Реферат: Новый курс Ф.Д. Рузвельта единство слова и дела
Согрин В. В.— доктор исторических наук, заведующий отделом историографии Института всеобщей истории АН СССР.
Процесс преобразований в обществе располагает к поиску аналогий. Сегодня многие вспоминают о «перестройке» в США, которую историки называют третьей американской революцией. Зададим себе вопрос: какова была в Новом курсе Ф. Д. Рузвельта роль самого американского президента? Посмотрим, как менялись его взгляды в ответ на меняющиеся требования времени и как сочетались слова президента США с его делами.
Ф. Д. Рузвельт славится многими крылатыми высказываниями. Может быть, самое яркое из них было произнесено им во время борьбы за президентскую должность: «История человечества развивается по мистическим циклам. Одним поколениям многое дается, с других много спрашивается, нынешнее поколение американцев встречается с судьбой». Эти слова тридцать второго президента Соединенных Штатов Америки по праву вошли в образцы американского ораторского искусства. Но то была не обычная риторика: при всей своей красивости и эмоциональности суждение президента очень точно отразило суть драматического поворота — беспрецедентный экономический и социальный крах! — в американском историческом развитии рубежа 20—30-х годов и в его восприятии народом Соединенных Штатов.
Да, то была действительно поразительная, уникальная метаморфоза в развитии Соединенных Штатов: ведь еще совсем недавно, в 20-е годы, поколение американцев, которому было «многое дано», наслаждалось самым высоким в мире жизненным уровнем и упивалось «эрой процветания», казалось, бесконечной. О процветании твердили не только златоусты от истеблишмента, о нем свидетельствовали и реальные, бесстрастные цифры. Например, в конце десятилетия в Америке выпускалось ежегодно 5,4 млн автомобилей, которые впервые могли свободно приобрести не только богатые, но и средние американцы.
Вызов времени
И вдруг это экономическое чудо — один язвительный публицист вскоре назовет его «раем для дураков» — рухнуло, словно карточный домик. Рухнуло в течение одного 1929 г.: беспрецедентный мировой экономический кризис обрушил на Соединенные Штаты свой самый жестокий удар, и его тяжелая пята подмяла не только бедняков, но и десятки миллионов средних и богатых американцев. Последующие три года довершили превращение благополучного дома в руины: в 1933 г. каждый третий рабочий был лишен источников существования (количество безработных превысило 16 млн чел.), были полностью разорены около 900 тыс. фермеров, корпорации свели итоги года с потерей в 3,5 млрд долл., многие миллионеры превратились в нищих, в 47 из тогдашних 48 штатов прекратили деловые операции или вовсе были закрыты банки.
В том же 1933 г. президент Ф. Д. Рузвельт встал во главе поколения американцев, которому, в отличие от поколения 20-х годов, предстояла «встреча с судьбой». Да, то был один из наиболее трагических и непредсказуемых моментов американской истории: вера в целительные свойства частной собственности и рынка рухнула, на ее месте образовался вакуум, и ни у кого не было убедительных, гарантирующих успех решений о выходе из тупика и спасении нации. Сама нация надеялась на чудо, а роль мессии была возложена на Ф. Д. Рузвельта.
Сегодня у историков есть основания говорить о том, что Рузвельт справился со своей миссией: в результате его реформаторского курса американское общество было спасено, выведено из исторического тупика. Разные авторы по-разному истолковывают характер рузвельтовских мер. Либеральные историки, как правило, считают реформаторский Новый курс Рузвельта третьей — после революций 1776 и 1861 гг.— американской революцией, которая преобразовала капиталистическое государство в общенародное. Консервативные авторы утверждают, что Рузвельт только упрочил фундаментальные первоосновы Америки. Марксисты, в том числе и советские, признавая в своем большинстве историческую роль Нового курса, вместе с тем до недавнего времени ограничивали ее спасением капитализма посредством реформ от социалистической революции. Сегодня среди советских историков распространена новая точка зрения, которая и представляется справедливой: реформы Рузвельта способствовали радикальному преобразованию классического капитализма на основе соединения его с процессом социализации. Нет, в результате реформ Рузвельта американское общество не стало социалистическим, но оно перестало быть и обществом классического капитализма, включив в себя серию экономических и социальных институтов и прав, признававшихся прежде только в социалистических общественных идеалах.
Впрочем, сам Рузвельт никогда не мыслил альтернативное развитие для Америки в рамках выбора между капитализмом и социализмом. В своих речах, письмах он неизменно отстаивал идею разделения поколения американцев, «встретившегося с судьбой», на две иные магистральные «школы мысли — либеральную и консервативную». В отличие от консерватизма, отдававшего развитие истории в распоряжение естественных сил, либерализм, как интерпретировал его Рузвельт, твердо высказывался в пользу целенаправленных демократических усилий государства по преобразованию общества и объединению вокруг него с целью исправления социальных и экономических пороков всех классов и слоев.
