Курсовая работа: Трансформация таланта в романе Д. Рубиной "На солнечной стороне улицы"
Эти “случайные” люди и смогли разглядеть в ней художественный талант и общими наставническими усилиями помочь стать настоящим художником.
2. Образная структура художественных моделей категорий “ таланта “
Веру формировала ситуация от противного: не отношение к ней собственной матери выражено в том, что ее не кормили, били, ругали, подавали дурной пример. Ее же спасло проявление внутреннего дара. Она с детства рисовала, погружаясь в мир своего таланта. Талантливой девочке просто везло с людьми.
Одним из таких людей и был дядя Миша, тяжелая жизнь сделала его алкоголиком, но он талантливый и умный человек, которого даже можно назвать хорошим эрудитом. Он стал лучиком света в темной и мрачной жизни маленькой Веры, у которой не было родительского тепла и ласки, Вера и дядя Миша быстро привязались друг к другу, а он к Вере испытывал отцовские чувства. Именно появления дяди Миши в жизни Веруни и дало ей чувство нужности кому-то в этой жизни, и оценила любовь. Дядя Миша женится на Вериной матери, Кати именно для того, чтобы заниматься образованием ребенка. Дядя Миша посвящает все свое свободное время Вере: - «…Успеваемость ее дико выросла. Он объяснил ей, наконец, крепко и надежно, азы алгебры, научил писать сочинения по очень простой, как сам говорил – «советской», схеме…»
Он занимался развитием девочки и ее духовным обогащением, которая была умным и талантливым ребенком. Он приобщил Веру к богатству культурного наследия: «В первую же субботу они с дядей Мишей отправились «гулять» – кстати, именно он приучил ее, не шляться где попало, а намечать маршрут и извлекать из этого маршрута все мыслимые возможности, – он затащил ее, несмотря на сопротивление, в исторический музей. Она и раньше видела это здание, с присевшими на колеса двумя огромными крепостными пушками из красной меди, но не верила, что старые кособокие вазы, склеенные из пыльных черепков, тусклые медные железяки и черно-белые фотографии на стенах могут содержать в себе столько захватывающих приключений людей и царств, рассказанных дядей Мишей только за одну неспешную прогулку по пустым залам музея. Древние Самарканд, Бухара и Хива, таинственное золото Согдианы, молодой честолюбивый полководец Александр Македонский и его поход на Среднюю Азию… – все это новое, рассказанное им так, словно сам он сидел на осле в армейском обозе или менял стекла в телескопе древней обсерватории… – совершенно поразило ее воображение…», также он Веру научил играть в шахматы, где вместе с игрой рассказывал познавательные и интереснейшие истории из своей жизни: « Дядя Миша оказался хорошим шахматистом, его в лагере выучил играть какой-то мастер по шахматам, выдающийся человек, для которого один лагерный умелец вырезал изумительной красоты доску с фигурами… А уж дядя Миша выучил Веру нескольким дебютам, и они довольно часто играли, переговариваясь шепотом…», водил на ярмарки, на праздники, где собиралось много народу, все веселились, забывали о своих заботах и наслаждались каждой минутой испытываемого веселья: «… скакала верхом на коне, в высокой-высокой зеленой траве, а голова обвязана желтой косынкой, вокруг огромные горы, и самая главная, белоснежная, выгнутая парусом… плывет сбоку, сопровождая ход коня»3 , ощущая счастье, радость жизни, Вера всю свою радость и восторг талантливо и ловко переносила на лист бумаги, в котором выражалось все ее настроение, впечатление. Но все эти хорошие моменты в жизни Веры в одночасье кончались, и началась другая жизнь, т.к. случайно Катерина услышала разговор о дяде Мише, который вызвал у нее чувство ревности, она накинулась на него с ножом и тяжело ранила, этот случай кончается осуждением Кати в тюрьму. После этого случая с дядей Мишей, он уже был тем ярким лучиком света в жизни Веры, а стал разрывом семейных уз между матерью и дочерью. Хотя он и не оставлял Веру и всегда был рядом.
3. Специфика образов в формировании “ таланта “
Оставшись одна после несчастного случая с дядей Мишей , Вера встретила молодого художника, Стасика, который сопутствовал в течении ее жизни, и желающий помочь ей и посвятить свою жизнь талантливой девочке.
