Реферат: Интеллигенция и революция в романе Пастернака "Доктор Живаго"

1. Роман «Доктор Живаго» как произведение русской и мировой литературы

2. Юрий Андреевич Живаго – представитель интеллигенции в романе

Литература

1. Роман «Доктор Живаго» как страница русской и мировой литературы

Двадцать третьего октября 1958 года Борису Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе “За выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы”. Роман “Доктор Живаго” занимает, пожалуй, центральное место в творчестве Бориса Леонидовича. Этому произведению Пастернак посвятил свои лучшие годы литературной жизни и действительно создал шедевр, равного, которому нет. Этот роман — лучшая, гениальнейшая и незабвенная страница русской и мировой литературы. Да, по гениальности и мастерству написания с этим романом, мало какие произведения могут сравниться. Во-первых, роман многогранен: в нем поставлено огромное количество проблем: человек и совесть, человек и человек, человек и любовь, человек и власть, вечное и мимолетное, человек и революция, революция и любовь, интеллигенция и революция, и это еще не все. Но я бы хотел остановиться на проблеме взаимоотношения интеллигенции и революции. Во-вторых, это произведение потрясает своим художественным своеобразием; а между тем “Доктор Живаго” даже не роман. Перед нами род автобиографии, в которой удивительным образом отсутствуют внешние факты, совпадающие с реальной жизнью автора. Пастернак пишет о самом себе, но пишет как о постороннем человеке, он придумывает себе судьбу, в которой можно было бы наиболее полно раскрыть перед читателем свою внутреннюю жизнь.

Диапазон оценок романа велик, что понятно, когда речь идет о произведении, не вписывающемся в привычный круг литературных представлений.

Сам Борис Леонидович считал свой роман первой настоящей работой. « Я в ней хочу дать исторический образ России за последнее сорока пятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного, как в идеале у Диккенса или Достоевского, - эта вещь будет выражением моих взглядов на жизнь человека в истории и на многое другое…»- писал Пастернак в письме Ольге Ивинской.

Борис Леонидович отдавал себе прямой отчет в том, что романом отныне круто менял весь маршрут своей жизни, свою судьбу, но у него вырвалось наружу «желание начать договаривать до конца…» Пастернак ощущал неправедность своего спокойного существования в условиях тоталитарной власти и хотел эту несправедливость искупить.

Создание романа – сознательная жертва – недаром первым из сочиненных стихов Юрия Андреевича – «Гамлет» насыщенно новозаветным смыслом. «Чашу сию» Пастернак выпил и именно поэтому был счастлив.

Д.С.Лихачев уверен, что автор (Пастернак) пишет о самом себе, но пишет как о постороннем, он придумывает себе судьбу, в которой можно было бы наиболее полно раскрыть перед читателем свою внутреннюю жизнь, что жизнь Юрия Андреевича Живаго – это альтернативный вариант жизни самого Пастернака.

Доктор Живаго – выразитель сокровенного, лирический герой Пастернака, который и в прозе остался лириком. Реальная биография Бориса Леонидовича не давала ему возможности высказать до конца всю тяжесть положения между двумя лагерями в революции. В романе эта двойственность замечательно показана в сцене сражения между партизанами и белыми. Доктор Живаго ранит одного из юнцов Белой армии, а затем находит и у этого бойца и у убитого партизана один и тот же 90-й псалом, по представлениям того времени, оберегавший от гибели. Живаго переодевает белого солдата в одежду партизана, выхаживает его, зная намерение парня после поправки вернуться в армию Колчака. Он лечит Человека.

В «Докторе Живаго» же Пастернак взглянул на события гражданской войны с позиции «неприсоединившегося» интеллигента. «… революция там изображается вовсе не как торт с кремом. Почему – то ее принято изображать как торт с кремом…» - это из слов автора о своем романе.

Юрий Андреевич – человек твердых убеждений, основу которых составляет взгляд на человека, как на высшую ценность жизни. Гуманистические принципы доктора ставят его выше того выбора, перед которым встает бессильный Мечик, включившийся в схватку, и не способный на жертвенность. Живаго не принимает законы этой схватки, обрекающей народ на несчастья и лишения.