Прагматик или идеолог?
В исследовательской литературе распространилось мнение, что Рузвельт был прагматиком, действовавшим по наитию, чуть ли не методом проб и ошибок, а его социальные эксперименты определялись требованиями дня, а не сознательно выбранными идеалами и целями. Но так ли это?
Представляется, что анализ идеологии и практики Нового курса показывает: практические меры Рузвельта чаще всего предварялись аналитическим обоснованием, шедшим от требований жизни, а не от догм. Рузвельт двигался по преобразовательной тропе вполне осознанно, и к концу его президентства новыми качествами наполнилась не только либеральная политика, но и либеральная идеология. Но вот способ ревизии и совершенствования либерализма, использовавшийся Рузвельтом,— неизменное следование запросам живой исторической практики, а не указаниям каких-либо теоретических авторитетов, породил среди многих исследователей убеждение, что президент-реформатор был абсолютным прагматиком.
Как идеолог Рузвельт был «коллективистом»: он выдвигал, а тем более разрабатывал новые идеи не в одиночку, а опираясь на тесную группу советников-интеллектуалов, известную как «мозговой трест». В этом качестве он, на первый взгляд, не был оригинален: ведь президент-реформатор начала XX в., В. Вильсон, например, воспринял концепцию «новой свободы» у юриста Л. Брандейса, а Т. Рузвельт, другой президент-реформатор, предшественник Ф. Д. Рузвельта, взял концепцию «нового национализма» у политолога Г. Кроули. Но Ф. Д. Рузвельт был, безусловно, первым президентом, сознательно привлекшим для разработки идеологии, стратегии и программ правительственной политики ведущих ученых нации, представителей общественных наук. Эта опора Рузвельта на «мозговой трест» стала, надо полагать, одной из причин, умеривших интерес большинства историков к его собственным мировоззренческим поискам.
«Мозговой трест» оформился в 1932 г., во время президентской избирательной кампании. С самого начала его ведущими участниками стали профессора Колумбийского университета Р. Моли, Р. Тагвелл и А. Берли. По их свидетельству, генератором стратегии Нового курса был именно Ф. Д. Рузвельт: он определял стратегические цели преобразований, основное их содержание, а члены «мозгового треста» насыщали его установки конкретными разработками, деталями, выступали в роли научных экспертов. Рузвельт тщательно прорабатывал и редактировал все проекты, подготовленные «мозговым трестом» в соответствии с его устными рекомендациями 2. Один из советников Рузвельта утверждал даже, что его политическая философия имела законченный вид уже до начала Нового курса, а придя к власти, президент только применил ее к конкретно-исторической специфике, порожденной великим экономическим кризисом 3. Вот с этим утверждением согласиться трудно. Конечно, Рузвельт и к началу 30-х годов обладал либерально-реформистскими убеждениями, совмещавшими, кстати, концепции «нового национализма» Т. Рузвельта и «новой свободы» В. Вильсона. Но оказавшись у власти, он должен был развить их самым серьезным образом, в том числе и радикализировать путем включения в либерально-реформистское кредо ряда типично социал-демократических идей. При этом последние отнюдь не были почерпнуты механически из социал-демократического учения, но были сформулированы Рузвельтом на основе осмысления практических запросов американского общества.
От либерализма — к социал-демократизации
О радикализации Рузвельтом типичных либерально-реформистских взглядов, распространившихся в начале XX в., свидетельствовали уже его размышления о причинах американского кризиса, высказанные в ходе избирательной кампании 1932 года. Рузвельт анализировал кризис при помощи языка и понятий, которыми неизменно пользовались до того марксисты. Так, главную причину экономического краха он, подобно марксистам, усматривал в противоречии между общественным характером производства и частным способом присвоения. Кандидат в президенты от демократической партии указывал, что обобществление производства, рост производительности труда и товарной продукции, наблюдавшиеся в Америке 20-х годов, не сопровождались радикальным налогообложением корпораций и перераспределением стремительно возрастающих прибылей в пользу трудящихся классов. Производительные мощности нации беспрерывно увеличивались, а ее потребительские возможности в силу эгоизма и всевластия монополий оставались, по сути, неизменными. В таких условиях перепроизводство и безработица, экономический крах стали неизбежными. Далее следовал главный реформаторский лозунг Рузвельта: основные усилия правительства должны быть направлены на радикальное преобразование сферы распределения, утверждение распределительной справедливости 4.
