Реферат: Налоговая система нэпа

В первые месяцы после Октябрьской революции делались попыт­ки наладить нормальное налогообложение, возродить финансовую сис­тему, но попытки эти в силу реальной обстановки не вышли за рамки общих пожеланий. Очень скоро финансовая политика Советской власти перешла от попыток возродить обложение доходов к изъятию самих капиталов, причем изъятие это нередко оформлялось в виде специфи­ческих революционных налогов, контрибуций и т.д. Экспроприация капитала через финансовые рычаги шла параллельно с прямой экспроприацией средств производства и, понятно, не могла дать сколь­ко-нибудь весомых результатов. Вместе с тем, изымая все излиш­ки, все превышение доходов над минимальным уровнем потребления, чрезвычайные налоги подрывали всякий стимул к активной дея­тельности, инициативе, предпринимательству.

Между тем дезорганизация финансовой системы, начавшаяся еще в годы мировой войны, продолжалась. В условиях бешеной инфляции теряли смысл не только прямые налоги, но и акцизы, которые были окончательно отменены в январе 1920 г. В начале 1921 г. была дек­ларирована отмена всех денежных налогов и сборов. Эмиссионное фи­нансирование государственного хозяйства ограничивалось лишь на­растающей натурализацией хозяйственных отношений.[1]

Переход к нэпу потребовал восстановления финансовой системы, нормального налогообложения. Сначала мыслилось осуществлять налогообложение как государственных, так и кооперативных и част­ных торговых и промышленных предприятий на общих основаниях, в соответствии с одними и теми же принципами, одними и теми же за­конодательными актами. Но скоро обнаружилось, что для этого нужна определенная трактовка статуса государственного предприятия, оп­ределенное обособление доходов государственного предприятия от доходов казны. Между тем если рассматривать государственное хоз­расчетное предприятие (трест) как нижнюю ступень государственно­го управляющего аппарата, если полностью отождествлять государс­твенным аппарат и принадлежащее государству предприятие, то исче­зает объект обложений самостоятельный доход предприятия. Весь до­ход предприятия выступает как доход казны, и налогообложение неизбежно замещается распределением прибыли государственными инстанциями в соответствии с целесообразностью, но не в соответствии с законом. Именно такое распределение мы и имели на протяжении многих десятилетий, негативные его последствия всесторонне осве­щались в экономической литературе.[2]

Опыт 20-х годов интересен в том отношении, что он показыва­ет, что нормальное налогообложение возможно лишь при определенном построении отношений собственности, которые обеспечивали бы пра­вовую обособленность национализированных предприятий от госу­дарственного аппарата управления. Это обособление было необходимо не только для построения правильного налогообложения, но и для создания нормального механизма перелива капитала между отраслями и предприятиями, для формирования рынка капиталов. Первые шаги в этом направлении в 20-х годах были сделаны, а именно делались по­пытки организовать национализированные предприятия как акционерные общества, работающие на государственном капитале, но попытки эти очень быстро сошли на нет.

Как развивалась хозяйственная практика в 20-х годах? Уже в середине 20-х годов инстанции государственного аппарата (нарко­маты, главки, синдикаты) свободно распоряжались не только прибылью трестов, но и их капиталами и производимой ими продукцией, директивно вмешивались во внутреннюю жизнь хозрасчетных предприя­тий. Роль предприятия как самостоятельного товаропроизводителя быстро сходила на нет. Вслед за экономической практикой шло и за­конодательство. Если декрет о трестах 1923 г. во многих отно­шениях приравнивал тресты к акционерным обществам, использующим государственный капитал, то декрет о трестах 1927 г., напро­тив, приравнивал существовавшие в то время акционерные общества к обычным казенным предприятиям, завершив превращение акционерной формы организации предприятий в пустую формальность. Конечно нельзя исключить, что существовал и другой путь разрешения противоречия, в положении государственные трестов, а именно ут­верждение современных для XX в. хозяйственных форм у широкое раз­витие акционерной организации предприятий, соответствующее этой организации юридическое оформление.[3]

Отождествление государственного предприятия с государствен­ным аппаратом означало, что вся прибыль и все капиталы этого предприятия принадлежат государству, что делало налогообложение доходов предприятия бессмысленным или же придавало ему чисто формальный, "воспитательный” характер. Налоги, которые в соответс­твии с общими положениями должно было вносить государственное предприятие, первоначально выступали как минимальные суммы, которые оно должно перечислить в бюджет в любом случае, независимо от хода его коммерческой деятельности. Что касается распределения остальной прибыли, то оно оставалось предметом административного усмотрения и согласования интересов бюджета, Высшего совета на­родного хозяйства (далее - ВСНХ), трестов[4] и синдикатов.[5]

