Курсовая работа: Стратегический треугольник Москва - Дели - Пекин
· взаимодействие возможно исключительно на двусторонней основе, причем основными "пружинами" этого взаимодействия являются потребность Индии и Китая в российских военных поставках (ВТС), а России - в индийских и китайских технологиях и инвестициях;
· "треугольник" возможен, но исключительно на основе межцивилизационного неполитического взаимодействия, не направленного против третьих стран и основанного на внутриконтинентальной экономической интеграции и кооперации.
По российско-китайскому направлению, самому сильному и дееспособному, торговля составила за 2000 г. 8 млрд. долл. Причем на 2001 г. просматривается тенденция увеличения и выход на 10 млрд., не считая 3-4 млрд. неофициальной региональной (бартерной) торговли. Реальны многомиллиардные газо- и нефтепроекты, активное военно-техническое (ВТС), инвестиционное сотрудничество и пр. Экономический массив имеет и серьезную политическую основу - Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве, подписанный в Москве Владимиром Путиным и Цзян Цзэминем 16 июля 2001 г., закрепил политически и юридически формат долговременного стратегического партнерства. Россия и Китай почти закрыли все вопросы по границе, в 1996 г. создали "Шанхайскую пятерку", имеют хорошо отлаженную систему взаимодействия и поддержки на уровне международных организаций (ООН и др.).[3]
Российско-индийские связи в плане торговли значительно меньше - 1,6 млрд. долл. за 2000 год. К 2005 г. объемы товарооборота планируют довести до 5 млрд. долл. Перспективными являются индийские инвестиции в российскую экономику (в частности, проект Сахалин-1 и др.) и контракты по ВТС. Последние занимают особое место в российско-индийском сотрудничестве. Россия обеспечивает две трети оборонных потребностей Индии, которая платит полностью и в твердой валюте. Индия рассматривает Россию как основной источник передовых технологий, особенно в ядерной и космической областях. В октябре 2000 г. руководители Индии и России подписали Декларацию о стратегическом партнерстве, создав, таким образом, и высокий политический уровень отношений.
Визит 4-7 ноября 2001 г. индийского премьер-министра Атала Бихари Ваджпайи в Россию обозначил новые области долговременного стратегического сотрудничества. По итогам переговоров Владимир Путин и Ваджпайи подписали Московскую Декларацию о борьбе с международным терроризмом и Заявление о стратегической стабильности. На московских переговорах Путиным было отмечено, что как бы удачно ни протекала американская операция в Афганистане, после ее окончания противостоять исламскому фундаментализму "придется, прежде всего, России, Индии и, конечно, Китаю - странам, имеющим значительное влияние на формирование регионального и мирового климата". Одновременно российский президент подчеркнул, что "неуместно было бы говорить о попытках этих трех стран сформировать новую ось или полюс противодействия другим мировым группировкам. Координация усилий России, Индии и Китая нацелена исключительно на выработку адекватных ответов на новые вызовы экстремизма и терроризма".
Индийско-китайское направление - самый слабый компонент системы. Отношения отягощены сложной историей 50-60-х годов, территориальными проблемами, деятельностью далай-ламы и т.д.[4] Тем не менее, и в этом "слабом звене" есть свои позитивные результаты. Торговля за 2000 г. вышла на рубеж в 2 млрд. долл. В 1996 г. Индия и Китай подписали Соглашение о мерах доверия в военной области вдоль линии фактического контроля на границе (базовые положения были подписаны еще в 1993 г.). В мае 2000 г. в Пекине состоялись успешные переговоры между президентом Индии Кочерилом Раманом Нараянаном и председателем КНР Цзян Цзэминем. Обе стороны признали, что пора забыть прошлое и перейти к взаимовыгодному сотрудничеству в экономической и политической сферах. На середину октября нынешнего года были запланированы визиты премьера Индии Ваджпаи в Китай и Чжу Жунцзы в Индию, которые по согласованию сторон в связи с афганскими событиями перенесены на более поздний срок.
