Реферат: Истоки и вехи Третьей мировой войны (холодной)
В.П. Зимонин, доктор исторических наук
Последние десятилетия второго тысячелетия н.э. отличались невиданным ранее по своей остроте глобальным противостоянием крайне враждебных относительно друг друга социальных систем, не приведшим, однако, к глобальной «горячей» войне. Имя этому феномену – «холодная война».
Что же собой представляет «холодная война»? В разное время и различные люди пытались давать этому явлению, возникшему на исходе второго тысячелетия, свои определения. Президент США Дж. Буш назвал «холодную войну» «большой войной», на ведение которой только американцы истратили около 4 (по некоторым данным 5 и более) трлн долларов. Авторы «Советского энциклопедического словаря» за 1984 г. определяют «холодную войну» как «термин, означающий враждебный политический курс, который правительства западных держав стали проводить в отношении СССР и других социалистических государств по окончании второй мировой войны» [1]. В предисловии к солидному изданию под редакцией Л.Н. Нежинского «Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945 – 1985): новое прочтение» выражается мнение (видимо, коллектива авторов), что «холодная война» означала политическую, идеологическую, экономическую и локальную военную конфронтацию двух антагонистических систем – капиталистической и социалистической (а в рамках этих систем – прежде всего США и СССР), в состоянии которой они пребывали все послевоенные десятилетия вплоть до исхода 80-х годов и которая по ряду причин, к счастью, не переросла в третью мировую войну [2]. Видный политический деятель СССР доктор исторических наук В. Фалин и японский профессор X. Сирай, напротив, рассматривают «холодную войну» именно как «третью мировую войну» [3]. Автор серии статей о локальных войнах В. Петров также считает, что «завершившаяся в начале 90-х годов «холодная война» по своей опасности для всего человечества, влиянию на судьбы стран и человеческих поколений была по существу третьей мировой войной» [4].
Действительно, «холодная война» причинила народам мира много горя и страданий, не раз ставила идеологически разделенное человечество на грань новой «горячей» мировой войны, не позволяла направить огромные непроизводительные военные расходы на нужды развития. Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Б. Гали в свое время свидетельствовал, что с момента создания этой организации в 1945 г. на начало 90-х годов в мире произошло более 100 крупных конфликтов, в которых погибло около 20 млн человек. Он считает, что противоборство на протяжении десятилетий «холодной войны» не позволило ООН выполнить ее изначальные обещания, что она «была лишена возможности что-либо сделать во многих из этих кризисных ситуаций из-за тех – в общей сложности 279 – вето (по сути идеологических вето. – Ред.), которые были использованы в Совете Безопасности и которые явились наглядным отражением противоречий того периода» [5]. По окончании «холодной войны» в ее заидеологизированном варианте такое право вето не использовалось с 31 мая 1990 г. [6].
Глобальные расходы на оборону в конце 80-х годов прошлого века составили в годовом исчислении около 1 трлн долларов США. Между тем для проведения миротворческих акций ООН требовалось лишь около 3 млрд долларов в год. Цифры несоизмеримые, но военные расходы ежегодно аккуратно изымались у миллионов налогоплательщиков, и Организация Объединенных Наций постоянно ощущала при этом задолженность по взносам на миротворческие цели, равную почти одной трети от необходимой суммы. Все эти годы информационно-пропагандистские баталии «холодной войны» подпитывали локальные «горячие» источники войны и держали на голодном пайке усилия ООН по поддержанию мира – до 1992 г. на миротворческие операции было выделено лишь 8,3 млрд долларов [7].
На наш взгляд, «холодная война» – это родившийся в результате крупных военно-политических изменений в мире по итогам второй мировой войны способ конфронтационного сосуществования двух полярных глобальных систем, форма их борьбы с целью не допустить доминирования противоположной стороны и навязать свои условия политико-экономического развития. В основе ее лежат мировоззренческие факторы, непримиримость враждебных идеологий, базирующихся на разных формах собственности и способах производства. В отличие от «горячих войн», основным содержанием которых является вооруженное противоборство, «холодная война» ведется во всех сферах (военно-политической, экономической, научно-технической, культурной, информационной и др.) жизни и деятельности противоборствующих сторон. По своим последствиям – влиянию на судьбы человечества, людским потерям, ущербу, нанесенному окружающей среде, – «холодная война», действительно, сравнима с «горячими» первой и второй мировыми войнами. Ее рецидивы сказываются на развитии международных отношений и в настоящее время.
