Содержание

Введение. 4

1 Творчество Валерия Брюсова в контексте символистской поэтики. 5

2 Античные мотивы в поэзии Валерия Брюсова. 12

2.1 Валерий Брюсов – родоначальник русского символизма. 12

2.2 Природа брюсовского художественного дарования и мировосприятия. 14

2.3 Античные пристрастия Валерия Брюсова. 15

Выводы.. 25

Список использованной литературы.. 26

Введение

Валерий Яковлевич Брюсов—поэт, прозаик, драматург, критик, переводчик, литературовед и историк, один из организаторов и признанный лидер русского символизма.

О научной пытливости Брюсова и жажде поделиться с читателем приобретенными знаниями свидетельствуют библиографические обзоры новой литературы в популярном дореволюционном вестнике классической филологии «Гермес», в котором он постоянно сотрудничал. Для зарубежной публики предназначались его рецензии и статьи о русских работах в «Revue de philologie». Брюсов охотно выступал с лекциями и в ученых собраниях, и перед широкой аудиторией. Даже в январе тревожного 1917 г. во время кратковременной командировки в Баку умудрился прочесть научный доклад «О древнейших культурах человечества в их взаимодействии» и напечатать его расширенный вариант в журнале «Летопись» под выразительным заголовком «Учители учителей». Основная идея доклада: для европейцев учителями были древние греки и римляне, но цивилизация существовала значительно раньше, и античность училась у своих предшественников — мудрецов Древнего Востока, Месопотамии, Финикии, у египтян, атлантов и эгейцев. В очерке нашлось место для заметок о мифологии, об исторических корнях Троянской войны, о Шлимане и Гомере, в котором Брюсов видел «вдохновенного поэта», о Фридрихе Августе Вольфе и других классиках «гомеровского вопроса». Здесь, может быть, впервые массовый русский читатель узнавал тогда о недавно открытой эгейской культуре и ее носителях. Этот раздел мог занять принципиальное место в новаторском историческом труде, задуманном еще молодым Брюсовым (1898).

1 Творчество Валерия Брюсова в контексте символистской поэтики

Творческое наследие Валерия Брюсова разнообразно и многопланово как в жанровом, так и в стилистическом отношении. Он — автор более чем десяти стихотворных сборников, нескольких романов, а также повестей, рассказов и новелл, драм, эссе, литературных и критических статей. В творчестве Брюсова отразились основные тенденции развития не только русского символизма, но и, шире, всей русской литературы конца XIX — начала XX веков.

Валерий Брюсов родился в купеческой семье, где царила атмосфера материализма и атеизма. По свидетельству самого Брюсова, он в восемь лет прочел Добролюбова и Писарева. С детства любимым поэтом Брюсова был Н. Некрасов, позднее — С. Надсон. Однако настоящим откровением для Брюсова стало знакомство с поэзией французских символистов Ш. Бодлера, П. Верлена, С. Малларме. Напряженно искавший собственного неповторимого пути в искусстве и движимый сильнейшим ощущением своей, в общем-то, самим на себя возложенной миссии и гипертрофированным юношеским честолюбием, Брюсов 4 марта 1893 года записывает в дневнике: "Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное... Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!» [1, 5].

И тогда Брюсов (вместе с немногочисленными соратниками, из которых профессиональным литератором был один А. Миропольский) совершает небывалый по своей дерзости эксперимент. Он пытается насадить в России новое литературное направление, символизм, выпуская три сборника под названием «Русские символисты» (1894-95 гг.), состоявшие большей частью из его собственных, помещенных и под вымышленными именами, стихов, произведений его друзей, поэтов-любителей, а также из многочисленных переводов. Резонанс, вызванный появлением этих сборников, превзошел самые смелые ожидания автора. Парадоксально, но популярности едва заявившего о себе направления немало поспособствовали блестящие иронические рецензии и пародии В. Соловьева, который, впрочем, Брюсовым почитался как предтеча русского символизма.

