Реферат: Ядерная программа Исламской Республики Иран во внешней политике США
Пожалуй, ни у кого не может вызвать сомнения то обстоятельство, что «усилия США по нейтрализации ядерных амбиций Ирана стали основным фокусом американской политики нераспространения на протяжении десятилетий». О том, что эта политика США вызвана в большей степени геополитическими соображениями, нежели идеей не допустить распространения ядерного оружия, свидетельствует хотя бы тот факт, что вне рамок такой заботы фактически остается крупный региональный сосед ИРИ – Пакистан, который в 1998 г. вслед за Индией провел испытание своего ядерного оружия, окончательно нуклеаризировав регион Южной Азии, названный в свое время Б.Клинтоном «самым опасным местом на земле».
О выборочном подходе США к проблеме распространения ОМП пишет и авторитетный американский ученый, автор известной фундаментальной работы «Бомба Индии» Дж. Перкович. Комментируя политику республиканской администрации США по вопросам нераспространения, он замечает: «С точки зрения радикально настроенных членов администрации, таких как Роберт Джозеф, Дуглас Фейт /…/, проблему представляет собой не само ядерное оружие, а обладающие им "плохие парни"».
Примечательно, что сам термин «исламская бомба», которым США пугают весь мир, появился не в Иране, а именно в Пакистане. Как отмечает президент Института Ближнего Востока Е.В. Сатановский, ««Исламская бомба» превратилась в своего рода «святой Грааль», произвольно перемещающийся по Ближнему Востоку вслед за вектором интересов Вашингтона: в Сирию, Иран… При этом едва ли не наименьшее внимание уделяется Америкой единственному исламскому государству, в котором ядерное оружие не только существует, но и может попасть в руки мусульманских экстремистов, – Пакистану».
О том что, иранскую ядерную программу «придумали» США, написано уже достаточно много. Недавняя публикация газеты «Вашингтон Пост» касательно меморандума Совета национальной безопасности США № 292, в котором обосновывается необходимость поддержки шахского Ирана в развитии его ядерной программы, развеяла сомнения даже у американской общественности по поводу того, кому должен быть благодарен Иран за появление своей национальной ядерной программы.
Ниже попробуем очертить некоторые концептуальные аспекты современной иранской политики США, которая в последнее время формируется с учетом как традиционного израильского фактора, так и влияния иракской войны на ситуацию в регионе, а также подключения ЕС к проблеме разрешения кризиса вокруг ядерной программы Ирана.
Израильский фактор, безусловно, является одним из приоритетных в определении контуров иранской политики США. Однако нам представляется неверным чрезмерное утрирование данного фактора, как это делал, например, высокопоставленный сотрудник МАГАТЭ Д.Фишер на страницах российского журнала «Ядерный контроль»: «России не стоит обращать внимание на попытки давления со стороны США. Эти попытки объясняются политическими причинами. Одна из них – давление на Администрацию Клинтона мощного израильского лобби. Многие в Израиле убеждены, что после уничтожения ядерных объектов в Ираке главным реальным врагом Израиля становится именно Иран. Поэтому израильское лобби в Вашингтоне запустило грандиозную пропагандистскую машину, работающую против иранской сделки».
О тождественности, взаимодополняемости позиций Израиля и США по ядерной программе Ирана – уже в период правления республиканцев – заявляли и высокопоставленные американские дипломаты. В этом плане примечательна концептуальная статья советника президента США по национальной безопасности, а ныне государственного секретаря К.Райс, опубликованная в начале 2000 г. в престижном «ForeignAffairs». Намечая контуры будущей политики республиканцев в отношении Ирана, Райс говорила буквально следующее: «Иран представляет из себя определенную проблему в регионе Ближнего Востока – центрального для интересов США и нашего ключевого союзника Израиля. Иранские вооружения все больше и больше напрямую угрожают Израилю /.../. В конечном счете, изменения политики США в отношении Ирана потребуют изменения поведения Ирана». Как видим, Райс, рассматривая тогда будущую политику США в отношении Ирана, эту политику обусловливает, в том числе, и израильским фактором.