Воззрения Рузвельта радикализировались, наполняясь новым, отвечавшим требованиям дня содержанием, и в последующем. На протяжении большей части президентства (а Рузвельт занимал высший пост двенадцать лет) он обнаруживал способность двигаться влево — не только в своих взглядах, но и в практических мерах. Органичное единство слова и дела и составило его вклад в американский либерализм.
При всем том, что Рузвельт живо откликался на меняющиеся исторические реалии и требовал в практической политике реагировать именно на требования дня, в его сознании присутствовал и определенный набор неизменных теоретических установок. В годы президентства он не раз напоминал американцам о своей приверженности фундаментальным либеральным ценностям и очень конкретно разъяснял, что понимает под ними. Рузвельт неизменно демонстрировал приверженность идее органического, избегающего революционных и радикальных скачков процесса преобразований, который должен был совершенствовать и дополнять, но ни в коем случае не отменять либеральные ценности, закрепленные в Декларации независимости, федеральной конституции, Билле о правах. Свое либеральное кредо он любил разъяснять, апеллируя к привлекательным для него идеалам выдающихся американских политиков, среди которых чаще называл Б. Франклина, Т. Джефферсона, Э. Джэксона, А. Линкольна, Т. Рузвельта и В. Вильсона. В этой «великой кучке» он выделял Томаса Джефферсона, рассуждать о котором ему, кажется, доставляло особое удовольствие.
Из наследия Джефферсона Рузвельт выбирал те идеи, которые были наиболее созвучны его реформаторским замыслам. Одна из них — право каждого поколения людей на обновление общественного договора, или конституции, в соответствии с меняющимися запросами и потребностями общества. Эту идею он истолковывал в духе прагматической философии, подчеркивая, что нововведения — как крупные, так и мелкие — должны производиться не в соответствии с умозрительными построениями и идеологическими клише, а исключительно в ответ на требования жизни. Излюбленным кредо Рузвельта стала и та мысль, что общественные изменения, после того как они назрели, должны осуществляться без всяких промедлений. При этом обществом и правительством должны были приниматься только совершенно реалистические, всесторонне просчитанные и наверняка реализуемые проекты.
Нет ничего удивительного в том, что Рузвельт, ставивший во главу угла идею более справедливого распределения с помощью государства национального богатства, воспринял как своего рода откровение джеф-ферсоновскую концепцию собственности. Опираясь на авторитет Джеф-ферсона, он доказывал, что право собственности оформилось исторически, что само его возникновение было невозможно без государства и что в силу этого государство обязано бороться с издержками свободного развития частной собственности 5. К этим издержкам он относил узурпацию права частной собственности горсткой общества и отчуждение этого священного права от миллионов нуждающихся, престарелых, безработных и бездомных. Государство, требовал Рузвельт, должно предотвратить отчуждение от миллионов тружеников права на «самый полный, в той степени, в какой это возможно», продукт своего труда 6.
Рассуждения Рузвельта о праве на частную собственность могут показаться сегодня наивными и даже демагогическими — чего стоит, например, его требование покончить с «правом на эксплуатацию» в Соединенных Штатах 7, — но сам президент-реформатор искренне верил в необходимость развития новой, глубоко демократической трактовки права на частную собственность как целительной идеологической и практической меры. И вполне закономерно, что среди всех выдающихся американских демократов наиболее близким в этом вопросе ему оказался Джефферсон.
Вслед за Джефферсоном и в традициях гуманизма Рузвельт ставил права американцев на жизнь, свободу, стремление к счастью выше права свободного распоряжения собственностью. Вслед за Джефферсоном, а также Э. Джэксоном и А. Линкольном тридцать второй президент США решительно требовал наполнить концепцию прав человека таким содержанием, которое обеспечивало максимальное национальное единение американцев. Чуждый идее упразднения классов и классовых различий Рузвельт верил в возможность их сплочения вокруг национального государства с помощью лозунгов борьбы с привилегиями меньшинства общества и обслуживания правительством интересов большинства.
Монополии и президент-реформатор
Истинно национальное правительство и подлинно национальные политические лидеры, доказывал он, должны быть способны консолидировать вокруг себя общество на внепартийной основе. Этой способности как раз и не обнаружили республиканская партия и его предшественник на президентском посту Г. Гувер, тесно связанные с финансовой элитой и промышленными монополиями. В отличие от них Рузвельт требовал проявить особую заботу о «забытом человеке» — крылатое и ключевое понятие в его политическом словаре, объединявшее разоренных фермеров и безработных, низкооплачиваемых рабочих и малоимущих престарелых граждан.