С этим связано определенное понимание героем своего долга, оказывающегося сильнее личных симпатий: доктор с одинаковой заботой выхаживает раненых партизан и Сережу Ранцевича, добровольца колчаковской армии, видя в них, прежде всего страдающих людей.

У Пастернака одна из центральных проблем романа – незащищенность творческой личности, проблема свободолюбивой, ответственной личности, утверждающей, а не разрушающей жизнь.

Писатель убеждает нас в том, что интеллигенция в 20-е годы «колебаться» могла только в сторону неприятия революции. Вот только характеры этого неприятия различны: один доказывает этим свою несостоятельность, другой, наоборот демонстрирует незыблемость своих взглядов.

«Доктор Живаго»- с оглядкой на десятилетия, последовавшие за «триумфальным шествием» революции. События Октябрьской революции входят в Живаго так же, как входит в него сама природа. Он их воспринимает, как нечто независимое от воли человека, подобно явлениям природы.

Размышления и рассуждения о революции в романе доказывают, что это не "праздник угнетенных", а тяжелая и кровавая полоса в истории нашей страны.

Сегодня, спустя многие десятилетия, трудно уже сказать, что же дала она, во имя чего лилась кровь, разделилась страна, возникло огромное русское зарубежье. Вероятно, она была неизбежна, иного стране не было дано. Не потому ли в день Октябрьского переворота многие интеллигенты восприняли ее восторженно, как выход из мира лжи и тунеядства, разврата и лицемерия. Тесть Живаго говорит ему: "Помнишь ночь, когда ты принес листок с первыми декретами... это было неслыханно безоговорочно. Эта прямолинейность покоряла. Но такие вещи живут в первоначальной чистоте только в головах создателей, и то только в первый день провозглашения. Иезуитство политики на другой же день выворачивает их наизнанку. Эта философия чужда мне. Эта власть против нас. У меня не спрашивали согласия на эту ломку".

Всякая власть должна стремиться к тому, чтобы люди были счастливы. Но счастье нельзя навязать силой. Счастье каждый человек ищет сам, нет его готового. И нельзя ради даже самых высоких идей жертвовать человеческими жизнями, радостями, правами, которыми человек наделен от рождения. И хочется, чтобы нынешняя наша революция принесла как можно меньше бед.

В книге есть очень глубокая мысль. Рассказывая о Стрельникове, автор пишет: " А для того, чтобы делать добро, его принципиальности недоставало беспринципности сердца, которое не знает общих случаев, а только частные, и которое велико тем, что делает малое". Я понимаю это так, что не следует думать только о всеобщем, а потому ничейном благе, но прежде всего делать добро конкретным людям, как бы мало оно не было.