Что касается специфики «треугольника», то в настоящее время выделяют некоторые новые моменты. Во-первых, в настоящее время происходит плавное и незаметное смещение функциональных акцентов потенциального "треугольника". В конце 90-х годов в условиях расширения НАТО, югославских бомбардировок и других акций Запада в идее создания "треугольника" достаточно определенно просматривался антизападный (антиамериканский) подтекст. Причем, если Китай и Индия придерживались в своей риторике нейтралитета по отношению к США, то Россия более жестко оппонировала Западу, взяв на себя роль некого неформального лидера в этой "команде". Да и на Западе именно Россию воспринимали как главного инициатора создания подобного "треугольника", хотя всерьез не верили в реальную угрозу данной структуры. Сегодня система Россия-Индия-Китай воспринимается больше как некая часть задуманного американцами единого антитеррористического фронта. Возможно, что стратегия США связана с желанием Вашингтона более активно подключить Индию и Россию к мировой борьбе с терроризмом.
Во-вторых, новые очертания приобретает пакистанский фактор в "треугольнике", а точнее, китайско-пакистанские отношения, которые до 11 сентября деформировали трехстороннюю систему, особенно по китайско-индийскому направлению. Сегодня можно констатировать некоторое ослабление китайско-пакистанских связей, хотя представитель МИД КНР Сунь Юйси 25 октября 2001 г. на брифинге заявил, что КНР имеет "очень хорошие отношения" с Пакистаном и предоставила ему гуманитарную помощь на сумму 10 млн. юаней (1,2 млн. долл.). Вместе с тем там же было подчеркнуто, что Пекин "хотел бы видеть стабильность в этой стране". Видимо, в китайском руководстве стали понимать, что зашли слишком далеко в сотрудничестве с Исламабадом, который в конце 90-х годов фактически стал, как пишут многие китайские аналитики, "заложником талибов".
Новая ситуация заставляет Китай рассматривать варианты более активного сотрудничества с США и с Индией, в частности, по координации действий в поддержку президента Мушаррафа и другим вопросам, что объективно влияет на дальнейшее улучшение отношений Пекина и Дели.
В-третьих, новые акценты получила проблема распространения ядерного оружия в регионе. Китай сейчас не выступает с критикой решения Индии перейти "ядерный порог". Причем, как считают ведущие китайские эксперты, специальные двусторонние, индийско-китайские соглашения "по этой проблеме преждевременны". Достаточно подписания соглашения о взаимном отказе от применения силы. Одновременно снятие США с Индии и Пакистана ограничительных санкций, наложенных три года назад на Дели и Исламабад после проведения атомных испытаний, можно трактовать как косвенную поддержку их ядерного статуса в обмен на их безоговорочный союз в борьбе против терроризма.
В-четвертых, по-новому видятся и традиционные препятствия китайско-индийских отношений, связанные с территориальными проблемами, деятельностью далай-ламы и пр. И до 11 сентября в Дели неоднократно подчеркивали, что они признавали и признают территориальную целостность Китая, включая Тибет и Тайвань, законное место КНР в ООН, что индийское руководство в 1959 г. во главе с Дж. Неру не имело никакого отношения к бегству далай-ламы и его сподвижников из Китая в Индию, а для современных индийских руководителей деятельность буддийского иерарха - большая обуза и "головная боль". Однако остаются территориальные "нестыковки" по индийско-китайской границе. В Дели с некоторым опасением наблюдают за подготовкой крупного китайского железнодорожного проекта - строительство дороги из провинции Цинхай до Лхасы - столицы Тибета. Дорога явно претендует на место в Книге рекордов Гиннеса как самая высокогорная в мире и сложная по исполнению. Тем не менее, в Пекине и Дели все чаще говорят о необходимости перевода двусторонних отношений в формат "естественного стратегического партнерства".
В этой связи Москва могла бы сыграть конструктивную роль центрального связующего звена между Пекином и Дели, содействуя тому, чтобы в отношениях Китая и Индии доминировало сотрудничество, а не соперничество. Проще это делать на неполитическом уровне, начиная с обсуждения наиболее острых вопросов в научной среде, переходя затем на более высокие официальные инстанции. Первый и удачный опыт в этом плане был продемонстрирован Институтом Дальнего Востока РАН при поддержке президиума РАН и дипломатических ведомств России, Индии и Китая. 5-6 сентября 2001 г. ведущие ученые и эксперты трех стран провели научную конференцию, откровенно обсудив все накопившиеся вопросы трехстороннего сотрудничества. Итоговые материалы конференции еще раз подтверждают, что полное взаимопонимание реально и возможно.