Существует множество мнений относительно причин и временных пределов «холодной войны». Некоторые исследователи считают, что она началась после Октябрьской социалистической революции и появления советской власти. И приверженцы этого мнения по сути правы. Вплоть до 1933 г. (признание Соединенными Штатами социалистического государства – СССР) между Западом и Востоком существовала железобетонная стена непонимания и идеологической вражды, да и в последующие годы полной нормализации отношений между Советским Союзом и странами капитала достичь не удалось. Некоторые (их немного) считают началом «холодной войны» мюнхенский сговор руководителей, любящих, когда их называют «демократическими», Великобритании и Франции с Гитлером в 1938 г. по разделу Чехословакии. Антисоветский оттенок «умиротворения» фашизма был очевиден. По мнению большинства исследователей, начало «холодной войны» следует относить к периоду завершения второй мировой войны и первых послевоенных лет [8]. Распространено мнение, что отсчет «холодной войны» начинается с фултонской (март 1946 г.) речи видного британского политического и государственного деятеля У. Черчилля. И это тоже в какой-то мере справедливо, так как о борьбе с коммунизмом было сказано открыто и громогласно, и никем другим, а великим консерватором У. Черчиллем, и ни в каком ином месте, а в США, причем в присутствии президента Г. Трумэна.
Не отдавая предпочтения ни одной из вышеназванных версий, российский историк A.M. Филитов ищет «момент начала» «холодной войны» путем анализа «коренной характеристики и особенности» этой войны. «Она, -считает Филитов, – указывает на «ядерный фактор» как на новый, революционно новый фактор послевоенной мировой истории. Несколько упрощая, можно сказать, что состояние «холодной войны» определялось гонкой ядерных вооружений. Предлагаемое определение, разумеется, неполное, но оно передает основную специфику «холодной войны» и, думается, позволяет вполне точно датировать и момент ее начала». «Для этого, – считает незаурядный российский историк, – достаточно проследить динамику роста атомного потенциала США, используемого в военных целях. Официальных данных здесь до сих пор нет, но приводимые в работах некоторых исследователей цифры дают следующую картину: в 1946 году США имели 6 атомных бомб, в 1947-м – 13, в 1948-м – около 50, в 1949-м – около 250, в 1950-м – около 450. Нетрудно заметить, что момент «перелома» кривой – это 1948 год. Советский Союз вступил в эту гонку годом позже (первое ядерное испытание он провел в сентябре 1949 г.), данные о развитии его атомного потенциала и поныне остаются строго засекреченными. Но и для СССР 1948 год был переломным: до этого начиная с 1945 года его вооруженные силы постоянно сокращались, с 1948-го их численность стала расти; преимущество в области обычных вооружений, видимо, рассматривалось как известная компенсация за отставание в ядерной гонке» [9].
Мы также намерены в той или иной степени коснуться «атомного фактора» и его существенной роли в годы «холодной войны». Атомное оружие, действительно, на долгие годы стало оружием «холодной войны».
Рассуждения A.M. Филитова, на наш взгляд, ценны, в первую очередь тем, что они делают очевидным тот факт, что отнюдь не Советский Союз явился инициатором использования атомной дубинки в баталиях «холодной войны». Следует согласиться и с суждением российского ученого о том, что путь сползания к «холодной войне» «не был прямым и гладким». Это, действительно, «была ломаная, извилистая линия, в дипломатии обеих сторон имелись элементы и конфронтации, и компромиссности, хотя первые явно превалировали. Эта была «атомная дипломатия», но не в смысле, что речь всегда и при всех обстоятельствах шла об «атомном шантаже» и жестком противостоянии ему, а в том, что атомный фактор, постоянно присутствуя в ней, определяющим образом влиял на межгосударственные отношения» [10].
Вместе с тем, как представляется, жесткая увязка «момента начала» «холодной войны» с появлением атомного оружия является недостаточно убедительной. И уж совершенно невозможно по данной методологии определить «момент окончания» этой войны: она, по устоявшемуся мнению, завершилась, а ядерное противостояние продолжается.
Существуют толкования и о массе «подрубежей» развития «холодной войны» – берлинские кризисы, корейская войны, карибский кризис и т.д.
Говорят и об объективных факторах – появлении социализма или победе СССР и создании соцсистемы в результате второй мировой войны. Говорят и о личностном факторе, дескать дальновидный Ф.Рузвельт рано умер, а диктатор И.Сталин слишком долго жил, и его непомерным амбициям некому было противостоять. Результат – «холодная война» (такая «концепция» выдвигалась одним западным ученым на конференции по проблемам «холодной войны» в Москве в январе 1993 г.).
