Реферат: Федор Тютчев - поэт империи

Стихотворение «Два голоса» является религиозно-философским ключом ко всей «тютчевиане» (да будет позволено употребить здесь такое слово). В этом маленьком – как и почти всё у интересующего нас автора – поэтическом шедевре, подобно солнцу в капле воды, отразилось целостное мировоззрение, со своей онтологией, этикой и эстетикой. Молчание мира не означает молчания Творца – вот главная его идея. Напротив, безмолвие звезд и могил только приближает верующее сознание к Тому, кто по существу сам есть Свет и Победитель смерти. Трагедия мира сего преодолевается Воскресением, любви без жертвы не бывает, однако это такая любовь, которой остается лишь завидовать блаженным греческим олимпийцам. «Всякий усилием входит в Царствие Божие» (Лк. 16:16).

Второе ключевое произведение философской лирики Тютчева, без сомнения, “Silentium!”. В отличие от предыдущего «онтологического» исповедания веры, здесь мы встречаемся преимущественно с человеческим, антропоцентрическим измерением сущего. Достойно внимания при этом, что в обоих стихотворениях мы прикасаемся к загадке мироздания прежде всего в молчании (silentium, да ещё с восклицательным знаком). «Молчи, скрывайся и таи / И чувства и мечты свои» - таков первый принцип тютчевской «поэтической антропологии». У многих комментаторов, особенно романтического толка, эти слова вызывали нечто вроде мизантропии: на первый план у них выходила драма роковой разъединенности людей, порой даже самых близких. Как известно, в ХХ веке эта действительно важная тема получила тщательную художественную и теоретическую разработку в концепциях экзистенциализма и лингвистической философии. Кто не сталкивался, например, с пресловутой «некоммуникабельностью» – достаточно вспомнить «Молчание» И. Бергмана или «Затмение» М. Антониони. Знаменитый «Логико-философский трактат» Л. Витгенштейна заканчивается фразой: «о чем нельзя сказать, о том следует молчать».

У Тютчева имеет место нечто другое. Не следует забывать, что Федор Иванович Тютчев – русский поэт, наследник вековой православной традиции. «Слово – серебро, а молчание – золото», утверждает народная пословица. Тут заключена фундаментальная для всей православной культуры мысль: как свет во тьме светит, так и слово может быть услышано лишь в тишине. Истина есть тайна, которая освещается ещё большей тайной. Именно об этом писал в своих сокровенных трактатах Дионисий Ареопагит. Это понимали древние восточные исихасты, это понимал последователь Сергия Радонежского преподобный Андрей Рублев, изобразившей на своей «Троице» безмолвный разговор трех ангелов. С точки зрения апофатического богословия, Бог есть начало всего, которое в тварном существовании выступает как положительное ничто – таков глубинный смысл крылатой тютчевской строки: «мысль изреченная есть ложь». Разумеется, в падшем мире на духе лежит проклятие объективированной речи. Человеку – в том числе и художнику - всегда мало сказанного, ему нужно ещё несказанное. Всякое людское слово частично, неполно. Но для того и было произнесено над вселенной Слово Божье, чтобы люди в тишине слышали и любили друг друга…

Так вот каково, значит, «чистое искусство» Федора Тютчева! Его чистота – это чистота первоначального замысла о мире и человеке. «Я люблю твой замысел упрямый», как скажет спустя сто лет другой знаменитый поэт. Выражаясь философским языком, поэзия Тютчева в своем мировоззренческом синтезе была попыткой сказать богочеловеческую правду о небе и земле в их постоянном – и прежде всего любовном – взаимостремлении. В 1836 году Тютчев писал о стихах Бенедиктова: «В них есть вдохновение и, что служит хорошим предзнаменованием будущего, наряду с сильно выраженным идеалистическим началом, наклонность к положительному, вещественному и даже чувственному. Беды в этом нет. Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле»(1). Земля на фоне Неба - вот основная тональность тютчевской лирики, которая вполне заслуживает наименования мистической, если бы это слово не было опошлено позднейшим декадентством. Сколько было написано в начале ХХ века о древнем хаосе, лежащем якобы в основе «мироздания по Тютчеву», о страшной ночи, глядящей нам в глаза из «безыменной бездны», лишь слегка прикрытой «златотканным покровом» солнечного дня. Основоположником такой трактовки тютчевианы стал никто иной, как Владимир Соловьев, подверставший наследие гениального поэта-мыслителя под свою, в сущности, гностическую концепцию борьбы «мирового художника» и «темного хаоса». Если бы мировидение Тютчева исчерпывалось подобной двойственностью, оно бы почти ничем не отличалось от «вечного возвращения» аполлоновского и дионисовского начал, дурной бесконечности которого не вынес ум Фридриха Ницше. В том-то и отличие духовного послания Тютчева от любых оккультно-модернистских опытов, что оно в последней глубине своей является христианским, то есть видящим мир в Божьем луче, а не в бездне. Да, в природе и человеке есть страсть и страх, им действительно угрожает «хаос родимый» - но смерть в этом мире обусловлена в конечном счете отсутствием любви, подобно тому, как тьма есть всего лишь отсутствие света. Небо любит землю и не оставляет её одну, несмотря ни на что – такова ключевая мысль Тютчева, служащая ответом тем критикам, которые безоговорочно причисляют Федора Ивановича к авторитетам Серебряного века с его осознанной теорией «двух бездн» (Д.С.Мережковский, Вяч.И.Иванов), нередким срывами в смертолюбие и даже в открытый демонизм.