Итак, мы можем сделать вывод о том, что «треугольник» Россия-Индия-Китай видится не как военно-политический блок или союз, а скорее как система гибкого партнерства. Ключевыми задачами этого партнерства будут борьба с общемировыми вызовами - глобальным терроризмом и экстремизмом и экономическое взаимодействие в условиях углубления глобализации. Экономические резервы "треугольника" на сегодняшний день практически не задействованы. Важными аспектами сотрудничества могли бы стать агросфера, совместная разработка минеральных, топливно-энергетических и лесных ресурсов Сибири и Дальнего Востока, обрабатывающая промышленность. Россия, КНР и Индия могут координировать свои проекты в освоении космоса, авиации, энергетике, машиностроении и другом при желательной ориентации на рынки друг друга.
Глава 2. Позиции сторон в отношении стратегического
треугольника «Москва – Дели – Пекин»
2.1 Российско-китайское стратегическое партнерство
Отношения между новой, постсоветской Россией и Китаем развивались весьма динамично, стартовав с невысокого уровня. Последний обусловливался состоянием кризиса и напряженности в контактах между Москвой и Пекином на протяжении трех десятилетий. Нормализация двусторонних связей произошла лишь в мае 1989г., во время визита в КНР последнего руководителя СССР М.С. Горбачева.[5] Ровно через два года между двумя странами были согласованы принципы разрешения погранично-территориальных проблем. Достигнутый прогресс определял заинтересованность китайского руководства в продолжение диалога с советскими лидерами и объяснял его настороженность по поводу распада СССР. Пекин, разумеется, признал произошедшие в соседней стране внутриполитические перемены, но отношения с Москвой оказались на некоторое время замороженными в связи с ее первоначальной односторонне прозападной внешнеполитической ориентацией.
Впрочем, уже к осени 1992г. ситуация стала меняться, и в декабре российский президент Б.Н. Ельцин совершил свой первый официальный визит в КНР. В Пекине было подписано совместное заявление об основах взаимных отношений. В сентябре 1994г. Москву посетил председатель КНР Цзян Цзэминь, и в совместном заявлении появились слова о «конструктивном партнерстве». Стороны также объявили о решении отказаться от угрозы применения ядерного оружия и ненацеливании стратегических ракет друг против друга. Третья официальная встреча на высшем уровне состоялась в Пекине в апреле 1996г.
Ровно через год после третьего саммита в апреле 1997г. в Москве состоялась четвертая встреча в верхах, на которой стороны договорились о мероприятиях по укреплению стратегического партнерства. К двусторонней встрече был приурочен второй саммит членов «Шанхайской пятерки», на котором ее участники подписали договор о взаимном сокращении вооруженных сил в приграничных районах. Вместе с первыми соглашениями о мерах доверия в военной области он ознаменовал формирование механизма безопасности в Центральной и Северо-Восточной Азии. В ноябре того же года Б.Н. Ельцин посетил Китай с официальным визитом в третий раз. Наиболее важным его результатом стало подписание соглашения о демаркации восточного участка российско-китайской границы (от Монголии до Тихого океана) протяженностью в 4300 км.
Торгово-экономическое взаимодействие представляет собой вторую важную подсистему двусторонних российско-китайских связей.
Вместе с тем на официальном уровне вопросы торгового взаимодействия занимали периферийное значение. С одной стороны, сказалось отсутствие проблем в области погашения взаимных долговых обязательств, с другой - товарный обмен с рубежа 80-90-х гг. стал осуществляться по частным децентрализованным каналам, главным образом торговцами-«челноками», и носил во многом приграничный межрегиональный характер. В 1991 г. товарообмен достиг солидной цифры в 3,9 млрд. долл. США (здесь и далее - в текущих ценах), в 1992 г. увеличился наполовину - до 5,9 млрд., а в 1993 г. - еще на треть, до 7,7 млрд. В 1994 г. оборот взаимной торговли сократился до 5,1 млрд., затем вновь стал расти, составив 5,5 млрд. долл. в 1995 г. и 6,8 млрд. в 1996 г. Новый спад пришелся на 1997 и 1998 гг. (6,0 и 5,5 млрд. долл.).[6]
В мае 1995 г. стороны подписали соглашение о режиме в районе границы, которое определяет там правила жизни, регламентирует условия торговой и хозяйственной деятельности.
Российско-китайская торговля определялась, разумеется, не только деятельностью «челноков», завозящих в Россию дешевые китайские потребительские товары невысокого качества. Часть китайского экспорта составляли продовольственные продукты, некоторые виды промышленных изделий, а российского - самолеты, автомобили, сельскохозяйственные машины, оборудование, цемент и лес. Неизменно крупной статьей был вывоз продукции черной металлургии. Возрастала роль обмена продукцией предприятий, принадлежащих государственным и крупным частным компаниям.