Однако уже в первые годы нэпа стало очевидным, что даже в такой скромной роли прямое налогообложение государственных предприятий не может удержаться. Государственные предприятия оказались значительно рентабельнее, чем частные. Потребовались мно­гочисленные изъятия из общих правил, льготы при уплате налогов сначала для государственных, а потом и для кооперативных предп­риятий. Уже в 1923 - 1924 гг. формируется отдельное законодатель­ство по обложению государственных и кооперативных предприя­тий. Льготы кооперации в области промышленного производства приб­лижались к льготам государственных предприятий, а в сфере торгов­ли даже превосходили их. В этом сказывалось не только и не столь­ко поощрение кооперации, сколько постепенное ее фактическое ого­сударствление, а также неэффективная, расточительная ее работа, и особенно торговой и потребительской кооперации, объединенной в ги­гантскую централизованную систему во главе с Центросоюзом.[6]

Как же строилась налоговая система нэпа?

Прежде всего для нее было характерно строгое разграничение в обложении города и деревни, в этом отношении она продолжала традиции обложения в дореволюционной России. В 1921 - 1923 гг. крестьянство платило продналог[7] , несло целый ряд натуральных повинностей (трудгужналог[8] и др.). С мая 1923 г. все поставки и по­винности крестьянства были консолидированы в единый сельскохо­зяйственный налог, который крестьянство могло по выбору вносить либо в натуре, либо деньгами. Подавляющее большинство крестьян (75%) уже в урожай 1923 г. предпочло внести налог деньгами. С 1 января 1924 г. налоги стали приниматься только в денежной форме, все натуральные налоги и повинности были полностью упразднены.[9]

Продналог, введенный весной 1921 г. и просуществовавший до весны 1923 г., предусматривал натуральные поставки 18 видов продукции, включая различные виды зерновых, мясо, картофель и даже се­но. Издержки по сбору натурналога доходили до 40 % валовых поступ­лений. Натурналог не только предусматривал изъятие в пользу госу­дарства части продукции крестьянского хозяйства, но и регулировал структуру сельскохозяйственного производства, во всяком случае, неопределенной ее части. Переход к чисто денежным налоговым изъятиям означал отказ от всяких попыток натурального регулиро­вания сельского хозяйства, доверие государства к регулированию через рынок. Переход к рыночному регулированию земледелия занял менее двух лет, и это в стране, разрушенной многими годами войн и социальных экспериментов, пережившей чудовищный голод 1921 г.[10]

Денежный сельскохозяйственный налог играл в доходах бюджета значительно большую роль, чем дореволюционные поземельные пода­ти, составлявшие, как уже говорилось, в 1913 г. лишь 2,5% от общей суммы доходов бюджета. В 1923—1924 гг. сельхозналог дал около половины всех налоговых поступлений или около четверти всех де­нежных поступлений в бюджет.[11]

Построение сельхозналога представляет вполне актуальный интерес. Для того чтобы земля, принадлежавшая государству, стала одним из важнейших источников его денежных доходов, необходима коренная реформа поземельных отношений и отношений финансовых. Опыт прошлого может не только подсказать приемлемые формы налоговые пост­роений, но и предостеречь от повторения когда-то сделанных ошибок. Итак, обложение сельскохозяйственным налогом отдельного хозяйства определялось в зависимости а)от наличия земли на одного едока и б) наличия скота в расчете на едока, причем первоначально (до 1924 г.) показатели наличия пашни и скота не складывались, а перемножались, так что наличие скота резко увеличивало тяжесть обложения, приходящегося на 1 десятину земли. Это сдерживало ин­тенсификацию крестьянского хозяйства. В 1924 г. сельхозналог был реформирован: количество пашни и наличие скота стали не перемно­жаться, а суммироваться, причем скот был приравнен к пашне по оп­ределенному коэффициенту (одна голова рабочего скота = О,8 деся­тины пашни).[12]

Тем не менее, построение сельхозналога сохранило ряд органи­ческих недостатков. Во-первых, тяжесть обложения с 1 десятины сильно возрастала в хозяйствах более крупных, лучше обеспеченных землей и скотом. Это стимулировало не мобилизацию земли и укруп­нение хозяйств в соответствии с оптимальными их размерами, обеспечивающими наибольшую производительность и доходность, а дробле­ние хозяйств в целях облегчения тяжести обложения, освобождения от всякого рода дискриминации которой уже с 1924 г. подвергались "кулацкие" хозяйства. "Классовый подход" к налогообложению, как и в целом "классовая политика" в деревне, направленная против отно­сительно зажиточных хозяйств, осуществляющих производственное на­копление, тормозил развитие земледелия и в конечном счете" спо­собствовал кризису хлебозаготовок и срыву нэпа.