Однако, на наш взгляд, истоки «холодной войны» в ее наиболее общем понимании как способа жизни мирового сообщества после второй мировой войны (вплоть до рубежа 80 – 90-х годов) следует искать во вполне объективных событиях, в реалиях последней мировой войны, особенно ее завершаюшего этапа, в том, как формировались и каковыми сложились итоги этой войны [11]. И если уж увязывать начало «холодной войны» с какой-то «злой личностью», то скорее всего на эту роль, действительно, более всего претендует У. Черчилль, но начал он ее играть задолго до выступления со своей знаменитой фултонской речью. Многие исследователи, однако, полагают, что не стоит искать какого-то одного виновника разжигания «холодной войны». Время было острое, конфронтационное... «Искать виновника «холодной войны», – считает начальник Института военной истории Министерства обороны РФ профессор В.А. Золотарев, – бесперспективно, поскольку в мировой политике все взаимосвязано и любая акция одной стороны, давшая на первый взгляд исходный стимул эскалации враждебности, при более глубоком изучении вопроса окажется ответным ходом на какой-то конкретный шаг оппонента» [12]. На международных встречах историков и политологов все громче раздаются голоса: не несут ли обе стороны в равной степени ответственность за разжигание «холодной войны» и, особенно, за то, что она продолжалась столь долго?
Ситуация складывалась постепенно. «Холодная война» зрела в горниле «горячей» второй мировой войны вместе с развитием кризиса антифашистской коалиции. При этом можно отметить ряд парадоксов.
Первые признаки кризиса коалиции проявились уже в 1943 году. Произошел коренной перелом в войне с Германией в результате битвы за Сталинград и Кавказ, состоялась Курская битва, наши войска после битвы на Днепре вышли к довоенным границам Советского Союза. Ни у кого уже не было сомнения в том, что СССР один может изгнать врага со всей территории в Восточной Европе – своей и соседних государств – и разгромить нацистского зверя в собственном логове, лишив могучие союзные державы, США и Великобританию, славы победителей.
Подобная перспектива развития ситуации стала очевидной в канун работы Тегеранской конференции руководителей союзных держав в конце ноября – начале декабря 1943 г. Достижениями конференции следует признать решение США и Англии открыть через полгода второй фронт (хотя обещания о его открытии давались и в 1942, и в 1943 гг., но так и не были выполнены) и обязательство СССР вступить в войну против Японии вскоре после разгрома Германии.
Однако на ход и результаты конференции повлияли острые негативные моменты. Дело в том, что, по мере того как возможность освобождения Красной Армией стран Центральной и Юго-Восточной Европы становилась все более реальной и приближалось время вступления СССР в войну с Японией, в стратегических концепциях правящих кругов западных союзников, в первую очередь Англии, на передний план стали выдвигаться антисоветские мотивы, боязнь допустить ослабления позиций капитализма и укрепления влияния социализма в мире. Парадоксом, однако, являлось то, что обеспечить сдерживающие, антисоветские по сути действия можно было только на путях расширения военного сотрудничества с СССР, на путях наращивания англоамериканского вклада в систему общих усилий антигитлеровской коалиции в Европе. Именно в этих целях и был открыт второй фронт: не допустить распространения «красной опасности» (уже не в виде идеологии, а в виде солдата Красной Армии с ружьем) на просторах Европы.
Другой парадокс заключался в том, что по той же причине и исходя из тех же антикоммунистических целей в Тегеране и Каире, куда после отъезда И.В. Сталина перебрались Ф. Рузвельт и У. Черчилль для продолжения встреч с гоминьдановским лидером Китая Чан Кайши, было решено искусственно затормозить операции союзников на Азиатско-Тихоокеанском театре войны. Взять, к примеру, Бирму. Уже на рубеже 1943-1944 гг. японцы потеряли здесь стратегическую инициативу. Даже Рузвельт поначалу не мог понять, почему же британцы и китайцы не хотели активизации здесь военных действий. «Ларчик», однако, открывался просто. Об этом с генеральской прямотой сказал американцам начальник британского имперского генерального штаба А. Брук, который заявил, что быстрое изгнание японцев из Бирмы может «превратить ее в огромный вакуум», а это шло вразрез с основными политическими и стратегическими установками правительства Великобритании.
