Реферат: Этноментальные константы и проблемы перевода
клянчить;
канючить.
Инкорпорированные в семантическое содержание концептуальной структуры “Христа ради выпрашивать” дифференциальные признаки “униженный”, “смиренный” соотносятся с закрепленной в русском этническом сознании лингвокогнитивной моделью, репрезентированной такими языковыми сущностями, как “Бог терпел и нам велел”, “гордым быть, глупым слыть”, “гордым Бог противится, а смиренным дает благодать”, “в убогой гордости дьяволу утеха”, “во всякой гордости чорту много радости” (Даль 1956, т.1:378).
Таким образом, значение русской концептуальной структуры “Христа ради выпрашивать” реализовано в отличающейся по сравнению с немецким концептом “sammeln” ипостаси и указывает на русскую этноментальную характерологию.
В каждом лингвокультурном сознании присутствует этическая оценка, связанная с “отношением человека к труду”. Сформированная у немцев положительная оценка связана с ценностной идеализацией трудолюбия человека, поскольку в немецком социокультурном обществе одобряется “действенное поведение”, любовь к труду и профессионализм, обусловливающие “раскованность”, “отшлифованность”, “свободу” и отточенность всех действий, что инкорпорировано в семантическое содержание концепта “Laessigkeit” и, в свою очередь, служит основой смыслового наполнения концепта “Automatik” (“автоматичность”), отражающего высшую степень мастерства, обеспеченную - в том числе - тщательно, скрупулезно (exakt) разученными и отточенными действиями.
Позитивная маркированность содержания указанных выше концептов подтверждается значением согласуемого с ними концепта “geniessen” (“вкушать”, “радоваться”, “наслаждаться”), содержащего положительную психологическую оценку трудовой деятельности, закрепленную в этническом сознании немцев.
Труд и профессионализм для немцев представляют собой абсолютные ценности, лежащие в основе развития и благополучия их лингвокультурного социума. Отличительными качествами немцев является “изумительное терпение” и “замечательная добросовестность”, которые они вносят во все свои занятия, причем их работа, по замечанию Е. Водовозовой, нисколько не страдает, если день приближается к концу: “Немецкий работник так же аккуратно трудится, как в начале работы, так и в конце... Родители воспитывают детей своих так, чтобы они прежде всего умели работать, были бы дельными людьми...”, все социальные условия формируют в этой стране “людей с железной волей, замечательно усидчивых, аккуратных и добросовестно относящихся к каждой обязанности” (Водовозова 1904: 40-45). Составляющими этнического характера немцев остаются профессиональное мастерство, уважительное отношение к труду, дисциплинированность, а также восприятие труда как важнейшего долга человека, нетерпимость ко всякой небрежности в труде и любовь к порядку. Эта любовь к порядку и основательность в соединении с жаждой созидательной деятельности дают “сплав”, называемый “немецкой деловитостью”.
Ценностная идеализация трудолюбия не является релевантной для русского этнокультурного сознания: трудолюбие как абсолютная добродетель не выступает обязательным предписанием и не поощряется русским социумом, что наглядно иллюстрируется следующим КТ - вариантом указанных выше концептов:
- ...и в каком-то уголке сознания наслаждался точно заученной небрежностью этого автоматизма (2б: 423);
- ...и в самой глубине души мне было приятно, что я с такой небрежностью проделываю всю эту точно разработанную процедуру (3б: 13).
По-русски немецкие концепты “Laessigkeit” и “Automatik” аранжированы иначе, не указывая на уважение к труду и “немецкую деловитость”.
В свою очередь, “автоматичность” заменена “автоматизмом”, предполагающим подсознательные действия, и “процедурами”, подразумевающими, в интерпретации В. Даля, “всякое длительное, последовательное дело, порядок”. Инкорпорированные в содержание этих языковых сущностей семантические компоненты “утомительный, “изнурительный” не могут индуцировать положительную оценку. В немецкой интерпретации “Prozedur” означает “трудный, утомительный, тягостный процесс (дело)” (Wahrig 1997: 989). Превалирование в концепте “процедура” отрицательной психологической оценки, столь нехарактерной для немецкой ценностной идеализации трудолюбия, объясняет возможность его неупотребления в немецком контексте.
Немецкий концепт “Laessigkeit” имеет русскую контекстуальную реализацию - “небрежность”. Семантическую базу этого КТ - варианта составляют признаки “недобросовестный”, “нерадивый”, “невнимательный”, “неряшливый”, “пренебрежительный”, “беззаботный”, указывающие на отрицательную оценку, противопоставленную нормативным, утилитарным и психологическим оценкам, связанным с трудом в немецком прагматическом сознании.
Смысловая и эмотивная несогласованность концептов “заученность” - “небрежность”, имеющая место в русском КТ - варианте, отражает контрастный и противоречивый этноментальный мир русского социума, но она не свойственна немецкому этноментальному миру, основными компонентами которого являются рациональность, прагматичность и определенная догматичность. Представители немецкого лингвокультурного мира не могут “получать наслаждение от небрежности”, ибо такое поведение не соответствует принятым в немецком социуме нравственным нормам, санкционированным силой обычая и общественного мнения, в то время как взаимосцепление разных видов норм, структурное напряжение между различными нормативными системами характерно для русского менталитета.
