Реферат: Еврипид (480—406 гг. до н. э.)
Еврипид - третий знаменитый греческий трагик, видимо, не участвовал в общественной деятельности и не очень был ценим современниками. При жизни он только четыре раза в состязаниях трагиков получил первый приз (пятый раз первое место было ему присуждено сразу после его смерти), но через сто лет он стал любимейшим греческим поэтом и, как Эсхил и Софокл, классиком мировой литературы. Из 90 созданных им трагедий сохранилось 17: "Алкестида", "Медея", "Гераклиды", "Ипполит", "Гекуба", "Геракл", "Просительницы", "Троянки", "Электра", "Ион", "Ифигения в Тавриде", "Елена", "Андромаха", "Финикиянки", "Орест", "Вакханки", "Ифигения в Авлиде". Кроме того, до нас дошла одна сатировская драма "Киклоп".
Драмы Еврипида отличаются от предшественников тем, что они полны разглагольствований, обсуждений, споров. Длинные монологи и диалоги вытесняют и заглушают песни хора. Однако главное свойство Еврипида — раскрытие чувств и страстей героев. Еврипид создает новый тип трагедии — трагедии страстей, скрывающихся в сердце человека. Он показывает, что начинающие бушевать страсти несут гибель, после их вихря остаются только руины человеческих судеб. К типу трагедии страстей относится и драма "Медея", написанная по мотивам мифа об аргонавтах. В ней поэт говорит о попранной верности, о неисполнении данного слова, о безумной страсти.
В прологе драмы кормилица, поговорив с воспитателем детей, указывает, что трагедия зреет в сердце Медеи:
Это облако стона сейчас
Раскаленная злоба ее
Подожжет.
(Еврипид. Медея. / Античная драма. М., 1970, с. 237. Здесь и далее пер. И. Анненского).
Зрители слушат доносящиеся из дворца стоны и вздохи Медеи, ее проклятия Ясону и детям. Кормилицу мучает страшное предчувствие по поводу детей. Пришедшая Медея объявляет свои планы отомстить Ясону, Креонту и его дочери (262—264), потому что бросивший ее Ясон женился на царевне. Большинство исследователей Еврипида считает Ясона эгоистом и негодяем [9, 138; 17, 197; 27, 254—255 и т. д.]. Едва ли не один Ф. Зелинский оправдывает его, утверждая, что для него главное — не власть или богатство, а дети, что он — жертва [39, 347]. Медея этой трагедии — тоже сложный персонаж. Она может считаться как существом, ослепленным страстью, так и трезво размышляющей и хладнокровно действующей женщиной [19, 308—312]. Видимо, оба утверждения справедливы, так как Медея на самом деле весьма хладнокровно притворяется: она страдает настолько, насколько нужно страдать, желая смягчить сердце Креонта, чтобы тот разрешил ей еще на один день остаться в Коринфе, и плачет столько, сколько нужно плакать, желая пустить пыль в глаза Ясону, чтобы тот с детьми пошел просить Креонта и царевну не изгонять их.
Однако она ведет себя так, потому что ослеплена местью, заглушающей в ней все, даже материнскую любовь. Огонь мести постоянно пылает в сердце Медеи, она наслаждается им: "Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею / Мы в трупы обратили... ненавистных..." (374—375). Она только обдумывает способы: или поджечь дворец, или взяться за кинжал, или прибегнуть к яду (378—411). Важны второй и третий эписодии драмы [37, 282]. Споря и ругаясь с Ясоном, Медея не может не обратить внимания на то, что, оправдываясь по поводу свадьбы (по греческим законам брак с чужестранкой или чужестранцем считался нелегальным и недействительным. Дети, родившиеся в таком браке, не имели гражданских прав.), муж много говорит о благе и будущем детей. В третьем эписодии она не только добивается от Эгея обещания принять ее в Афинах, но и еще раз убеждается, что наследники, дети для мужчины очень важны: Эгей направлялся с вопросом к оракулу, суждено ли ему иметь наследников. Когда Эгей ушел, Медея говорит хору: "Я знаю наконец, / Куда мне плыть" (766). До этого она еще не решила, как мстить. Теперь она указывает свой путь: "Я / должна убить детей". Хор ошарашен: "И ты убьешь детей, решишься ты?" (816). Медея отвечает: "Чем уязвить могу больней Ясона?" (817).
Медея была бы весьма односторонним и схематичным чудовищем, если бы Евридпид не показал драмы, происходящей в ее сердце: борьбы междц демоном мести и материнской любовью. Уже решившись на страшный поступок, она признается:
Упало
И сердце у меня, когда их лиц
Я светлую улыбку вижу, жены.
