потребностью в улучшении взаимоотношений с крестьянством. С другой стороны, эти изменения стали результатом нового соотношения сил в Политбюро. Л.Д. Троцкий, главный инициатор и организатор антицерковных акций 1922 – 1924 гг., постепенно терял свои позиции. В противовес ему партийному “большинству” нужно было выдвинуть идеи, отличавшееся от применявшихся Троцким путей решения данной проблемы. Следствием всех вышеперечисленных факторов стало некоторое ослабление репрессий и появление лозунгов о чутком отношении к верующим, осторожном подходе к борьбе с религией и т.д.

Необходимо, однако, подчеркнуть один важный момент. Еще не до конца открыты многие архивы (в частности, по-прежнему малодоступны материалы Лубянки), и мы не можем делать однозначных выводов. Было определенное снижение репрессий, но не их прекращение. Аресты церковных иерархов и священнослужителей, закрытия церквей не прекращались ни на минуту.

После смерти Патриарха Тихона согласно его завещательному распоряжению о преемстве высшей церковной власти Местоблюстителем Патриаршего Престола стал митрополит Петр (Полянский). Его можно считать продолжателем той политики сосуществования с властями, которая была намечена в 1923-1925 гг. Патриархом Тихоном (в том же его так называемом “завещании”). Однако если он и считал возможным договориться с богоборческой властью о какой-то форме легализации церковной иерархии, то идти на какие-либо уступки обновленчеству отказывался.

Возможно, в 1925 г. намечались новые репрессивные меры в отношении Русской Православной Церкви. Об этом свидетельствует целый ряд факторов: возобновление судебного преследования Патриарха Тихона, судебные процессы над иерархами (процесс митрополита Мелхиседека (Паевского), “дело барнаульских церковников” и др.). В этом плане арест митрополита Петра вполне закономерен.

Тем не менее на протяжении весны-осени 1925 г. Политбюро, занятое внутрипартийными склоками, на время как бы “забыло” о церковной проблеме, а Антирелигиозная Комиссия долгое время не созывалась. Лишь 11 ноября 1925 г. Комиссия приняла решение нанести удар по митрополиту Петру: “в целях разоблачения монархических стремлений Петра (местоблюстителя патриаршества) поместить в “Известиях” ряд статей, компрометирующих Петра… одновременно с опубликованием ст. поручить ОГПУ начать против Петра следствие.” [1] Это явное отражение линии (Лубянки или Политбюро – это еще неизвестно) на новое антицерковное наступление.

Другим направлением деятельности Комиссии стало углубление раскола в Русской Православной церкви. Часть епископов считала возможным пойти на гораздо большие уступки власти, чем это допускал митрополит Петр. АРК сразу же ухватилась за эту возможность, решив “ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев”.[2]

9 декабря 1925 г. митрополит Петр был арестован. Вскоре после этого, 22 декабря, 9 епископов во главе с архиепископом Григорием (Яцковским) собрались в Донском монастыре и объявили о создании Временного Высшего Церковного Совета (ВВЦС), положившего начало “григорианскому” расколу. ВВЦС сразу же заявил о “совершенной законопослушности предержащей власти Правительства СССР”. [3]

В то же время о своем вступлении в обязанности заместителя Патриаршего Местоблюстителя объявляет митрополит Сергий (Старогородский), назначенный завещательным распоряжением митрополита Петра. Начинается долгая переписка между митрополитом Сергием и ВВЦС, взаимные обвинения в узурпации церковной власти. Лишь в 1927 г. митрополит Петр подтвердил все запрещения, наложенные митрополитом Сергием на “григорианцев”.

Другой крупный шаг по созданию еще одного раскола в церкви, организованный ОГПУ и впоследствии поддержанный и одобренный Комиссией – выступление митрополита Агафангела (Преображенского) с притязаниями на пост Патриаршего Местоблюстителя. Такое решение митрополит Агафангел принял после встречи с Е.А. Тучковым, обещавшим ему свою поддержку.

Не вдаваясь в детали его переписки с митрополитом Сергием, отметим, что последнему удалось решить и это проблему. Однако именно в противодействии митрополиту Сергию (после явной неудачи “григорианского” раскола) был главный смысл выдвижения ОГПУ митрополита Агафангела.

Из перечисленных выше событий вытекают несколько важных выводов. Мы видим ставшее вполне определенным “разделение труда” в антирелигиозной работе. Всю реальную “черновую” часть дел по организации расколов осуществляло VI отделение Секретного Отдела ОГПУ в лице своего руководителя Е.А. Тучкова и его помощников. В отдельных случаях (арест митрополита Петра) ОГПУ действовало самостоятельно, не дожидаясь решений комиссии, которой оставалось задним числом одобрять действия Тучкова.