Действия республиканской администрации США показали, что К.Райс имела в виду именно ужесточение американской политики по отношению к ИРИ, которое, после переизбрания Дж.Буша-младшего на второй президентский срок, перешло в угрозу применения силы против Ирана.
То, что вопрос обеспечения безопасности Израиля будет иметь важнейшее значение в стратегии республиканской администрации США во главе с Дж.Бушем-младшим, было очевидно. Безусловно, традиционно интересы Израиля стараются защищать демократы, а не республиканцы. Однако член-корреспондент РАН А.А. Кокошин указывает на одно интересное обстоятельство: «Значительная часть еврейской общины, традиционно ориентировавшейся преимущественно на демократическую партию, стала в большей мере ориентироваться на республиканцев, активно участвуя в формировании внешней и военной политики новой администрации, пришедшей к власти после президентских выборов 2000 г.». Так что учет израильских интересов в формировании внешнеполитической стратегии республиканской администрации США достаточно важен.
Не вдаваясь в подробности ирано-израильских отношений, отметим лишь то, что Израиль имеет право быть озабоченным возможностью превращения Ирана в ядерную державу. Поддержка со стороны ИРИ радикальных исламских организаций на протяжении многих лет угрожала и сегодня также угрожает безопасности Израиля.
Однако было бы неверным считать иранский режим настолько радикальным, чтобы он во что бы то ни стало на деле стремился к уничтожению Государства Израиль. Проблемы в ирано-израильских отношениях обусловлены, на наш взгляд, прежде всего проблемами в ирано-американских отношениях, а не наоборот. Сегодня больше, чем когда-либо за последние 10–15 лет, политика США по отношению к Ирану и его ядерной программе определяется прежде всего американскими интересами, а не интересами Израиля. Ниже постараемся ответить почему.
После окончания гражданской войны в Ливане, Израиль фактически остался чуть ли не единственным «слабым местом» США на Ближнем Востоке, удар по которому со стороны ИРИ означал бы удар по самим США. Традиционно средством «удара» для Ирана остается ливанская организация «Хезболла», иранское влияние на которую, впрочем, за последнее десятилетие значительно убавилось. Такое уязвимое положение Израиля значительно изменилось после войны в Ираке, которая сделала сами США «открытыми» для давления со стороны ИРИ.
Полтора года тому назад восстание шиитов во главе М.ас-Садром стало неожиданным проявлением недовольства большинства иракского населения установленным американцами новым режимом и его политикой. Заявление министра обороны Ирака Х. Шаалана о том, что за этим восстанием стоит Иран, вызвало критику не только со стороны руководства ИРИ, но и со стороны коллег Шаалана по иракскому правительству. Шаалан дал крайне максималистскую оценку роли иранских властей в восстании шиитов. Однако факт остается фактом: в дни восстания эн-Наджаф был обвешан портретами Хомейни и ас-Систани (о последнем одна из американских газет писала, что иракский аятолла говорит по-арабски с ярко выраженным персидским акцентом). Более того, иракские аятоллы, и это касается не только сравнительно умеренного А.ас-Систани, но и радикального М.Садра, никогда не скрывали свои особые отношения с режимом иранских аятолл.
Победа проиранской шиитской партии «Даава» на выборах в иракский парламент ознаменовала почти что легитимное вовлечение ИРИ в определение политики нового иракского правительства. С дальнейшей стабилизацией либо дестабилизацией ситуации в Ираке роль и влияние ИРИ так или иначе будут возрастать. В первом случае в связи с тем, что шииты полнее начнут контролировать страну и определять ее внутреннюю и внешнюю политику, во втором случае в связи с тем, что даже с началом гражданской войны шиитское большинство будет самой сильной стороной конфликта, в том числе и благодаря поддержке тех же США, которым проиранские шииты более симпатичны, чем радикальные сунниты, руководимые «Аль-Каидой» и представителями правящей в Ираке при С.Хуссейне партии «Баас».