Вывод, который можно сделать из опыта нэпа в вопросах зе­мельного обложения состоит в том, что земельный налог не должен комбинировать элементов поземельного и подоходного обложения, а именно такое смещение было характерно для 20-х годов. Строгое по­земельное обложение, основанное на учете и классификации земель­ных угодий, находящихся в собственности или пользовании хозяйства должно быть единым, независимым от того, насколько эффективно и рентабельно используется земля. Именно это будет стимулировать наилучшее использование земли. Разумеется, отсюда не следует, что вообще не нужно в сельском хозяйстве подоходного обложения: такое обложение нужно, но оно должно быть самостоятельным по отношению к обложению поземельному и не должно чем-либо отличаться от по­доходного обложения в любой другой отрасли.

В 20-х годах принцип подоходного обложения деревни не был проведен последовательно. С одной стороны, поземельное обложение было по сути дела хотя бы отчасти обложением подоходным, с другой же стороны, налогообложение не распространялось непосредственно на побочные и отхожие промыслы, которым отдавали основное время малопосевные и беспосевные хозяйства. Денежные доходы этих хо­зяйств могли быть, не ниже, чем доходы хозяйств средних и круп­ных, использовались эти доходы почти исключительно для потребле­ния (использование доходов для производственного накопления и перевод в разряд зажиточных лишал вчерашних бедняков ряда льгот и привилегий и, более того, грозил социальной дискриминацией им и их детям), тем не менее эти доходы уходили от налогообложения. Тя­жесть налогообложения падала на те доходы, которые служили источ­ником накопления в земледелии (доходы крупных и средних хо­зяйств), и не затрагивала потребления. Отсюда ряд негативных про­цессов, быстро развивавшихся в деревне в 1924 - 1927 гг.: избы­точной потребительский спрос, слабое производственное накопле­ние, все ускорявшееся дробление крестьянских хозяйств, развитие отхожих и побочных промыслов в ущерб земледелию, прогрессирующая уплата налогов за счет побочных заработков, а не за счет реали­зации продукции земледелия и, наконец, кризис зернового хозяйс­тва, распад рынка хлебов. Конечно, это был результат не только на­логовой политики, а всей экономической политики по отношению к деревне, которая проводилась в годы нэпа, и особенно с 1924 г. Налоговая политика была органической частью этой линии.[13]

Необходимо также отметить, что в целом до 1928 г. сельхозналог ставил все крестьянские хозяйства в одинаковое положение, ведь его размер зависел от реальных имущественных различий (кол-во земли, скота и т.д.). Кулак платил больше только потому, что действительно был богаче. Затем все изменилось. 21 апреля 1928 г. сессия ЦИК СССР приняла новое положение о сельхозналоге. Согласно этому положению наиболее мощные кулацкие хозяйства облагались в индивидуальном порядке с высоким процентом изъятия доходов. Таким образом равенство крестьян перед законом было нарушено. Крестьяне были разбиты на неравные группы (колхозники, единоличники, кулаки) и размеры налогообложения стали устанавливаться в зависимости от принадлежности к той или иной группе, а не от доходов крестьянина.

Характеризуя налоговую систему 20-х годов в целом, нужно констатировать, что и в городе, и в деревне подоходное обложение сталкивалось с таким непреодолимым препятствием, как взаимное не­доверие власти и налогоплательщика, более того, с предвзятостью и враждебностью власти к сколько-нибудь зажиточному налогоплательщику, выражавшимися в его политической ущербности ("лишенцы"[14] ), неизбежно придававшими налогообложению даже в лучшие времена нэпа черты классовой контрибуции. Все это вызывало к жизни ис­каженные формы налогообложения, которые не только тормозили рост экономики, но и способствовали ее деформации, а в конечном счете социальной деградации.

Обратимся теперь к налогообложению городского населения. В городам наряду с рабочими и служащими проживали сотни тысяч частных торговцев, ремесленников, владельцев мелких промышленных предприятий. Именно этот слой населения, характеризуемый как бур­жуазия и "нетрудовой элемент", служил главным ядром налогоплательщиков.

Важнейшими видами обложения в городе были промысловый и по­доходно-поимущественный налоги.

Промысловый налог распространялся на частные и на государс­твенные и кооперативные предприятия. Фактически платежи государс­твенных предприятий имели формальный характер, поскольку вся их прибыль распределялась централизованно. Подоходно-поимущественный налог наряду с нэповской буржуазией платила наиболее высокооплачиваемая часть служащих и лиц свободных профессий.