Чтобы покончить с легендой о Тютчеве-символисте и чуть ли не декаденте, приведу два коротких его стихотворения, афористически формулирующих отношение поэта к природе и тварному миру вообще:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик –

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык…

Совершенно очевидно, что Тютчев переживал природу не как мертвую материю, а как живой отблеск Божьей славы, что совсем не обязательно связывать с хаотической «мировой душой» Соловьева. Дело в том, что само бытие вселенной в истоке своем есть духовный акт, энергийно реализующий творческую идею Бога. В таком плане любой камень, не говоря уже о цветке или вольной птице, есть чудо (2) – просто у «нормальных» людей для его восприятия обычно не хватает зрения и слуха. О том и речь у поэта: «Они не видят и не слышат,/ Живут в сем мире как впотьмах,/ Для них и солнцы, знать, не дышат/ И жизни нет в морских волнах». Разумеется, природа райская и природа падшая решительно отличаются друг от друга, что всегда подчеркивалось христианской натурфилософией. Глубина тютчевской мысли заключается в интерпретации мирового – в том числе природного – бытия – как драматически развернутой коллизии между идеальным и наличным (грешным) её состоянием. «Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим.8:22), а человек как микрокосм действительно определяет собой судьбу творения, начиная с первородного греха и кончая последним выбором потомков Адама. Так или иначе, тютчевская поэтическая онтология переходит в конечном счете в эсхатологию, утверждающую оптимистический финал мировой драмы, когда «времени больше не будет»:

Последний катаклизм

Когда пробьет последний час природы,

Состав частей разрушится земных:

Всё зримое опять покроют воды,

И Божий лик изобразится в них!

Сказанного, однако, было бы недостаточно для конкретизации тютчевского философского кредо, если бы об этом не позаботился сам поэт. В своих стихах он касался не только сущего, но и должного, так что на страницах его сочинений одинаково нечего делать ни пантеизму, ни экзистенциализму. В произведениях его зрелого периода главным действующим лицом – одновременно мистическим и совершенно реальным – становится Россия, или, лучше сказать, Святая Русь. Именно это, без сомнения, составило славу его творений и навеки ввело их в нашу национальную классику. Вспомним для начала хрестоматийно известные четыре строки:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить.

У ней особенная стать:

В Россию можно только верить.

Не боясь высоких слов, я назвал бы данное высказывание поэтической формулой России. Попытаемся медленно (герменевтически) вчитаться в этот шедевр - он того стоит.

Каков смысл знаменитого «умом Россию не понять»? Прежде всего тот, что «ум не есть высшая в нас способность» (Н.В.Гоголь). Русская православная духовная традиция никогда не абсолютизировала конечный человеческий разум. Выражаясь ученым языком, русская культура не впадала, подобно романо-германскому Западу, в грех рационализма, когда живая жизнь фактически подменяется сколь угодно стройной логической схемой (яркий образец – философия профессора Гегеля). Применительно к самой России это означает, что для её осмысления требуются силы всей души, а не только холодного рассудка. Чтобы ориентироваться в многослойном русском пространстве-времени, нужна вера, надежда и любовь. Только отказавшись от агрессивного гносеологического захвата (от «аршина общего»), только не пытаясь подогнать уникальный космо-психо-логос Святой Руси под общечеловеческий обывательский стандарт, позволительно надеяться хоть что-нибудь понять на этой «шестой части суши». Если трактовать веру как «обличение вещей невидимых», то Россия в некотором отношении не вся видна, её метафизическое ядро скрыто от профанного взгляда. Пободно граду Китежу, при приближении чужих для неё духовных энергий Русь уходит на онтологическую глубину – сравни это хотя бы с североамериканской технической цивилизацией, где нет ничего вверху и внизу, а всё в середине.

Но мало того, что Федор Тютчев дал нам религиозно-эстетическую формулу русской души. Он ещё и содержательно раскрыл её - разумеется, насколько она вообще раскрываема в художественных образах. Я приведу сейчас ещё одно ключевое стихотворение Тютчева, в котором вера в Россию предстает как христианская мысль о России, как её сакрально-эстетическое оправдание:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа –

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа.

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит