Реферат: Москва-столица РСФСР
Выполнила Шаповалова Александра 11 «А»
Поэтизацию Великих революций понять можно: тотальная ломка Старого, битва с прошлым завораживают : «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…» (А. С. Пушкин).
Кроме того, Революция – это всегда Великая Иллюзия, «штурм Неба»: надежда народа на построение «своею собственной рукой» идеального общества – «земного Рая». В ходе революционных преобразований обычный, средний человек ощущает себя (пусть на миг!) даже не причастным, а равным Творцу, ибо это он, человек, творит Новый Мир: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые: его призвали Всеблагие как собеседника на пир…» (Ф. И. Тютчев). Более того, многих не устраивает уже и роль «собеседников»: они начинают ощущать богами себя, а Бога – объявляют иллюзией…
Но горек бывает час прозрения! Оказывается, что у прошлого есть много приверженцев; что Настоящее – это кошмар нарастающей смуты, что образ Будущего – не у всех одинаков. И тогда у самых экзальтированных, поистине – пламенных, революционеров возникает искушение силой навязать счастье. Но ведь счастье у всех сове… Так из зачастую бескровных революций вырастают кровопролитные гражданские войны: брат идет на брата, сын на отца…
В марте 1918 г. Советское правительство «временно» (как указывалось в официальном сообщении) переехало в Москву. И, кто знает, не в этом ли «временном» решении, с трудом навязанном В. И. Лениным и Л. Д. Троцким руководству РКП(б), коренится одна из причин победы коммунистов в гражданской войне? Отныне, несмотря на их, порой чудовищные, социальные эксперименты, террор, в подсознании русского народа большевики, укрывшиеся за стенами священного Кремля, стали своими.
На одном из докладов Владимиру Ильичу Ленину, руководитель Высшего военного совета М. Д. Бонч-Бруевич высказал мнение о нецелесообразности с военной точки зрения оставлять место пребывания правительства в Петрограде, ввиду появления немецкого флота в ближайших водах Балтийского моря, агрессивных действий немцев в Финляндии и сосредоточения контрреволюционных войск финляндской буржуазии на нашей границе.
- Где же, по вашему мнению, должно находиться правительство?
- В Москве... – последовал ответ.
- Напишите это ваше мнение и представьте мне.
Михаил Дмитриевич, сейчас же после доклада, написал рапорт на имя председателя Совнаркома. Владимир Ильич тут же написал на этом рапорте свою резолюцию о согласии его на переезд правительства в Москву, и это было первым письменным Распоряжением Владимира Ильича на этот счет. В этот же день на закрытом заседании Совнаркома Владимир Ильич сообщил всем собравшимся народным комиссарам о своем решении.
Против переезда была почти всеобщая оппозиция. Ее возглавлял председатель Птроградского Совета Зиновьев. С ним был Луначарский, который через несколько дней после октябрьского переворота вышел в отставку, не желая нести ответственность за разрушение (мнимое) храма Василия Блаженного и (реальное) Кремля в Москве, а теперь, вернувшись на свой пост, не хотел расставаться со зданием Смольного, как «символом революции». Другие приводили доводы более деловые. Большинство боялось, главным образом, дурного впечатления на петербургских рабочих. Враги пускали слух, что мы обязались сдать Петроград Вильгельму. Мы считали с Лениным, наоборот, что переезд правительства в Москву является страховкой не только правительства, но и самого Петрограда. Искушение захватить одним коротким ударом революционную столицу вместе с правительством и для Германии, и для Антанты не могло быть не очень велико. Совсем другое дело – захватить голодный Петроград без правительства. В конце концов сопротивление было сломлено, большинство Центрального Комитета высказалось за переезд.
