Реферат: История семьи - история России
До сих пор распространено внедренное в чисто идеологических целях представление, согласно которому до 1917 и уж, конечно, до 1900 года гимназии и, тем более, высшие учебные заведения заполняли дети дворян. В книге же В.Р. Лейкиной-Свирской на основе документов показано, что даже и в 1880-е годы дворянские дети составляли значительно менее половины и гимназистов (не говоря уже о "реалистах" - воспитанниках "реальных училищ"), и студентов.
И вот как это выражалось в истории одной семьи. Мой прадед по материнской линии, Андрей Прохорович Пузицкий, был рядовым ремесленником - мещанином городка Белый Смоленской губернии (ныне - в Тверской области). Сохранился его фотоснимок, и поскольку тогда было принято фотографироваться в своей лучшей одежде, ясно, что перед нами - человек очень низкого социального статуса. Тем не менее его сын Василий Андреевич Пузицкий, родившийся в 1863 году, окончил в 1878 году Бельскую четырехклассную прогимназию (впоследствии в ней, между прочим, преподавал В.В. Розанов), а в 1885 - имевшую высокую репутацию Смоленскую гимназию (в обеих он, разумеется, учился на казенный счет) и в том же году поступил на историко-филологический факультет Московского университета, который окончил в 1889 году.
Дед мой умер за четыре года до моего рождения, и я получил определенное представление о нем лишь в шестнадцать лет, когда среди старых вещей обнаружил многостраничную записную книжку, подаренную ему "за отличные успехи и отличное поведение" при окончании Бельской прогимназии. Дед пользовался этой книжкой до окончания университета, и его многочисленные разнообразные записи так или иначе открыли передо мной его юность.
Уже в гимназии, как свидетельствуют записи, он давал уроки детям из привилегированных семей, а в университетские годы своим неустанным репетиторством не только целиком обеспечивал себя, но и фактически содержал оставшуюся в Белом семью. В один, как говорится, прекрасный день кто-то рекомендовал его очередному нанимателю, и появилась следующая запись: "С 22 августа 1887 года до 1 октября в селе Мураново Московской губернии и уезда у действительного статского советника Ивана Феодоровича Тютчева - 60 рублей в месяц, Ольга Николаевна (супруга И.Ф. Тютчева, урожденная Путята - В.К.), София Ивановна, Федя, Коля, Катя" (четверо детей И.Ф. Тютчева - внуков великого поэта).
Есть все основания полагать, что в Муранове, где мой дед был домашним учителем (и на следующее лето с 15 мая по 1 сентября, как явствует из другой записи), а затем постоянно поддерживал связь с его обитателями вплоть до своей кончины в 1926 году, Василий Андреевич не только учил, но и учился, - о чем еще пойдет речь.
Через много лет внук И.Ф. Тютчева Кирилл Васильевич Пигарев передал мне фотографию моего деда с такой надписью на обороте: "Дорогому Феде на память от В. Пузицкого. 21 сентября 1888 г. Мураново", а также любительский снимок, на обороте которого Н.И. Тютчев (Коля- в дедовой записи) впоследствии начертал: "Ф.И. Тютчев-младший [Федор Иванович был первым внуком поэта, ставшего его крестным отцом и с удовлетворением написавшего об его рождении: "Я уже не предпоследний" (то есть меня "продолжает" не только сын, но и внук).] (тот самый Федя - В.К.) и В.А. Пузицкий. Большая Молчановка, дом князя Оболенского" (тесен мир: я уже много лет живу на этой самой Молчановке, в двух шагах от места, где стоял дом Оболенских).
Окончив университет, дед мой преподавал в гимназиях различных городов - от Ломжи до Владимира, издал ряд учебных пособий, имевших широкое распространение, занимался общественной деятельностью. Вершиной его "карьеры" была должность инспектора достославной 2-й Московской гимназии на Разгуляе; к тому времени он дослужился до "генеральского" чина действительного статского советника. Достаточно просто сравнить его портрет с портретом его отца, чтобы увидеть, какое "превращение" могло свершиться тогда, в конце XIX - начале XX века.