(1042—1043).
Демон мести побуждает осмелиться, а любовь матери умоляет:
Ты, сердце, это сделаешь?.. О нет.
Оставь детей, несчстная...
(1056—1057).
Однако демон мести опять нападает и побеждает. Убивая детей, Медея надеется отомстить Ясону и достигает своей цели: она подавляет мужа, как бы сбивает его с ног (1323—1350). Увы, это не есть победа ее правды, ее моральной позиции. Хор заранее предупреждает ее: "Несчастием еще ль ты не сыта?" (818). Медея и сама понимает, что, убив в себе любовь матери, она будет страдать больше, чем Ясон: "Безумно покупать / Ясоновы страдания своими / И по двойной цене..." (1046—1047). Когда в конце трагедии она наслаждается тем, что попала в сердце Ясону, он замечает, что Медея тоже страдает и мучается, и она признается, что это правда (1060—1062). Таким образом, нанося удар Ясону, Медея наносит удар и себе. В этой трагедии нет победителей.
"Вакханки" — это трагедия другого типа: не трагедия страстей, а философская драма. Должны ли смертные познать бога умом, или ощутить мистическим чутьем? Подобает ли богу гневаться и мстить согрешившим людям, или он должен быть бесконечно добр и снисходителен? Такие и подобные вопросы, видимо, занимали головы многих людей в V в. до н. э. Одни старались найти объяснение, основанное на традиционных мифологических образах, другие это называли безбожием и всеми силами боролись с мыслителями. Учитель и друг Еврипида, Софокла, Перикла философ Анаксагор, объяснял, что Солнце — это раскаленная масса металла, гром — столкновение облаков, а мир сформирован Умом, который расшевелил и пронизал бывшую хаотическую массу. Он был привлечен афинянами к суду и только с большим трудом спасен Периклом от смерти (Diog. Laert. II 6—15). Сократ выпил знаменитую чашу цикуты, обвиненный в непочитании традиционных богов.
Еврипид избрал миф о появлении культа Диониса в Фивах. Дионис приходит как проповедник своей религии. Некоторые фиванцы уже почитают Диониса. "Нет, презирать богов не мне — я смертен", — говорит старый основатель города Кадм (199; Еврипид. Вакханки. / Еврипид. Трагедии. Т.2, М., 1969, с. 436. Пер. И. Анненского. Царь Пенфей не мог сразу подавить распространение этого культа, потому что был в отъезде. Вернувшись домой, он энергично начинает бороться с религией, проповедуемой Дионисом. Пенфей хочет постичь религию разумом, и эта экстатическая вера ему кажется непонятной, абсурдной и глупой (345; 483).
Схватив Диониса, он задает ему логичные и рациональные вопросы: откуда он прибыл? Кто его вдохновил быть апостолом этой религии? Как, каким образом он получил это повеление? Каковы обряды у нового бога? Дионис отвечает неясно (460—518). Пенфею кажется, что допрашиваемый выкручивается, он нервничает и злится из-за того, что юноша хитрит, и приказывает привязать его в конюшне. Туманными ответами Диониса, противопоставленными рациональной позиции Пенфея, Еврипид иллюстрирует мысль, что веру невозможно объяснить и обосновать рационально.
Об этом в начале трагедии уже упоминал Тиресий, сказав, что человек не должен рассуждать о богах, поскольку так поступали деды и отцы, а их установлений, древних как Время, не уничтожит и мудрствование, изобретенное даже самыми высокими умами (200—203). "Мудрствование не мудрость", — своей знаменитой фразой вторит ему хор (396; Euripides. Fabulae. Ed. A. Kirchhoff. Berolini, 1867. I. Дословный перевод выполнен переводчиком). Мудрствование — это рассуждения людей, выдуманные ими теории, вечная их жажда познания и вечные заблуждения. Мудрость — это понимание, что не разум ведет к богу, а сердце, душа, вера. Разуму религия может казаться нелогичной, примитивной, странной, непонятной, человек должен верить не рассуждая и не думая.
Вакханки, увенчанные плющом, почитают Диониса плясками и песнями. Они бегут встретить его в горы, леса, ущелья. Пенфей уверен, что вакханки — распутницы, но вестник, отправленный по приказу царя их преследовать и схватить, рассказывает, что они ведут себя скромно и порядочно. Вакхантки как бы отождествляются с природой, становятся ее элементыми: подпоясываются змеями (698), кормят грудью детенышей волков и ланей (699—702). Ритм их танца сливается с ритмом прыжков косули, журчанья воды, шелеста листьев, с вечными живительными силами, с богом. Только такой преданной и наивной вере бог дает благословение и чудесные дары: только для нее открываются источники вина, воды и молока, стекает мед (704—713).