Что же это мог быть за «вакуум», и чем же он так пугал британскую империю? А дело заключалось в том, что сразу же после освобождения Бирмы перед английским правительством неминуемо должна была возникнуть сложная политическая проблема – как быть с этой отобранной японцами британской колонией? Предоставлять ей независимость, тем более выпускать ее из объятий капиталистической системы, в планы Лондона не входило, но и оставлять ее на довоенном колониальном положении было невозможно, ибо это грозило разоблачением политики английских колонизаторов, способствовало бы росту национально-освободительного движения и в Бирме, и в Индии, и в других странах Южной и Восточной Азии, где рос авторитет коммунистического Советского Союза. Вместе с тем англичане боялись и распространения на Бирму контроля США игоминьдановского Китая. Последний также боялся, что усиление борьбы на китайско-бирманской границе ослабит натиск японцев против коммунистических сил Китая, а значит усилит их борьбу против антикоммунистически настроенного Гоминьдана. Вот почему в то время, несмотря на благоприятные условия и перевес сил, ни в Бирме, ни в Китае, ни на Тихоокеанском ТВД (где в случае ускорения событий ситуация, аналогичная той, что боялись британцы, могла сложиться, например, в бывшей американской колонии – Филиппинах) до осени 1944 г. союзниками не было предпринято ни одной стратегической операции.
Теперь перейдем к событиям 1945 года. Скажем несколько слов о конференции союзников в Ялте (февраль 1945 г.), где речь шла о завершении войны против Германии и Японии и о послевоенном устройстве мира. Здесь вплотную встал вопрос о вступлении Советского Союза в войну против Японии.
Следует отметить, что британскую делегацию вопросы войны на Тихом океане и теперь волновали гораздо меньше, чем американскую. «Дальний Восток не играл никакой роли в наших официальных переговорах в Ялте», -отмечал У. Черчилль в своих мемуарах [13]. Однако британский премьер острее, чем президент заокеанских США Ф. Рузвельт, чувствовал рост авторитета и влияния Советского Союза в мире, особенно в Евразии, и очень опасался его дальнейшего усиления, что неминуемо должно было, по мысли У. Черчилля, привести к трениям между ведущими державами мира после войны. В откровенной беседе вечером 8 февраля с И.В. Сталиным, характеризуя уровень сотрудничества союзных держав, Черчилль сказал: «...Мы понимаем, что достигли вершины холма, и перед нами простирается открытая местность. Не будем преуменьшать трудности. В прошлом народы, товарищи по оружию, лет через пять-десять после войны расходились в разные стороны» [14]. Уже тогда У. Черчилль готовился к такому разводу. Однако, парадокс ситуации опять заключался в том, что и США, и Англия вынуждены были снова просить СССР о его вступлении в войну против Японии, заранее зная о негативных для них политических последствиях. Но другого пути не было.
Дело в том, что военные эксперты США были уверены, что война на Тихом океане продлится еще как минимум 18 месяцев после полной капитуляции Германии, даже если участие в ней СССР будет широкомасштабным [15]. Без участия же Советского Союза в главных сражениях на континенте эта война могла длиться неопределенное время и унести около 10 млн жизней японцев и, что особенно волновало Вашингтон и Лондон, – не менее 1,5 млн жизней воинов союзных армий, в т.ч. около 1 млн американцев.
Между тем первые зерна недоверия были брошены союзниками еще в ходе войны против основного противника – Германии, противника, против которого лидеры Большой Тройки обязались вести борьбу бескомпромиссную. Показателен в этом отношении инцидент с переговорами англо-американской стороны с немцами в Швейцарии за спиной Советского Союза в марте 1945 г., что немедленно стало известно советской разведке. В Вашингтоне и Лондоне пытались представить проводившиеся в Берне переговоры с высокопоставленными нацистскими военными руководителями «попыткой проверить полномочия генерала Вольфа». Однако В.М. Молотов 22 марта заявил, что во всем этом «Советское правительство усматривает не какое-либо недоразумение, а нечто худшее».
3 апреля 1945 г. от И.В. Сталина телеграмму получил американский президент Ф. Рузвельт. В словах Сталина слышались нотки горечи и обиды, но он был крайне жестким в своих выводах:
«Получил Ваше послание по вопросу о переговорах в Берне.
Вы совершенно правы, что в связи с историей о переговорах англоамериканского командования с немецким командованием где-то в Берне или в другом месте «создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия».
Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия.
Я думаю, что мои коллеги близки к истине. В противном случае был бы непонятен тот факт, что англо-американцы отказались допустить в Берн представителей Советского командования для участия в переговорах с немцами.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--