Кто-либо воспримет это как некий исключительный случай, - и глубоко ошибется. Подобные "превращения" пережили в то время сотни тысяч людей (напомню, что более полумиллиона людей, имевших к концу XIX века гимназическое образование, не принадлежали к дворянству), и "карьера" моего деда совершенно незначительна, скажем, в сравнении с карьерой родившегося пятью годами ранее, в конце 1857, М.В. Алексеева, ибо этот сын простого солдата, окончив Тверскую гимназию, а затем Московское юнкерское училище, достиг высшего чина генерала от инфантерии и должности начальника штаба Верховного главнокомандующего во время войны 1914-1917 годов; после Февраля 1917 он сам стал Верховным главнокомандующим.
Но этот человек шел иной дорогой, чем мой дед. Как и резко возвысившиеся в Феврале 1917 более молодые генералы А.И. Деникин (он родился пятнадцатью годами позднее Алексеева, в семье крепостного крестьянина и затем солдата, который, в данном случае, уже сам совершил рывок вверх, став офицером) и Л.Г. Корнилов (сын казачьего хорунжего - то есть всего-навсего унтер-офицера), Михаил Васильевич Алексеев исповедовал сугубо либеральные убеждения, которые безусловно господствовали в среде выходцев из "низших" сословий, получивших в конце XIX - начале XX века солидное образование.
Упомянутая записная книжка моего деда свидетельствует, что в юные годы и он не был чужд либеральных веяний - вплоть до религиозных сомнений. Но длительное время, проведенное им в доме Ивана Федоровича Тютчева, явно оказало на него сильное воздействие. Общеизвестно, что отец Ивана Федоровича был убежденным консерватором. Но он, великий поэт и великий мыслитель (вторая сторона его творчества, к сожалению, известна до сих пор немногим), глубоко и объективно понимал реальный исторический путь России, и еще с 1850-х годов ясно предвидел неизбежность Революции (это показано в моей книге "Тютчев", изданной в 1988 и затем в 1994 году).
Между тем консерватизм его сына Ивана был, так сказать, прямолинейным и как бы не считающимся с реальностью. Иван Федорович, в частности, был слишком тесно связан с императорским двором, в котором он состоял в звании гофмейстера (что соответствовало чину тайного советника); позднее получили придворные звания и все его четверо детей - Федор и Николай, Софья и Екатерина.
Федор Тютчев-младший умер в 1931 году, а с другим внуком и внучками поэта я познакомился в 1946 году, когда, узнав из записной книжки деда о его пребывании шестью десятилетиями ранее в Муранове, не раз приезжал туда, чтобы отыскать какие-либо его следы. Впрочем, об этих поездках я рассказал на страницах журнала "Москва" (ноябрьский номер за 1993 год).
Василий Андреевич в зрелые свои годы предстает как последовательнейший монархист ("более роялист, чем сам король") и догматически церковный человек. Едва ли случайно, что вскоре после окончания университета он женился на дочери священника Ильи Михайловича Флерина, служившего в храме Дмитрия Солунского на углу Тверской и Тверского бульвара (на этом месте давно построен дом с известным в Москве магазином "Армения"); эта моя бабушка, Евгения Ильинична, до конца своих дней (она умерла в 1943 году) сохраняла глубочайшую религиозность.
Естественно, многое из того, что происходило в стране в 1900-1910-х годах, никак не устраивало Василия Андреевича. И дело кончилось тем, что после одной из его публичных речей, в которой он весьма резко критиковал Николая II за "либерализм", его уволили из 2-й Московской гимназии, и он вынужден был отправиться в городок Егорьевск (недалеко от Коломны) в качестве директора местной гимназии.
Его "реакционность" отозвалась и через много лет. В 1980 году известный исследователь "Слова о полку Игореве" В.И. Стеллецкий готовил к изданию его текст в сопровождении целого ряда переводов и переложений. Я предложил ему включить в книгу весьма удачный, на мой взгляд, перевод В.А. Пузицкого, вошедший в составленное им учебное пособие.
Стоит сообщить, что 2-я гимназия помещалась во дворце, построенном в свое время М.Ф. Казаковым для графа А.И. Мусина-Пушкина, открывшего "Слово о полку Игореве", рукопись которого, увы, и сгорела в этом самом дворце во время московского пожара 1812 года.
Но вернемся в наши дни. Познакомившись с переводом "Слова", сделанным В.А. Пузицким, В.И. Стеллецкий очень высоко его оценил, заметив, что превосходит этот перевод только один - сделанный им самим (Владимир Иванович, как говорится, знал себе цену), и включил его в свое издание. Однако книга вышла в свет в 1981 году все же без перевода моего деда, и Стеллецкий, принеся извинения, сказал мне, что Пузицкий, как ему стало известно, был ярый монархист, и воскрешение его имени могло вызвать страшный скандал.