Оценочные квалификации труда человека представлены в содержании концептов “tingeln”, “Faxen machen”, “Reste”. Концепт “tingeln” вербализован в следующем контексте:
- Ich konnte natuerlich weiter auf der dreissig - bis - fuenfzig-Mark-Ebene tingeln... (1 б: 27).
В силу устойчивого положительного отношения к труду, закрепленного в немецком этнокультурном сознании, слово “tingeln” c интегральным компонентом “предприимчивый” сопровождается положительной рационалистической оценкой. В семантическом содержании концепта “tingeln” (то есть “выступать в кабаре, на любых подмостках и сценах”) акцентируется активность и “деятельное поведение” индивида. В бытовом сознании немцев за этими характеристиками закреплены позитивные утилитарные оценки, основанием для которых служат дифференциальные признаки дескрипции “tingeln” - “активный”, “жаждующий заработать”. В своей прагматической интерпретации “жажда заработать” связана с конкретными практическими результатами, поэтому компонент “предприимчивый” содержит в себе рациональное, прагматическое начало, определяющее природу немецкого трудолюбия.
Вербальная репрезентация концепта “tingeln” в русском переводе иллюстрирует пассивность (лень) индивида, ср.:
- ...Конечно, я мог бы и дальше подхалтуривать в пределах тридцати - пятидесяти марок за вечер... (2б: 431);
- Конечно, я мог бы побыть в разряде тех, кто получает “тридцать-пятьдесят-марок- за выход”... (3б: 25).
Семантическое основание концепта “подхалтуривать” составляют дифференциальные признаки “бесполезный”, “нерадивый”, “недоброкачественный”, “небрежный”, “ленивый”, “неэффективный”, “ненадежный”. Этот концепт сопровождается в бытовом сознании русского социума положительными психологическими и прагматическими оценками, преобладающими над отрицательными этическими оценками, что объясняется закрепленными в русском этнокультурном сознании иными стереотипами “деятельного поведения”.
Оценочная квалификация человека, пассивно, без усердия и рвения относящегося к труду, выражена в русском переводе вербальным вариантом “побыть в разряде тех, кто...”, ядерным семантическим компонентом которого является “бездейственность”. В русском бытовом сознании интегральный признак “пассивный” (“бездейственный”) не маркирован негативной этической характеристикой.
Антитеза “труд-праздность” как маркер немецкого и русского менталитета получает свое оценочное толкование, правда, далеко не однозначное, еще в русской классической литературе. Говоря о “русской душе” и “проклятой славянской распущенности”, И.С. Тургенев отмечает отсутствие целеустремленности, “цепкости”, привычки к “горькому, постоянному труду” как издержки той широты души и внутренней свободы, которые отличают русского человека от “деловитых и ограниченных” немцев. В русской критике построенная в романе И.А. Гончарова “Обломов” антитеза характеров Обломов-Штольц рассматривается как отражение русской и немецкой ментальной характерологии. Для Штольца труд - это “образ, содержание, стихия и цель жизни”, причем, рационально осмысленная, целенаправленная деятельность Штольца исключает “незаинтересованное содержание” без “реальной пользы”, в то время как Обломов не способен понять значение труда.
Различное ценностное отношение к труду и профессиональной деятельности выражено в содержании концептов “Faxen machen”, “Reste” и их русских вербальных вариантов.
Положительно маркированные концепты, относящиеся к модели “трудовая деятельность” и сопровождаемые позитивными психологическими и рационалистическими оценками в прагматическом сознании немцев, свидетельствуют об их значимости в концептуальной системе носителей немецкого языка, что иллюстрируется, в частности, следующим примером:
- ...sondern bloss noch Faxen machte.., wenn ich die Reste meiner Nummer Verteidigungsrat vorfuehrte... (1б: 14).
Содержание концепта “Faxen machen” раскрывается его семантическим компонентным составом “Dummheiten/Geschichten machen”, “Grimassen schneiden”, “sich albern”, (то есть, “корчить рожи”, “паясничать”, “гримасничать”, “скоморошничать”, “фиглярничать”), в котором репрезентирована суть клоунады, иными словами, специфика профессиональной деятельности героя-клоуна.
Уважительное отношение к любой профессионально выполняемой работе, предписанное нравственными устоями немецкого социума и закрепленное в практическом сознании его членов, выражено также в содержании концепта “Reste” (meiner Nummer) с интегральными признаками “последний”, “оставшийся”, “конечный”, которые в бытовом немецком сознании не сопровождаются отрицательными утилитарными оценками. Немецкие концепты “Faxen machen” и “Reste” репрезентированы в русских переводах следующими вербальными вариантами:
- ...просто выкидывал разные штучки, когда я заканчивал свой номер “Совет обороны”... (2б: 425);