Художник-калека оказался здоровенным, былинно-русой красоты парнем, добрым молодцем из сказки, только роль борзого коня исполняли костыли – обжитые, обихоженные, с перемычками для ухвата, отполироваными его мощными ладонями до блеска.
Стасик переболел полиомиелитом в детстве, так что отсутствие ног, вернее бестолковое их присутствие, его нисколько не смущало.
Костыли же оказались совершенно одушевленными, и время от времени Вера натыкалась в разных углах квартиры на эту легкую танцевальную парочку, словно за ночь их туда приводило любопытство.
Она во все глаза глядела на этюдник, свою мечту, – до этого видела такой, дорогущий, в художественном салоне, – на самого Стасика, диковинного человека, которому все было любопытно, все нужно, и все – в охотку.
«…В первые дни она еще пыталась отгородиться от него в своей комнате, молча рисовала что-то в альбоме, прислушиваясь к голосу, напевающему, рассуждающему, – Стасик имел обыкновение спорить с невидимым собеседником, и вообще, в отличие от нее, оказался человеком звучащим и жаждущим звуков, самых разных… – хотя ей нестерпимо хотелось посмотреть, как он работает, потрогать тюбики с красками, пощупать щетину кистей…»
Она боялась выдать себя, свое острое к нему любопытство.
Но надо было знать Стасика – его просветительскую жажду и его страсть: затаскивать, затягивать в свою душу и свои увлечения всякого, близко расположенного к нему человека.
Сначала он не мог разобраться в этой молчаливой сумрачной девочке. Он не понимал, чем она живет – тряпками вроде не интересовалась, телевизора в доме не было, подружки не приходили, радио не включалось. Вечерами, возвратившись с какой-то обувной фабрики, закрывалась в своей комнате и замирала там, будто засыпала. Ни шороха, ни стука. «Бесшумное существо с острыми плечами и внимательными, испытующими глазами. Вот эти глаза и беспокоили Стасика: веки припухшие и мягкие, но серая радужка обведена четким кругом и черным гвоздиком вбит зрачок. Он знал такие взгляды – обращенные в себя и одновременно хищно выхватывающие из окружающего мира для своих каких-то нужд те таинственные блики, тени, чешуйки света, которые наполняют пространство и одушевляют его.
В этой девочке надо было разобраться.»
И недели через две он не вытерпел: заложив закладкой страницу в альбоме «Русская живопись второй половины ХІХ – начала ХХ века», постучал в дверь Вериной комнаты.
Услышав стук, она закинула под подушку блокнот, в котором третий вечер рисовала римскую казнь: распятого бродягу на обочине Аппиевой дороги, вскочила и молча открыла дверь. Навалясь подмышкой на костыль, Стасик держал перед ее носом раскрытый альбом.
« – Это что? Быстро!
– «Бурлаки на Волге», Репин, – недоуменно бормотнула она.
– Так. Это?
– Ну, «Боярыня Морозова», Суриков…
– Хорошо. Это?
– Господи, да «Грачи прилетели», Саврасова… – уже обижаясь, буркнула она. – Ты мне еще плакат «Миру – мир!» загадай.
Он захохотал – сочно, раскатисто, словно в горле жил кто-то самостоятельный и слегка поддатый, и заорал:
– Все ясно! С тобой все ясно, молчальница! Показывай рисунки.
– Какие рисунки? – покраснев, буркнула она.
– Давай-давай, показывай. Нет, но какой я психолог, ядрен корень? Я всё-о сразу просек!»
Он плюхнулся на венский стул, отставил к стене костыли и серьезно уже, молча стал рассматривать ее, сваленные перед ним на полу, альбомы, блокноты и отдельные четвертушки ватмана, которые она утаскивала с уроков черчения в вечерней школе. Смотрел долго, то останавливаясь на каком-нибудь листе, то бегло проглядывая подряд несколько, тяжело сопел, словно физически работал, и раздраженно отмахивал свисающую на лоб пепельно-русую прядь.
Сидя на полу, сжав колени ледяными руками, Вера ждала приговора. Сердце напряглось и дрожало, но лицо казалось спокойным и даже скучающим. В том, что Стасик – наивысший суд, она не сомневалась ни минуты.