Но прошло всего десятилетие с небольшим, и в 1994 году совершенно неожиданно для меня в Саратове переиздали (50-тысячным тиражом!) другое произведение В.А. Пузицкого - учебное пособие "Отечественная история" - под измененным названием Родная история". Эта книга выдержала в свое время 16 изданий (последнее - в 1916 году), но ее переиздание в наше время, признаюсь, не очень меня порадовало, ибо она представляет собой не столько воссоздание исторической жизни России, сколько благостное "житие"; учащиеся начала XX века, усвоившие это пособие, никак не могли бы на его основе вообразить себе, что в России возможна Революция (замечу в скобках, что в Муранове, тем не менее, как мне точно известно, знакомили с историей детей - уже правнуков поэта - именно по этой книге моего деда).
В.А. Пузицкий был - по крайней мере в своей среде - скорее исключительным, нежели типичным человеком. Преобладающее большинство образованных людей склонялось тогда к "прогрессивности" и либерализму, а многие - в той или иной степени к открытой революционности. Характерный факт: младшая сестра его жены, Софья Ильинична Флерина, вышла замуж за сына купца, к тому же учившегося в Коммерческом институте, Семена Ивановича Аралова (1880- 1969). Однако этот человек уже тогда состоял в РСДРП, правда, в ее меньшевистской фракции, а после 1917 стал большевиком и заведовал военным отделом ЦК РКП(б) (поскольку ранее служил в армии), был членом Реввоенсовета Республики (и тесно сблизился с Л.Д. Троцким), - а затем видным дипломатом (в частности, послом в Турции). Трудно представить себе, как общался Василий Андреевич с этим достаточно близким "свойственником".
И всецело закономерен семейный "крах" Василия Андреевича: он ни в коей мере не смог воспитать в своем духе любимого сына Сергея (брата моей матери). В Егорьевске юный Сергей сблизился с гимназистом Георгием Благонравовым (1896- 1938), который в Октябре 1917 стал комиссаром Петропавловской крепости и руководил обстрелом Зимнего дворца, ас 1918 года был видным деятелем ВЧК и затем ГПУ. И этот новый сотоварищ сумел вырвать Сергея из-под духовной власти отца, - о чем, между прочим, с одобрением рассказано в изданной в недавнее время книжке о Г.И. Благонравове. С 1921 года Сергей Васильевич, к ужасу своего отца, стал служить в ВЧК и затем ГПУ (правда, впоследствии он вместе со своим непосредственным начальником, знаменитым А.Х. Артузовым, перешел на службу в армейский "Разведупр").
С.В. Пузицкий (1896-1937), в частности, играл первостепенную роль в операциях по захвату широко известных "контрреволюционеров" - Б.В. Савинкова и генерала А.П. Куте-пова (еще раз скажу о том, как тесен мир: через много лет я нежданно встретился и сблизился с сыном Куте-пова, Павлом Александровичем, после долгих жизненных перипетий служившим в Московской патриархии). Два ордена Красного Знамени были получены за эти операции; любопытна сохранившаяся фотография - Ф.Э. Дзержинский (совсем незадолго до смерти) на отдыхе вместе с близкими соратниками; Сергей Васильевич сидит через два человека по правую руку Дзержинского. Впоследствии образ Пузицкого не раз появлялся на страницах романов о чекистах и на киноэкране.
Отец Сергея Васильевича скончался в 1926 году почти одновременно с Дзержинским (задача для проницательного писателя - как воспринял чекист это двойное осиротение). За несколько дней до смерти Василий Андреевич счел нужным написать послание своей семье: "Жду кончины с каждымъ днемъ. Простите меня и прощайте". Он высказался - в смиренном христианском духе - о каждом из своих четырех детей; о руководящем сотруднике ГПУ он написал: "Сережа добрый человекъ и скоро вернется на путь истины и тогда Господь благословить его на все доброе и пошлетъ ему благополучие во всемъ. А пока заблуждается во многомъ". И далее: "Похороните меня подальше отъ красныхъ."