США явно не ожидали такого массированного вовлечения ИРИ в иракские дела, что, естественно, сказывается на ирано-американских отношениях. Данное обстоятельство усугубилось тем, что после войны в Ираке иранская ядерная программа приобрела особый масштаб, в чем косвенно виноваты сами США.
Война в Ираке имела для США два негативных последствия:
1. Ликвидировав режим Хуссейна, США еще больше усилили мотивированное желание ИРИ обзавестись ядерным оружием. И основной довод иранцев – это недопущение возможного американского вторжения. Даже американские политики отмечают, что «Тегеран стремится заполучить ядерное оружие прежде всего для того, чтобы предотвратить нападение со стороны США». На это указывает в частности К. Поллак, бывший в 1995–1996 и 1999–2001 гг. главой Управления по делам Персидского залива в Совете национальной безопасности США.
В.И. Сажин, анализируя влияние войны в Ираке на проблему нераспространения ядерного оружия, склоняется к мысли, что «так называемые «пороговые страны», то есть те, которые находятся на пути к созданию атомной бомбы, все чаще приходят к выводу, что им поможет только доктрина ядерного сдерживания». США оправдали свое вторжение в Ирак тем, что страна эта разрабатывает химическое оружие. То есть Иран убедился, что наличие химического оружия у Ирака и угроза его применения не помешали США вторгнуться в Ирак. Позже американцы признали, что у Ирака не было химического оружия. Иранцы опять же должны были сделать соответствующий вывод: обвинение в разработке и хранении ОМП послужило для США исключительно поводом для начала военной операции против Ирака. В этом свете, естественно, встают два вопроса:
Начали бы США войну против Ирака, если бы у режима С. Хуссейна было химическое или ядерное оружие?
Не правильно ли на самом деле попытаться быстро создать ядерное оружие, которое может служить гарантом ненападения со стороны США?
Безусловно, иранские власти отчетливо понимают сложившуюся вокруг себя и своей страны ситуацию, что влияет на их доктрину национальной безопасности. Как справедливо отмечает профессор Йельского университета И. Валлерстайн, «только сумасшедший не стал бы разрабатывать ядерное оружие на месте иранского лидера».
2. Ликвидировав режим С. Хуссейна в Ираке, США фактически уничтожили единственную региональную силу, которая достаточно эффективно сдерживала иранскую экспансию в регионе Ближнего Востока. Не ту экспансию, которую часто рисуют американские эксперты (военная агрессия, ядерный шантаж и т.д.), а экспансию в более широком понимании этого слова, охватывающую политическую, экономическую, торговую, культурную и другие сферы.
Свергнув Хуссейна, США, можно сказать, загнали себя в тупик. Они стали более, чем когда-либо, зависимы от поведения и политики ИРИ. «Свободный» Ирак стал самым слабым местом США на Ближнем Востоке, открытым не только для деятельности исламских фундаменталистов, но и для развернутой экспансии ИРИ. И если фундаменталистов можно периодически физически уничтожать или сажать в Абу-Грейб в надежде, что когда-либо прекратятся их вылазки, то с Ираном, не прибегающим к терроризму и незаконным действиям, а опосредованно берущим часть власти в Ираке, справиться с помощью морских пехотинцев невозможно. Несмотря на громкие заявления президента США Дж. Буша-младшего, сделанные в начале 2005 г., о возможности силового решения иранского вопроса, США не готовы, не в состоянии реализовать «иракский сценарий» на иранской земле. Хотя бы по той простой причине, что Иран более, чем в три раза больше Ирака по территории и населению, а иранские азербайджанцы явно не будут себя вести так, как повели себя иракские курды или шииты. Более того, в случае американской агрессии Иран с большим успехом может расшатать позиции США в Ираке и Афганистане. С этой точки зрения особо интересным представляется заявление, сделанное Секретарем Высшего совета национальной безопасности ИРИ Х. Роухани во время конференции «Ядерные технологии и устойчивое развитие», проходившей в начале марта в Тегеране. Он заявил следующее: «Прежде чем предпринять какие-то действия против Ирана, знайте, что даже в случае передачи «иранского досье» в Совбез ООН Иран перестанет играть ту стабилизирующую роль (курсив мой – С.С.), которую он играет на протяжении последних лет в Ираке и Афганистане». Заявление прозвучало как угроза. Оно и было угрозой, причем достаточно реальной.
