Реферат: Биография и творчество Наума Коржавина
Все ли думали так в городе Содом?
Может быть. Да кто расскажет нам о том?
Остальные ведь молчали — вот напасть! —
В ретрограды было стыдно им попасть...
И от тех, кто прямо чтил не Дух, а плоть,
Их потом не отделял уже Господь.
Чем все кончилось — известно без меня.
Что вникать в природу Божьего огня.
Все сгорели в древнем городе Содом,
А при жизни размышляли не о том,
Не о том, за что сожгут, на что пенять.
Лишь — куда себя девать и чем занять.
«Я просто чувствовал, что когда слишком много ненависти, то получается пустота. Я как-то с этим старался бороться. Применительно в основном к нашей стране: в нашей стране уже настолько все запуталось, что ненавидеть уже почти некого... Людям надо сочувствовать».
Своими строками Наум Коржавин показал существующую в то время ситуацию в России, то общество, мировоззрение, идеи, идеалы и ценности. Всё то, чем жили люди.
Вот уже более полувека стихи Наума Коржавина живут в российском поэтическом пространстве. И всегда в историческом контексте – порой как будто даже слишком строго заданном. Иногда кажется, что почти все они – от трагических («…А избы горят и горят») до саркастических («…Любовь к добру разбередила сердце им…») – суть реакции на что-то настолько узнаваемое в контексте эпохи, что невольно возникает вопрос: а потом, в новых исторических декорациях, будет ли это щедрое слово понятно без перевода «на современный»?коржавин творчество нравственный лирика
Очерк "Будни «тридцать седьмого года»" — февраль 2004
Фрагмент
"Передо мной в ксерокопии документ, очень важный для понимания нашей истории. Я его не открыл и не добыл хитроумным способом. Просто нашел в книге, которая доступна всем. Он — один из фрагментов, составляющих приложение к этой книге. Называется она — «МИНА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ (Политический портрет КГБ)» и выпущена московским издательством РУСАРТ еще в 1992 году. Автор книги и, следовательно, первый публикатор этого документа — известная журналистка Евгения Альбац, написавшая много интересных и важных статей о «ЧК-ГБ». Некоторые из них в расширенном виде вошли в эту книгу. Но сейчас меня интересует только вышеназванная публикация.
Материал этот важен, а в том, что содержит его вторая часть — достаточно сенсационный. То, что многие подозревали, о чем догадывались, что глубокомысленно выводили из имевшихся у них фактов,— подтверждено теперь официальным документом — приказом — и служебной перепиской. И вот об этом-то материале мне за три года не обмолвился ни словом ни один человек. По-видимому, такие факты уже никого не волнуют — о них даже не говорят. Даже Евгения Альбац почти не комментирует свою публикацию. Видимо, считая, что документ говорит сам за себя. И что не такая уж это новость — то, о чем все, кто об этом думал, давно догадывались. Да, если рассматривать этот документ только как еще одну улику против сталинщины — тут и говорить не о чем. Уличать эту напасть и лично товарища Сталина (а в том, что за приказом стоит Сталин, читатель вполне скоро убедится) в безграничном беззаконии и в государственном бандитизме — нелепо и скучно. Впрочем, даже если скучно, всё равно надо: желающие этому не верить не перевелись до сих пор. Но я займусь другим.
Я попытаюсь прокомментировать этот приказ как документ эпохи. А это — необходимо. Прежде всего, потому, что исчезает память. Эпоха, крайним выражением которой был этот приказ (вторая половина 30-х годов XX века), становится, ввиду своей ирреальности, непонятной (гораздо непонятней, чем 30-е годы XIX века) и поэтому как бы не существовавшей. Привычные термины — террор... жестокость... произвол — ставят ее в ряд обычных неприятных эпох. Дескать, прискорбно, но о чем тут говорить... Между тем, говорить тут есть о чем. Ибо эта ни на что не похожая, непредставимая и практически невыносимая эпоха не только существовала, но до сих пор держит нас в тисках своих последствий..."
Заключение
Невольно на ум приходит цитата из В. Набокова, созвучная моим мыслям о стихах Коржавина: «Так, бывало, душа моя задохнется на миг, лежу навзничь, широко открыв глаза, и стараюсь изо всех сил побороть страх, осмыслить смерть, понять ее по-житейски, без помощи религий и философий. И потом говоришь себе, что смерть еще далека, что успеешь ее продумать, — а сам знаешь, что все равно никогда не продумаешь, и опять в темноте, на галерке сознания, где мечутся живые, теплые мысли о милых земных мелочах, проносится крик — и внезапно стихает, когда наконец, повернувшись на бок, начинаешь думать о другом.» (Ужас. Владимир Набоков)
14 октября — день 85-летия несгибаемого таланта, чистого и острого, как клинок, Наума Моисеевича Коржавина, или Манделя (настоящая фамилия), или Эмки (для друзей). Киевлянин Наум Мандель был внуком цадика и страшным нонконформистом.
Некоторые превращают Наума Коржавина в какого-то агитатора-горлана-главаря. Нет, он всю жизнь был самим собой, старался осознавать свои чувства и их связь в поэзии. Этим он, собственно, и занимался. Как и все люди его поколения, Коржавин был заворожен примером Маяковского. Был заворожен идеей новаторства, революционности. Революционности эстетической. Но это ушло от него. Это шло от футуризма, от модернизма и, в конечном счете, от Серебряного века... Одновременно с этим – он говорит не о годе, а о годах, о периоде – в литературу пришли и другие поэты, очень разные… Был Слуцкий, был Самойлов, а до этого – Коган, Кульчицкий и другие. Он ощущал единство с ними и не чувствовал себя одиночкой. Цитируя слова Коржавина: «Я продирался к самому себе, а не к решению политических вопросов. Но поскольку все было запрещено, то все выглядело как политика. Но это не значит, что есть такая область, куда я уйду, и вот там будет вечность. Что ты отгородишь какое-то маленькое пространство, и это пространство будет вечностью. Чепуха это. Вечность – не в темах. А в отношении к ним».
Список литературы:
1. Статья в Энциклопедии «Кругосвет»
2. Наум Коржавин. Журнальный зал.
3. К 65-летию Победы. Лев Аннинский. Мальчики державы. Наум Коржавин
4. Интервью с Наумом Коржавиным в ЧасКоре (автор Юрий Чекалин)
5. Интервью с Наумом Коржавиным (автор Михаил Бузукашвили, журнал «Чайка»)