В романе главная действующая сила — стихия революции. Сам же главный герой никак не влияет и не пытается влиять на нее, не вмешивается в ход событий. “Какая великая хирургия! Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы! Простой, без обиняков, приговор вековой несправедливости, привыкшей, чтобы ей кланялись, расшаркивались перед ней и приседали”. В том, что это так без страха доведено до конца, есть что-то национально близкое, издавна знакомое. Что-то от безоговорочной светоносности Пушкина, от невиляющей верности фактам Толстого... Главное, это гениально! Если бы перед кем-нибудь поставили задачу создать новый мир, начать новое летосчисление, он бы обязательно нуждался в том, чтобы ему сперва очистили соответствующее место. Он бы ждал, чтобы сначала кончились старые века, прежде чем он приступил к постройке новых, ему нужно было бы круглое число, красная строка, неисписанная страница. “А тут нате, пожалуйста. Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без наперед подобранных сроков, в первые подвернувшиеся будни, в самый разгар курсирующих по городу трамваев. Это всего гениальнее. Так неуместно и несвоевременно только самое великое”. Эти слова в романе едва ли не самые важные для понимания Пастернаком революции. Во-первых, они принадлежат Живаго, им произносятся, а, следовательно, выражают мысль самого Пастернака. Во-вторых, они прямо посвящены только что совершившимся и еще не вполне закончившимся событиям Октябрьской революции. И, в-третьих, объясняют отношения передовой интеллигенции и революции: “...откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины...” Революция — это и есть откровение (“ахнутое”, “данное”, и она, как и всякая данность, не подлежит обычной оценке, оценке с точки зрения сиюминутных человеческих интересов. Революции нельзя избежать, в ее события нельзя вмешаться. То есть вмешаться можно, но нельзя поворотить. Неизбежность их, неотвратимость делает каждого человека, вовлеченного в их водоворот, как бы безвольным. И в этом случае откровенно безвольный человек, однако обладающий умом и сложно развитым чувством, — лучший герой романа! Он видит, он воспринимает, он даже участвует в революционных событиях, но участвует только как песчинка, захваченная бурей, вихрем, метелью. Примечательно, что у Пастернака, как и у Блока в “Двенадцати”, основным образом — символом революционной стихии — является метель. Не просто ветер и вихрь, а именно метель с ее бесчисленными снежинками и пронизывающим холодом как бы из межзвездного пространства. Нейтральность Юрия Живаго в Гражданской войне декларирована его профессией: он военврач, то есть лицо официально нейтральное по всем международным конвенциям. Прямая противоположность Живаго — жестокий Антипов-Стрельников, активно вмешивающийся в революцию на стороне красных. Стрельников — воплощение воли, воплощение стремления активно действовать. Его бронепоезд движется со всей доступной ему скоростью, беспощадно подавляя всякое сопротивление революции. Но и он также бессилен ускорить или замедлить торжество событий. В этом смысле Стрельников безволен так же, как и Живаго. Однако Живаго и Стрельников не только противопоставлены, но и сопоставлены, они, как говорится в романе, “в книге рока на одной строке”. Что такое Россия для Живаго? Это весь окружающий его мир. Россия тоже создана из противоречий, полна двойственности. Живаго воспринимает ее с любовью, которая вызывает в нем высшее страдание. В одиночестве Живаго оказывается в Юрятине. И вот его чрезвычайно важные размышления-чувства: “...весенний вечер на дворе. Воздух весь размечен звуками. Голоса играющих детей разбросаны в местах разной дальности как бы в знак того, что пространство насквозь живое. И эта даль — Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предвидеть! О, как сладко существовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию, сказать это им самим в лицо! То ли это слова Пастернака, то ли Живаго, но они слиты с образом последнего и как бы подводят итог всем его блужданиям между двумя лагерями. Итог этих блужданий и заблуждений (вольных и невольных) — любовь к России, любовь к жизни, очистительное сознание неизбежности совершающегося. Вдумывается ли Пастернак в смысл исторических событий, которым он является свидетелем и описателем в романе? Что они означают, чем вызваны? Безусловно. И в то же время он воспринимает их как нечто независимое от воли человека, подобно явлениям природы. Чувствует, слышит, но не осмысливает, логически не хочет осмыслить, они для него как природная данность. Ведь никто и никогда не стремился этически оценить явления природы — дождь, грозу, метель, весенний лес, — никто и никогда не стремился повернуть по-своему эти явления, личными усилиями отвратить их от нас. Во всяком случае, без участия воли и техники мы не можем вмешиваться в дела природы, как не можем просто стать на сторону некой “контрприроды”. В этом отношении очень важно следующее рассуждение о сознании: “...Что такое сознание? Рассмотрим. Сознательно желать уснуть — верная бессонница, сознательная попытка вчувствоваться в работу собственного пищеварения — верное расстройство его иннервации. Сознание — яд, средство самоотравления для субъекта, применяющего его на самом себе. Сознание — свет, бьющий наружу, сознание освещает перед нами дорогу, чтобы не споткнуться. Сознание — это зажженные фары впереди идущего паровоза. Обратите его светом внутрь, и случится катастрофа!” В другом месте Пастернак устами Лары высказывает свою нелюбовь к голым объяснениям: “Я не люблю сочинений, посвященных целиком философии. По-моему, философия должна быть скупою приправою к искусству и жизни. Заниматься ею одною так же странно, как есть один хрен”. Пастернак строго следует этому правилу: в своем романе он не объясняет, а только показывает, и объяснения событий в устах Живаго — Пастернака действительно только “приправа” . В целом же Пастернак принимает жизнь и историю такими, какие они есть. В этом отношении очень важно рассуждение Живаго — Пастернака об истории: “За этим плачем по Ларе он также домарывал до конца свою мазню разных времен о всякой всячине, о природе, об обиходном. Как всегда с ним бывало и прежде, множество мыслей о жизни личной и жизни общества налетало на него за этой работой одновременно и попутно. Он снова думал, что историю, то, что называется ходом истории, он представляет себе совсем не так, как принято, ему она рисуется наподобие жизни растительного царства. Зимою под снегом оголенные прутья лиственного леса тощи и жалки, как волоски на старческой бородавке. Весной в несколько дней лес преображается, подымается до облаков, в его покрытых листьями дебрях можно заблудиться, спрятаться. Это превращение достигается движением, по стремительности превосходящим движение животных, потому что животное не растет так быстро, как растение, и которого никогда нельзя подсмотреть. Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою мест. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы вечно растущую, вечно меняющуюся, неуследимую в своих превращениях жизнь общества — историю. Толстой не довел своей мысли до конца, когда отрицал роль зачинателей за Наполеоном, правителями, полководцами. Он думал именно то же самое, но не договорил этого со всею Ясностью. Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как растет трава. Войны, революции, цари, Робеспьеры — это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действительные односторонние фанатики, гении самоорганизования. Они за несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, много — годы, а потом десятилетиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшей к перевороту, как святыне”. Перед нами философия истории, помогающая не только осмыслить события, но и построить живую ткань романа: романа-эпопеи, романа — лирического стихотворения, показывающего все, что происходит вокруг, через призму высокой интеллектуальности.