Сергея Васильевича я помню, но очень смутно. Он иногда навещал свою мать - мою бабушку, однако мне было тогда не более шести лет, и меня больше интересовала автомашина, на которой он приезжал, ибо в нашем Новоконюшенном переулке около Пироговских клиник и Девичьего поля, которое, в сущности, было тогда окраиной (менее двух километров от границы города), автотранспорт появлялся очень редко. А в 1937 Сергея Васильевича расстреляли, - что для того времени закономерно (см. об этом мою статью "Загадка 1937 года" в "Нашем современнике" № 8 за 1996 год). И многие члены семей Пузицких и Кожиновых старались не вспоминать при посторонних ни о сыне (до 1956 года), ни об отце (до 1991 года).
Мне представляется несомненным, что глубокое и всестороннее осмысление судеб отца и сына Пузицких может чрезвычайно много дать для понимания судеб страны в целом. Путь, начатый отцом в мещанском домишке захолустного городка (кстати, в Белый и сейчас не ведет железная дорога!), привел его к чину штатского генерала. Сын воспитывался в гимназии, руководимой отцом; фотография запечатлела его десятилетним исправным учеником 2-й Московской классической гимназии (по правую руку от него - старший брат Николай, родившийся в год восшествия на престол последнего царя и названный в его честь; он погиб совсем юным от заражения крови). Всего через полтора десятилетия этот мальчик станет заместителем начальника контрразведки огромной страны, и при позднейшем восстановлении воинских званий он окажется комкором - что соответствовало нынешнему генерал-лейтенанту, - к тому же тогда людей со столь высокими званиями было неизмеримо меньше, чем теперь.
Но и отец, и, позднее, сын были, в сущности, раздавлены той самой Историей, которая дала им возможность высоко подняться.
В связи с этим обращусь еще раз к истории семьи Ленина. Истинный духовный облик его отца Ильи Николаевича явно искажен; этого человека представляют обычно как чуть ли не "ревдемократом". В действительности И.Н. Ульянов был - о чем, в частности, откровенно написала его старшая дочь Анна - истово религиозным человеком и, надо думать, монархистом; известно, что он с глубокой скорбью воспринял в 1881 году убийство Александра II. Из воспоминаний современников явствует, что Илья Николаевич был в самых добрых отношениях с одним из влиятельнейших и богатейших вельмож России - графом В.П. Орловым-Давыдовым (1809- 1882), имевшим поместье в Симбирской губернии, и его сыновьями-близнецами Владимиром (1837-1870), симбирским губернатором, и Анатолием (1837-1905), состоявшим при императорском дворе в высшем звании обер-шталмейстера. Недавно, в 1989 году, было установлено, что И.Н. Ульянов и старшие его дети, включая Владимира, являлись деятельными сочленами "Братства Преподобного Сергия" при Симбирской гимназии. И очень многозначительно сделанное в 1922 году признание В.И. Ленина - в заполненной им анкете - о том, что до 16 лет он был "православным верующим", - то есть он отошел от религии только после кончины отца. Поэтому уместно утверждать, что Илье Николаевичу "повезло" умереть вовремя, и он не узнал, по какому пути пошли пятеро его детей. Он успел только поволноваться из-за начавшихся религиозных сомнений старшего сына - Александра.
Итак, в истории семей явно проступает определенная историческая закономерность, которая, конечно, нуждается в специальном и сложном исследовании. Но об одной стороне дела я все же кратко скажу. Так или иначе считается, что после Революции люди из "низших" социальных слоев обрели возможность подняться "наверх". Но путь Истории сложнее.
Движение множества людей "вверх" (напомню об имевшемся уже к концу XIX века полмиллионе людей из "низших" сословий, получивших гимназическое - весьма высокое - образование) было существенной причиной Революции, а позднее, после 1917 - ее же следствием. То есть причины и следствия оказываются нераздельно взаимосвязанными, переходящими друг в друга. И, кстати сказать, именно российские власти начали во второй половине XIX века всемерно увеличивать количество той самой интеллигенции, которая явилась одной из необходимых сил Революции, ибо ведь и гимназии, и высшие учебные заведения создавались и расширялись по воле правительства, а не каких-либо энтузиастов просвещения (хотя и они играли определенную роль).
Не исключено, что кто-нибудь усомнится в "представительности" моих размышлений о судьбе рода Пузицких; речь идет, могут возразить мне, об одной семье, и уместно ли строить какие-либо обобщения на таком единичном "материале"?