Итак, США сегодня больше, чем когда-либо, свою иранскую политику, в том числе и политику по отношению к иранской ядерной программе, вынуждены строить с учетом своих собственных интересов, а не интересов Израиля.
В свете осложнения ситуации в Ираке для самих США сегодня представляется особо актуальным решение одной важнейшей задачи: недопущение превращения ИРИ в ядерную державу, что окончательно лишит США возможности ликвидировать в будущем исламский режим в ИРИ или же ограничить усиление иранского влияния в регионе. И задача эта должна быть решена исключительно не силовыми методами, так как их применение может привести к непредсказуемым последствиям, тем более что мало кому достоверно известно, насколько и чем вооружена иранская армия.
США искренне надеются на успех в переговорах ИРИ-Евротройка (Великобритания, Германия, Франция), даже сами публично предлагают иранцам те или иные уступки, касающиеся, в частности, вступления ИРИ в ВТО.
Однако, как бы парадоксально это ни казалось, консенсус между ИРИ и ЕС по ядерной проблеме в долгосрочном плане представляет для США не меньшую угрозу, чем сами ядерные амбиции Ирана. Ниже постараемся ответить почему.
Значительная часть внешнеполитических разработок, легших в основу внешней политики республиканской администрации США, была проведена еще в 90-е годы в рамках проекта «Новое американское столетие», созданного при активном участии таких видных деятелей нынешней администрации, как Д. Рамсфельд, Д. Чейни и П. Вулфовиц. А.А. Кокошин указывает, что «едва ли не центральное место в разработках проекта «Новое американское столетие» занимает проблема роста Китая как потенциальной второй «сверхдержавы» и того, какими способами Соединенные Штаты должны воспрепятствовать этому».
Следует отметить, что Ближний Восток, точнее, его нефть, для такого «воспрепятствования» является оптимальным инструментом. Еще в 90-е годы было очевидным особое значение Ближнего Востока для «усмирения» Китая. Сегодня Китай более чем 40% своей потребности в нефти обеспечивает за счет ее импорта с территории Ближнего Востока (в первую очередь из Ирана, Омана и Йемена). Быстрорастущая экономика КНР испытывает серьезный дефицит энергоносителей. В 2003 г. Китай импортировал рекордное количество сырой нефти – более 91 млн. тонн, что на 31% превышает показатель 2002 г. По данным «InternationalEnergyOutlook», количество ближневосточной нефти, потребляемой Китаем, к 2020 г. может дойти до 91%, что ознаменует почти полную зависимость китайской экономики от ближневосточных энергоносителей, не говоря уже о возможной зависимости от государства или государств, контролирующих эти носители. Китай, безусловно, старается диверсифицировать источники поставок углеводородов, прежде всего за счет казахстанских и российских источников. В течение последних двух лет Китай значительно укрепил свои нефтяные позиции в Венесуэле. Однако полной независимости от ближневосточной нефти Китаю достичь вряд ли удастся. С учетом вышеизложенного США должны в ближайшем будущем всячески наращивать свое присутствие на Ближнем Востоке, сохранив линию «усмирения» Ирана – основного регионального независимого поставщика нефти в Китай. Без контроля над иранским нефтегазом невозможен контроль над ближневосточными нефтяными потоками. Независимая нефтяная политика ИРИ может служить примером для других государств Персидского залива и Ближнего Востока, свидетельством чего было подписание в 2004 г. соглашения между КНР и Саудовской Аравией о сотрудничестве в области газа.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--