Организацию переезда Советского правительства из Петрограда в Москву Ленин возложил на В. Д. Бонч-Бруевича. Позже он вспоминал: «За десять дней до намеченного мною срока, т. Е. до 10 марта 1918 г., - об этом сроке решительно никто, ни один человек не знал. Я вызвал к себе одного совершенно верного и преданного делу революции нашего товарища-коммуниста, бывшего в то время одним из комиссаров Николаевской железной дороги и сказал ему, что предстоит отъезд из Петрограда ответственных товарищей, которым надо ехать на юг через Москву, и что надо их отправить совершенно конспиративно.
Товарищ предложил мне остановиться на Цветочной площадке соединительных путей, примыкавших к Николаевской железной дороге. Площадка эта была совершенно заброшена, находилась в пустынном месте пригородных путей. Всю бригаду, начиная с машиниста, исподволь мы подбирали так, что в конце концов мы вполне могли на нее положиться и надеяться.
И вот наконец наступило время отъезда Владимира Ильича. В 9 часов 30 минут вечера 10 марта 1918 г. Мы покинули Смольный институт. В нашем автомобиле ехали Владимир Ильич, его супруга Надежда Константиновна Крупская, его сестра Мария Ильинична Ульянова, Вера Михайловна Величкина (Бонч-Бруевич) и я.
«Заканчивается петроградский период деятельности нашей центральной власти. Что-то скажет нам московский?» - тихо произнес Владимир Ильич, когда мы уселись в автомобиль.
Все молчали. Чувствовалось общее понимание важности момента. Столица государства, через двести лет, вновь переносилась в Москву. Мы прибыли в Москву 11 марта вечером, часов в восемь. Нас встретили члены Московского Совета и сейчас же развезли по намеченным местам. Владимиру Ильичу было отведено помещение пока в гостинице «Националь».
Декреты Советской власти. Т. I . М., 1958. С. 535-536.
16 марта IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов постановил: «В условиях того кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось. Ввиду этого съезд постановляет, что впредь до изменения указанных условий столица Российской Советской Социалистической Республики временно переносится из Петрограда в Москву».
Троицкий Л. Д. Моя жизнь. С. 338-339.
Со своей средневековой стеной и бесчисленными золочеными куполами Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом. Правда, и Смольный, где помещался раньше институт благородных девиц, не был прошлым своим предназначен для рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Тесное повседневное соприкосновение двух исторических полюсов, двух непримиримых культур и удивляло, и забавляло. Проезжая по торцовой мостовой мимо Николаевского дворца, я не раз поглядывал искоса на царь-пушку и царь-колокол. Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и из жерла пушки. Принц Гамлет повторил бы на этом месте: «Порвалась связь времен, зачем же я связать ее рожден?» Но в нас не было ничего гамлетического. Даже при обсуждении важных вопросов Ленин нередко отпускал ораторам всего по две минуты. Размышлять о противоречиях развития запоздалой страны можно было, пожалуй, минуту-полторы, когда мчишься по касательной к кремлевскому прошлому с заседания на заседание, но не более того.
В Кавалерийском корпусе, напротив Потешного дворца, жили до революции чиновники Кремля. Весь нижний этаж занимал сановный комендант. Его квартиру теперь разбили на несколько частей. С Лениным мы поселились через коридор. Столовая была общая. Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком. Только красной кетовой икры было в изобилии вследствие прекращения экспорта. Этой неизменной икрой окрашены не в моей только памяти первые годы революции.
Музыкальные часы на Спасской башне перестроили. Теперь старые колокола вместо « Боже , царя храни» медлительно и задумчиво вызванивали каждые четверть часа « Интернационал». Подъезд для автомобилей шел под Спасской башней, через сводчатый туннель. Над туннелем старинная икона с разбитым стеклом. Перед иконой давно потухшая лампада. Часто при выезде из Кремля глаз упирался в икону, а ухо ловило сверху « Интернационал». Над башней с ее колоколом возвышался по-прежнему позолоченный двуглавый орел. Только корону с него сняли. Я советовал водрузить над орлом серп и молот, чтоб разрыв времен глядел с высоты Спасской башни. Но этого так и не удосужилось сделать.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--