2.Юрий Андреевич Живаго – представитель интеллигенции

Главный герой романа, Юрий Живаго, — врач и поэт, пожалуй, поэт даже больше, чем врач. Для Пастернака поэт — это “вечности заложник у времени в плену”. Другими словами, взгляд Юрия Живаго на исторические события — взгляд с точки зрения вечности. Он может ошибаться, принять временное за вечное. В октябре 17-го года Юрий принимает революцию с энтузиазмом, называя ее “великолепной хирургией”. Но после того как его ночью арестовывают красноармейцы, приняв за шпиона, а затем допрашивает военком Стрельников, Юрий говорит: “Я был настроен очень революционно, а теперь думаю, что насильственностью ничего не возьмешь”. Юрий Живаго “выходит из игры”, отказывается от медицины, умалчивает о врачебной специальности, не принимает сторону ни одного из враждующих лагерей, чтобы быть духовно независимым человеком, чтобы под давлением любых обстоятельств оставаться самим собой, “не отступиться от лица”. Проведя в плену у партизан более года, Юрий прямо говорит командиру: “Когда я слышу о переделке жизни, я теряю власть над собой и впадаю в отчаяние, жизнь сама вечно себя переделывает и претворяет, она сама куда выше наших с вами тупоумных теорий”. Этим Юрий показывает, что сама жизнь должна решить исторический спор о том, кто прав, а кто нет.

Юрий Андреевич воспитан наукой, искусством, укладом жизни прошлого века. Отсюда в романе столько скрытых и очевидных реминисценций из русской классической литературы. Они помогают понять героя, передать его мироощущения. У него больше колебаний и сомнений, больше лирического отношения к событиям, чем ясных ответов и окончательных выводов. В этих колебаниях не слабость Живаго, а его интеллектуальная и моральная сила. У него нет воли, если под волей подразумевать способность без колебаний принимать однозначные решения, но в нем есть решимость духа не поддаваться соблазну однозначных решений, избавляющих от сомнений.

Пастернак стремился осмыслить проблему русской интеллигенции, привыкшей к мысли о самостоятельной ценности каждого мыслящего человека, интеллигенции, которая «отшатнулась от искажений и извращений идеи, а не от самой идеи».

Это не видение войны из стана красных, как в "Разгроме", "Чапаеве", "Школе" и десятках других произведений. Это не изображение из стана белых, как в "Тихом Доне", "Хождениях по мукам", фильме "Бег" ( пьесе "Дни Турбиных" Булгакова) и других. Нет, это повествование глазами человека, который не хочет вмешиваться в братоубийственную войну, которому чужда жестокость, который хочет жить с семьей, любить и быть любимым, лечить людей, писать стихи.

«... Если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси».

Так писал он в одном из стихотворений, выражая свое отношение к революции и войне.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--

К-во Просмотров: 240
Бесплатно скачать Реферат: Интеллигенция и революция в романе Пастернака "Доктор Живаго"