Хор вакханок — важное действующее лицо этой трагедии. Участвуя во всей драме, он наилучшим образом выражает идею благодати наивной веры. Такая роль хора не характерна для трагедий Еврипида. Считается, что значение хора в греческой трагедии со временем уменьшается: хоры драм Эсхила — обычно самостоятельные и важные действующие лица (такой хор мы видели в его "Эвменидах"). Партии хора в трагедиях Софокла короче, хор не вмешивается активно в действие, а Еврипид оставляет хору только обязанности эпизодического комментатора. Однако "Вакханки" — исключение: эта трагедия из-за значительной роли хора кажется несколько архаичной.
Ученые давно спорят, на чьей стороне здесь находится Еврипид [5, 60—78; 13, 178; 18, 11—119; 23, 279—285; 27, 271; 32, 340—344; 44, 93]. Показав блаженство почитателей бога, он показывает и наказания заблудшим. Дионис разрушает дворец Пенфея, затуманив его разум, насмехается над ним и в конце концов губит. Жестоко мучается Агава, не ясно, почему страдает признавший Диониса Кадм. "Ты прав, о бог, но чересчур суров...", — звучит человеческий стон в конце драмы (1346). Однако споры, на чьей стороне Еврипид, наверное, не могут быть разрешены. Драматург прекрасно показал и рационализм Пенфея, и иррационализм, проповедуемый хором вакханок, и исполненное экстаза блаженство верующего, и трезвую твердость неверующего, но ничего не разрешил, оставляя обе эти силы быть такими, какими они были. Наказывая Пенфея, Дионис не побеждает, потому что вызывает сомнения из-за своей жестокости, но не побеждает и правда погибшего Пенфея. То же самое мы видели и в "Медее", там также нет ни побежденных, ни победителей. Таким образом, конфликты трагедий Еврипида остаются неразрешенными.
В конце драм Еврипида часто внезапно появляются боги. Deus ex machina обычно появляется для того, чтобы прекратить неразрешимый конфликт. Так, в трагедии "Орест" суд Аргоса осуждает Ореста на смерть. Осужденный заставляет Менелая его спасать, а Менелай уклоняется. Появившийся ex machina Аполлон прекращает драму. Похожим образом прекращают неистовство человеческих страстей Диоскуры в "Елене", Афина — в "Ифигении в Тавриде", Артемида — в "Ифигении в Авлиде", Фемида — в "Андромахе". Ситуация в трагедии "Электра" такая же, как и в "Эвменидах" Эсхила: убивший мать и Эгисфа Орест мучается из-зи своего злодеяния, но Еврипид прекращает его мучения, присылая Диоскуров, приказывающих Оресту бежать в Афины и предсказывающих счастливое будущее. Появления богов в этих трагедиях могло бы и не быть, потому что deus ex machina только заканчивает трагедию, но не решает конфликта.
Возможно, так происходило из-за того, что большинство персонажей Еврипида увидели свет во время страшной, братоубийственной Пелопонесской войны. Афины и Спарта, вовлекая и другие полисы, сражались за могущество и влияние. Война весьма истощила обе стороны и положила начало кризису греческого классического мира. Полного поражения Афин Еврипиду видеть не пришлось, однако несчастий хватило и так: пожары, смерти, нужда, мор, уничтоженный флот, семь тысяч афинян, проданных в Сицилии в рабство — такова была реальность. Ни идеи гармоничного мира, ни идеи гармоничного человека не могли в ней ни удержаться, ни процветать. Они существовали только по инерции. Видимо, поэтому художественный мир множества трагедий Еврипида дышит безнадежностью и не видит никакого выхода.
Иногда автор может предложить верить в чудо. Некоторые трагедии Еврипида, после вмешательства бога, героя или благодаря успешно сложившимся обстоятельствам, заканчиваются счастливо. В трагедии "Алкестида" драматург изображает траур в доме царя Адмета после смерти царицы Алкестиды. Аполлон некогда дал Адмету возможность отложить день смерти, если кто-нибудь другой в тот печальный момент решится вместо него отправиться в Аид. Однако никто не хотел умирать вместо Адмета. Пожертвовала собой только молодая его жена Алкестида. Во время подготовки к похоронам к Адмету забрел Геракл. Царь не хотел нарушить обычай гостеприимства и не сказал тому, что случилось. Геракл весело пировал в другом конце дворца. Узнав от слуги о домашнем трауре, он вступил в борьбу с божеством смерти Танатосом, одолел его и вернул жизнь Алкестиде. Геракл в этой трагедии изображен как милый весельчак, любящий хорошо поесть и выпить.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--