Конечно, столь быстрый успех и распространение символистских идей имели основания в самой литературной ситуации того времени. Уже начала складываться новая поэтика, черты которой находят в творчестве так называемых предсимволистов (к ним относят А. Фета, А. Апухтина, А. Голенищева-Кутузова, В. Соловьева, иногда к этому списку добавляют имена К. Фофанова, К. Случевского, М. Лохвицкой). Однако эти черты пока сводятся лишь к выражению стремления противостоять «убогому реализму».

Теоретические основания нового искусства были изложены в лекции Д. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях в современной русской литературе» (издана в 1893 г.). Мережковский выделил три особенности, которые должны характеризовать искусство будущего: мистическое содержание, символы, расширение художественной впечатлительности. Под мистическим содержанием понимался художественный идеализм, «возвращение к вечному, никогда не умиравшему». Символы — категория центральная в позднейшей символистской эстетике, разрабатывавшаяся такими выдающимися теоретиками символизма, как В. Иванов и А. Белый (только в «Эмблематике смысла» дается 23 определения символа), — у Мережковского определялась то через сопоставление со словом, ограничивающим мысль, в отличие от символа, выражающего ее безграничную сторону, то через противопоставление его аллегории, которая не «взята из глубины действительности», а «искусственно придумана» [2, 142].

Искусство, по словам Д. Долгополова и И. Роднянской, понималось символистами как интуитивное постижение мирового единства через символические «соответствия» и аналогии, праосновой жизни и искусства считалась музыка. В творчестве символистов господствует лирико-стихотворное начало, основывающееся на вере в близость внутренней жизни поэта к абсолютному и в надреальную или иррационально-магическую силу поэтической речи [3, 379]. Однако не всем этапам развития символизма эти характеристики присущи в одинаковой мере. Так, старшие символисты уделяли большое внимание поэтике «соответствий» (в связи с ориентированностью на французскую литературу) и разработке новых форм и приемов «художественной впечатлительности», тогда как младшие — теории символа и мистическому содержанию, воплощая идею «нового религиозного искусства».

Брюсов предпочитает метафоры и перифразы символам и аллегориям, считая последние вовсе необязательным признаком символистского произведения. После «Русских символистов» он выпускает два сборника стихов: «Chefs d'oeuvre» («Шедевры», 1895 г.) и «Me eum esse» («Это —я», 1896 г.), которыми завершается первый период его творчества. В этих сборниках некоторые современники усматривали «установочность», эпатажность, в полной мере проявившиеся в самом начале творческого пути поэта. Но именно в «Chefs d'oeuvre» и «Me eum esse» уже звучат темы и мотивы, по праву считающиеся открытиями Брюсова.

В первую очередь, это тема города, «страшного мира» (позднее подхваченная Блоком, которому и принадлежит данное определение). Брюсов сочетает описательный стиль со стилем «эстетического преображения, пересоздания вещей» [4, 32], являющимся в символизме одним из путей освобождения от законов реальности. Этой цели служат и экзотизмы, которые играют у Брюсова ту же роль, что стилизация у К. Бальмонта, М. Кузмина и А. Белого. Опять-таки по-новому, нетрадиционно для русской литературы раскрывается в эротических стихотворениях поэта («Поцелуи» (1895), «К моей Миньоне» (1895)) тема любви.

Одно из самых известных стихотворений сборника «Chefs d'oeuvre» — «Ночью» демонстрирует все особенности брюсовского стиля того периода. В нем город описывается через экзотические соответствия, Москва сравнивается с «самкой спящего страуса», раскинувшей крылья и вытянувшей шею («беззвучную, черную Яузу»). Метафора разворачивается. Первоначально служившие для сравнения образы африканской природы обретают самостоятельное значение, превращая московское небо в тропическое, где «ярко сверкают созвездия».

Брюсовские метафоры отличаются импрессионистичностью, то есть для поэта восприятие вещи становится важнее самой вещи, которая тем самым «развеществляется», а слово освобождается от предмета. Стихотворная техника обогащается неточными и усеченными рифмами (например, лес — крест, облако — около). Использование экзотизмов приводит к появлению изысканных, неожиданных рифм. Введение в поэтический обиход новых слов предоставляет новые возможности сочетания для тех, которые давно уже были в русской поэтической лексике.