АРК была вполне довольна сложившейся ситуацией и решила всячески содействовать углублению раскола между митрополитами Сергием и Агафангелом при одновременном усилении ВВЦС: “Проводимую ОГПУ линию на раскол между митр[ополитом] Сергием (назначенным митрополитом Петром вр[еменным] местоблюдителем) и митр[ополит] Агафангелом, претендующим на патриаршее местобюстительство, укрепляя одновременно третью тихоновскую иерархию Вр[еменный] Высш[ий] Церков[ный] Совет во главе с архиеп[ископом] Григорием как самостоятельную единицу. Выступление Агафангела с воззванием к верующим о принятии на себя обязанностей местоблюстителя – признать своевременным и целесообразным”.[4]

Но данная политика не оправдала себя. Митрополиты Сергий и Агафангел, как мы отмечали, сумели договориться и преодолеть свои разногласия ради церковного единства. Что касается “григорианского” раскола, то он не получил большого распространения и уже к 1930 гг. практически исчез.

Осенью 1926 г. архиепископ Илларион (Троицкий) предлагал провести нелегальные выборы Патриарха путем сбора подписей. Митрополит Сергий дал согласие, и епископ Павлин (Крошечкин) взялся за практическое осуществление задуманного. Его помощникам удалось собрать семьдесят две подписи епископов, но ОГПУ, отследившее всю акцию с самого ее начала, произвело массовые аресты. Был арестован и митрополит Сергий. [5]

После его ареста у руля управления церковью, сменяя друг друга, были митрополиты Иосиф (Петровых) и архиепископ Серафим (Самойлович). Ситуация в РПЦ была очень сложной и относительно нормализовалась лишь после освобождения митрополита Сергия в апреле 1927 г. До настоящего времени не известны подробности “воспитательной” работы, которую провели с ним Тучков и его соратники, но тот факт, что “Декларация о лояльности” появилась благодаря обработке митрополита Сергия гэпэушниками несомненен.

Таким образом, начиная с 1924-1925 гг., линия партии и государства по отношения к Русской Православной Церкви несколько меняется. По тактическим соображениям на первый план стали выдвигаться идеи об антирелигиозной пропаганде, осторожном подходе и т.д. Репрессии, хотя и не прекращались, но все же по сравнению с предшествующими годами несколько снизились. Видя неудачу первого “штурма небес”, большевики решили испробовать другой путь – организации расколов внутри церкви с тем, чтобы столкнуть между собой образовавшиеся группы. Осуществление этой политики можно проследить в деятельности АРК в 1925-1927 гг., которая активно способствовала возникновению и углублению “григорианского” раскола, конфликта митрополита Агафангела с митрополитом Сергием и т.д.

Глава 2. Внутрипартийная борьба 1928-1929 гг. и антирелигиозный вопрос.

§1. Сталин и Бухарин: варианты дальнейшего пути.

После окончательного разгрома троцкистской оппозиции в 1927 г. существование дуумвирата Сталин – Бухарин оказалось под вопросом. Бухарин, пользовавшийся огромной популярностью в партии, оставался последним (вместе со Сталиным) партийным лидером, упомянутым в ленинском завещании, который еще входил в состав руководства. Столкновение между ним и Сталиным становилось неизбежным.

Уже в конце 1927 г. Бухарина перестали приглашать на заседания Секретариата ЦК, где рассматривались многие важнейшие вопросы. В феврале 1928 г. в Политбюро возникла дискуссия о хлебозаготовках, которая постепенно охватила более широкий круг вопросов. Не останавливаясь на них, мы затронем лишь интересующие нас противоречия, а именно споры о дальнейших шагах по борьбе с религией.

Сталин, уже неоднократно заявлявший об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, увязывал с ней антирелигиозную пропаганду. В беседе с американской рабочей делегацией 9 сентября 1927 г. он заявил: “Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков потому, что это есть одно из важных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам”.[6] “Подавили ли мы реакционное духовенство? Да подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано”.[7] Сталин недвусмысленно давал понять, что ближайшая задача всех антирелигиозных мероприятий - уничтожение церкви как таковой.

К этому вопросу Сталин обратился и на XV съезде партии, заметив, что “у нас имеется еще такой минус, как ослабление антирелигиозной борьбы”.[8] Однако чтобы эта борьба была успешной, нужно, по мнению Сталина, увязать ее “с борьбой за кровные интересы народных масс и повести ее таким образом, чтобы она, эта кампания, была понятна для масс, чтобы она, эта кампания, была поддержана массами”.[9] Такой кампанией должна была стать начавшаяся коллективизация.