Торговая составляющая двусторонних связей в существенной мере зависит от экономического взаимодействия, то есть от уровня инвестиций в объекты экономики страны-партнера и технико-технологического сотрудничества. Большинство аналитиков считает, что экономические системы России и Китая обладают изрядной степенью взаимодополняемости. КНР в перспективе может импортировать из Сибири и Дальнего Востока нефть и газ, уголь и электроэнергию. Рамочные соглашения о поставках природного газа и сооружении трубопровода были заключены еще в 1997 г. Россия оказывает Китаю помощь в области ядерной энергетики - сооружении атомной электростанции в провинции Цзяньсу и разработке урановых рудников, а также в сфере энергетики (выполняются контракты на поставку 16 энергоблоков для семи ТЭС). Стоимость машиностроительной продукции в экспортных поставках России в Китай равнялась в середине 90-х гг. 30-40%, в то время как в общем объеме российского экспорта того периода она находилась на уровне 7-8%.
Если отношения между двумя странами в политико-дипломатической и торгово-экономической, особенно военно-технической, областях в 90-е годы развивались весьма динамично, то процессы в сфере культурно-гуманитарного взаимодействия носили замедленный и сложный характер. С одной стороны, были сняты барьеры, долгие десятилетия существовавшие на пути общения частных лиц и специалистов в различных областях. В Китае, в частности, вновь появились высококвалифицированные технические кадры из России. С другой стороны, выросли масштабы «просачивания» и «оседания» китайцев в России, прежде всего на Дальнем Востоке. По появившимся в середине 90-х годов сильно преувеличенным подсчетам, «демографическое нависание» Китая привело к инфильтрации до 1 млн. китайцев. Согласно реалистическим оценкам, численность законно перебравшихся через границу, но нелегально оставшихся на российской территории граждан КНР не превышает 200 тыс. человек. Тем не менее, присутствие китайской рабочей силы вызывает определенное недовольство властей и местных жителей (для первых они источник различного рода проблем, а для вторых - конкуренты на рынке труда).
Опасения, которые испытывает как население, так и администрация дальневосточных краев и областей, подкрепляются «умозрительными» аргументами о возможном в будущем переселении, «перетекании» миллионов китайцев через границу (а так как на Дальнем Востоке проживает всего 7-8 млн. человек, то, чтобы уравнять там численность россиян и китайцев, Китаю достаточно «отрядить» на это лишь полпроцента своего населения). При этом, как справедливо замечает Д. Тренин, у нас как-то забыли, что накануне Первой мировой войны на Дальнем Востоке с его тогда немногочисленным местным населением существовала китайская диаспора численностью в 300-500 тыс. человек. К тому же лишние рабочие руки в условиях экономического подъема вовсе не были бы лишними, а использование китайских контрактников уже в 90-е годы приносило положительные экономические результаты . Главный вопрос, стоящий перед центральными и местными властями России, состоит, конечно, в том, как обеспечить оживление экономики, но ему сопутствует и решение задачи повышения порога нормального (толерантного) отношения местных жителей к иммигрантам.
Еще одним препятствием в культурно-гуманитарной области служит «шлейф» традиции, сложившейся в эпоху советско-китайской дружбы и «развитого социализма». С российской стороны он проявляется, во-первых, в идеологизированном подходе к связям с КНР, сохранении за ними функции более предпочтительного идейно-политического и внешнеполитического выбора, а также восприятии опыта экономического и политического развития Китая в 80-90-х годах как модели, образца для подражания (по принципу «вот как надо было»). Во-вторых, от прежних времен остался в России комплекс превосходства, отсутствие живого интереса к Китаю, неглубокий характер контактов официальных лиц.
Недостаток понимания меняющегося соотношения сил между двумя державами соседствует с «демонизацией» Китая, возрождением страха перед ним. Всего заметнее эти комплексы проявляются в сознании политического класса, и притом традиционно позитивные настроения больше распространены среди представителей столичной элиты, а негативные - у значительной части провинциальной, сибирской и дальневосточной бюрократии. Китайское общество, медленно эволюционирующее в сторону более открытого, страдает схожими проблемами посттоталитарного менталитета. Большое значение для последнего имеет поиск внешнего врага и списывание на него причины всех несчастий. В роли такового как в официальном политическом, так и общественном, бытовом сознании выступают империализм и гегемонизм.