Второй период творчества Брюсова ознаменован выходом нескольких сборников стихов: «Tertia Vigilia» («Третья стража», 1900) «Urbi et Orbi» («Городу и миру), 1903), «Stephanos» («Венок»), 1906), «Все напевы» (1909).

Начало XX века — время вступления на литературную арену младших символистов, поэтов и писателей, обладавших новым видением жизни и искусства, последователей и проповедников идей В. Соловьева. Брюсов, создавший символистскую литературную школу в России, не мог остаться в стороне от этих веяний и пытался понять или хотя бы приблизиться к пониманию того, что владело умами младосимволистов. Однако их мистические устремления были чужды Брюсову. Пресловутый рационализм не позволял ему безоглядно верить во что-либо одно, отдаваясь ему целиком. И все-таки младшее поколение очаровало Брюсова, повлияло на него, что, в частности, сказалось на понимании им искусства.

В трактате «Ключи тайн» Брюсов пишет: «искусство — то, что в других областях мы называем откровением. Создание искусства — это приотворенные двери в вечность» [5, 19], тогда как в более ранней статье «О искусстве» настаивал на том, что оно — только выражение души художника.

Нельзя сказать, будто мистика вовсе не интересовала Брюсова. Он принимал непосредственное участие в спиритических сеансах, вошедших в моду в начале XX века, и до конца своих дней сохранил веру в них. В Брюсове сочеталось тяготение к таинственному и желание научно его объяснить. Эту возможность и предоставлял спиритизм в сочетании с оккультизмом, изучением которого поэт специально занимался.

В начале 900-х годов Брюсов создает ряд прозаических и драматических произведений. Новеллы и футурологическую драму «Земля» он включает в книгу «Земная ось» (1907). В 1905-06 годах пишет свой самый знаменитый роман «Огненный ангел», основанный на материале немецкой истории. Позднейшие романы «Алтарь Победы», «Юпитер поверженный», «Рея Сильвия» (1911-16) посвящены истории Древнего Рима, периоду борьбы язычества и христианства. Именно переходные периоды больше всего интересовали Брюсова, искавшего в истории аналогий с состоянием современного ему мира и пытавшегося через эти аналогии («соответствия») постичь современность.

Стремление к экспериментаторству было свойственно Брюсову всегда. Жизнь, в том числе и личная, становилась своего рода сценой. На ней разыгрывались спектакли, результаты которых потом «заносились» в произведения. В кружке символистов Брюсов играл роль выразителя темных сил (одна из его поэтических масок — древнескандинавский бог Локи) в противовес светлому богу (Белому).

В поэзии этого периода совершенно отчетливо определяется приоритетная роль темы по отношению к другим техническим средствам стиха; импрессионистичность соседствует с относительной «вещностью» (поэмы «Замкнутые», «Мир»); сочетаются противоречивые тенденции рациональности и чувственности, воли и стремления отдаться во власть стихийных начал. Д. Максимов выделяет два направления, в которых протекает внутренняя жизнь лирического героя Брюсова: «нисхождение» и «восхождение», иначе говоря, самоотдача сумрачным силам «страшного мира» и волевое противостояние, самоутверждение [4, 130]. Последнее преобладает в зрелом творчестве Брюсова, в том числе и в третьем его периоде, в течение которого созданы «Зеркало теней» (1912), «Семь цветов радуги» (1916), «Девятая камена» (1916-17), «Последние мечты» (1917-19).

После революции Брюсов организовал и возглавил Высший литературно-художественный институт. В 1919 году вступил в РКП(б), факт, подчеркивающий его стремление преодолеть замкнутость, присоединиться к новому обществу, в котором, как ему казалось, возможно воплощение героического идеала, долгое время занимавшего воображение поэта. В творчестве происходит поворот к «научной поэзии» (сборники «Дали» (1922), «Меа» (1924)). Идею Рене Гиля о возможности таковой Брюсов поддерживал уже давно. Однако стихи эти были перегружены именами и терминами, а открытия, воспеваемые поэтом, быстро старели.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--