Одной из первых, кто правильно сориентировался в сложившейся ситуации, была М. Костеловская[10] . В статье “Задачи безбожников в деревне” она определила религию как одну из главных противниц колхозного строя: “Сопротивляется коллективизации частный капитал. И это вполне понятно, потому что коллективная деревня – это прямая смычка с социалистическим хозяйством города. А пауки – кулак и частник – должны при этом лететь к чортовой бабушке”[11] Именно служители церкви, эти “долгополые лакеи частного капитала”, своим “блудливым языком” тормозят коллективизацию. Отсюда выводится и ближайшая цель: “Орудие безбожников – критика религии – должно быть направлено сейчас на то, чтобы помочь деревне сбросить влияние поповщины, влияние частного капитала, широко и свободно, более ускоренными темпом двигаться на строительство социализма”[12]

Взгляды лидеров “правого уклона” существенно отличались от сталинских трактовок. Бухарин выступал за пропагандистские мероприятия и широкое культурное строительство,[13] что согласовывалось с его теорией мирного врастания кулака в колхозное хозяйство.

Весьма четко обозначил свою позицию в речи на XIV Всероссийском съезде советов А.И. Рыков: “… в области таких мероприятий, как борьба с религией, административные меры и приказы часто не только не приносят пользу, но и вредят… мы, сторонники борьбы с религиозным дурманом, не собираемся применять против религии принудительных мер, но признаем в нашей конституции свободу религиозных исповеданий”.[14] Отвечая на нападки делегатов, обвинивших его в примиренчестве, Рыков подчеркнул, что “неправильно, когда в борьбе с религиозным дурманом прибегают к излишним административным мерам”. [15]

Нужно отметить, что Бухарин и Рыков были не одиноки в своих воззрениях на методы антирелигиозной пропаганды. С ними был солидарен М.И. Калинин, вообще известный тем, что занимал достаточно либеральные позиции при решении каких либо вопросов, связанных с религией. Еще на I Съезде Союза Безбожников Калинин подчеркнул, что “борьба с религией - это философская борьба. Это борьба такая – быть идеалистами или быть материалистами”.[16] Об этом же он говорил и на втором Съезде Союза Воинствующих Безбожников.[17] К тем, кто выступал против перегибов в борьбе с религией, следует отнести и А.В. Луначарского,[18] хотя он и не был против усиления антирелигиозной борьбы.[19] Против усиления гонений на церковь выступала и Н.К. Крупская, считавшая самым эффективным средством борьбы научную пропаганду.[20] Таким образом, к 1929 г. четко обозначились теоретические расхождения между “большинством” и “правым уклоном” в антирелигиозной вопросе. Сталин полагал, что по мере построения социализма “эксплуататорские классы” (в том числе и духовенство) усилят свою борьбу, и для успешного завершения коллективизации их необходимо обезвредить, не останавливаясь ни перед какими средствами.[21] В отличии от него Бухарин и Рыков склонялись к проведению антирелигиозной пропаганды без помощи репрессивных мер, рассматривая борьбу с религией как столкновение двух идеологий. Было бы неправильно делать вывод, что Бухарин и его сторонники были нейтральны по отношению к церкви или тем более доброжелательны к ней. Конечная цель и у них, и у Сталина была одна, но способы ее достижения различались весьма существенно.

§2. II съезд Союза Безбожников и постановление Политбюро о речи Бухарина.

Апрельский Пленум ЦК 1929 г. нанес серьезный удар по “правому уклону”. Позиции Сталина существенно укрепились. Но говорить о его полной победе было рано. Чтобы нанести последний удар группе Бухарина и ее лидеру, нужно было что-то такое, что позволило бы лишний раз обвинить его в отступлении от “истинного марксизма” и “генеральной линии партии”. Таким предлогом стала речь Бухарина на II съезде Союза Безбожников.

Этот съезд, намеченный на июнь 1929 г. должен был стать важной вехой безбожного движения. От его исхода во многом зависело дальнейшее направление антирелигиозной работы – пойдет ли оно по линии, проводимой АРК[22] , или по тому варианту, который исходил от Сталина и его окружения.

27 мая 1929 г. вопрос о предстоящем съезде рассматривался на заседании Политбюро. Было решено создать комиссию для просмотра тезисов по докладам, в которую вошли Криницкий, Бухарин и Ярославский. “т. Бухарину поручить выступить на открытии съезда от имени ЦК”. [23] Принятое Политбюро решение очень интересно. Из черновых протоколов заседания видно, что первоначально этот вопрос не был включен в повестку дня и возник в ходе заседания. Решение Политбюро написано на простом листе бумаги рукой Ярославского и скреплено его подписью. Либо Ярославский просто зафиксировал решение Политбюро, либо, что вполне возможно, он внес это предложение на заседание. Этот факт очень важен, ибо к тому времени стараниями Сталина Бухарин уже превратился в одиозную фигуру, персонифицировавшую в себе все уклоны и расколы в партии. Возможно, не будучи в силах предсказать исход внутрипартийной борьбы, Ярославский колебался между двумя лагерями. Эти колебания хорошо заметны во всех его статьях и речах 1929 г., где он поддерживает антирелигиозные взгляды и Сталина, и Бухарина одновременно.