Нужно отдавать себе отчет в том, что собой представляла нэ­повская буржуазия, каков был реальный уровень ее доходов и благо­состояния. Общая численность тех, кого относили к городской буржу­азии у составляла 500 тыс. человек, а вместе с членами семей - 2,5 млн. Для сравнения скажем, что на трестированных предприятиях в середине 20-х годов насчитывался 1 млн.рабочих, на нетрестирован­ных (т.е. мелких предприятиях, находившихся в ведении губсовнархозов[15] ) - тоже 1 млн. Подавляющее большинство буржуазных семей(95%) имели годовой доход от 300 руб. до 2,5 тыс. руб., т.е. от 60 до 500 руб. на человека (сегодня этот уровень душевого дохода в развивающихся странах).Тем не менее средний доход буржуазии был в 5-6 раз выше среднедушевого дохода в стране и должен был служить источником накопления. Именно этот в общем-то низкий до­ход нэповской буржуазии был основным объектом натиска налогового пресса. Установленные государством налоги местные власти имели право удваивать, вводя 100%-ную надбавку в виде платежей в мест­ный бюджет. Кроме того, среди буржуазии в 1923 - 1924 гг. принуди­тельно размещались облигации государственных займов. В 1925 г. принудительное размещение займов было прекращено, но был введен повышенный квартирный налог.[16]

Итак, рассмотрим построение основных налогов: промыслового и подоходно-поимущественного.

Промысловый налог представлял собой сложную конструк­цию, состоящую из двух вполне независимых частей: патентного сбора и уравнительного сбора. Патентный сбор, понятно, был связан с вы­боркой патентов предпринимателями. Патентный сбор взимался при выдаче патента на право торговой и промышленной деятельности. Цена патента определялась раз­рядом и местонахождением предприятия. Торговые предприятия дели­лись на 5 разрядов, промышленные - на 12. Цена патента каждого разряда дифференцировалась по местоположению: выделялись Москва и еще пять территориальных поясов вне Москвы (в первый пояс входи­ли Ленинград, Харьков, Киев, Одесса и Ростов-на-Дону).

Уравнительный сбор представлял собой налог, уплачиваемый с суммы хозяйственного оборота. Первоначально размер уравнительного сбора был определен в 7% к обороту (3% в госбюджет, 3% б местный бюджет, 1% в помощь голодающим). Уже в 1923 г. это явно завышенное обложение было снижено вдвое и дифференцировано по отраслям и формам собственности. Для государственных предприятий уравнитель­ный сбор был установлен на уровне а 2-4 раза ниже, чем для частных.[17]

Уравнительным сбором товар облагался на всех стадиях его оборота, плательщиками этого налога были все агенты производства и обращения, включая отдельные предприятия, их объединения (трес­ты), объединения трестов (синдикаты), оптовые и розничные звенья торговли. Этим уравнительный сбор отличался от акциза - опреде­ленной фиксированной надбавки к цене товара в пользу казны. Ставка уравнительного сбора, взимаемого неоднократно, конечно, должна была быть умеренной, иначе при множественности звеньев оборота цена товара неизбежно должна была оказаться непомерно высокой.

Уравнительный сбор представлял собой по сути дела налог с оборота - форму более прогрессивную, чем акциз позволяющие более или менее равномерно облагать все товары, гибко улавливать и аккумулировать в бюджете даже незначительные излишки доходов.

Расширение товарооборота потребовало значительного изменения промыслового налога в сторону большей его дифференциации по отраслям и видам промышленности, расширения территории и круга предприятий, на которые распространялся налог. Эти мероприятия были осуществлены первой реформой промыслового обложения, проведенной постановлением ВЦИК и СНК от 3 февраля 1922 г. После этой реформы налог стал взиматься на общих основаниях с государственных, коммунальных, общественных, частных предприятий. Осуществленная в 1922 г. реформа проводила в жизнь принцип равного обложения всех видов торговых и промышленных предприятий, независимо от их социальной природы. Последующая практика внесла, однако, свои изменения. Льготы кооперации по отношению к частному сектору одна за одной внедрялись в сущность промыслового налога.

В мировой практике налог с оборота эволюционировал в налог на добавленную стоимость. В нашей хозяйственной практике эволюция была обратно - в сторону сближения налога с оборота с акцизом.

Акцизы в 20-х годах также существовали. Это были акцизы на соль, сахар, керосин спички, текстиль, чай, кофе и, наконец, на водку, и некоторые другие товары. Увеличение продажи водки привело во вто­рой половине 20-х годов к резкому возрастанию удельного веса ак­цизов в общем объеме доводов государственного бюджета.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--