Конечно, требование Рузвельта о внеклассовом и внепартийном подходе со стороны правительства к правам человека, как и к социально-экономическим реалиям, отнюдь не было оригинальным для американских политических деятелей. Более того, до Рузвельта оно выдвигалось большинством американских политиков, которые, оказавшись у власти, редко демонстрировали единство слова и дела. И в случае с Рузвельтом реальная оценка лозунга о внеклассовом государстве невозможна без соотнесения выдвигаемых идеологических постулатов с практическими политическими мерами. Скажем сразу, Рузвельт не отменил классовых основ американского общества, государства и демократической партии, но реформировал их в направлении политического плюрализма и консенсуса весьма основательно. Так, ведомая им демократическая партия в 30-е годы существенно расширила свою социальную базу, создала прочную коалицию среднего и мелкого бизнеса с рабочими, негритянским населением, фермерством и имела все основания претендовать на звание партии среднего класса. Это потребовало от нее переориентации идеологических и тактических подходов ко всем слоям общества, не только низшим и средним, но и высшим. Огромную, если не решающую роль в такой переориентации сыграл Рузвельт.
Отношение Рузвельта к высшим слоям общества, монополиям было весьма противоречивым, но неизменно критическим. Среди историков укоренилась точка зрения, что антимонополизм Рузвельта оформился только с середины 30-х годов, особенно во время второго срока его президентства. В действительности это не совсем так. Уже во время президентской кампании 1932 г. Рузвельт недвусмысленно возложил ответственность за экономический кризис на монополии, эту «экономическую олигархию», которая сконцентрировала в своих руках более половины производственных мощностей нации, утвердила максимально высокие, недоступные большинству народа цены на товары, следствием чего были кризис перепроизводства, остановка предприятий, безработица, нищета.
И уже в 1932 г. Рузвельт много размышлял о реальных антимонополистических мерах, которые призваны были спасти индивидуализм, конкуренцию, право каждого американца, а не только элиты на частную собственность и утвердить всеобщее благоденствие. Он видел два возможных варианта антимонопольной политики: один был заключен в концепции «нового национализма» Т. Рузвельта и предполагал наказывать «нечестные», но поддерживать «честные» монополии, другой вытекал из концепций «новой свободы» В. Вильсона и требовал искоренить любые монополии. Ф. Д. Рузвельт склонялся в пользу второго варианта, доказывал даже, что если бы первая мировая война не прервала вильсонов-ский реформаторский курс, то с монополиями в Америке было бы покончено, и она никогда бы не узнала такого страшного экономического крушения, которое постигло ее в 1929 году.
Судьба, однако, распорядилась так, что в течение всего первого срока своего президентства Ф. Д. Рузвельт должен был воплощать концепцию «нового национализма», а точнее тот ее практический вариант, который в сентябре 1931 г. был разработан президентом корпорации «Дженерал электрик» Дж. Своупом. В полном соответствии с планом Своупа правительство Рузвельта одобрило 16 июня 1933 г. закон о восстановлении промышленности, по которому монополии под контролем государства утверждали кодексы «честной конкуренции» — своеобразные нормативы объемов сырья и производимой продукции, цен на товары и заработной платы, которые бы предотвращали дальнейшие остановки производства и позволяли рабочим поддерживать сносное существование. В стране на два года приостанавливалось антимонопольное законодательство 1890 г., допускалось картелирование по отдельным отраслям промышленности с целью сдерживания рыночной стихии.
Тесное взаимодействие правительства и корпораций продолжалось до 1934 г., после чего между ними наступил резкий разлад: оживший бизнес стал откровенно тяготиться как государственным контролем, так и политикой социальных и экономических реформ, направленных на непосредственное вовлечение государства в экономическую деятельность и помощь рабочим и фермерству. Со стороны бизнеса на Рузвельта посыпались прямые обвинения в «фашистских» и «коммунистических» намерениях. В этой ситуации президент, проявив незаурядное мужество, перешел в острую идеологическую и политическую контратаку на бизнес.
Начиная с 1935 г. Рузвельт настойчиво внушал американцам, что главная задача заключается в том, чтобы освободить нацию от гнета монополий и финансовых спрутов. При этом он подчеркивал, что тень не должна быть брошена на весь бизнес, частное предпринимательство и индивидуализм, наоборот, эти фундаментальные установления должны быть защищены от капиталистических цезарей — «жирных котов». Власть должна быть отнята у двухсот гигантских корпораций, распоряжающихся половиной богатства нации, у финансовых гигантов, которые с помощью нечестных сделок, сговоров и махинаций беспрерывно отчуждают в свою пользу «деньги народа, бизнес народа, труд народа» 9. Антимонополистическая либеральная доктрина Рузвельта развивала идеи Л. Брандейса и В. Вильсона, была направлена на то, чтобы превратить демократическую партию в объединение среднего класса, заручиться безусловной поддержкой большинства нации. Но удалось ли Рузвельту практически осуществить то, что оказалось не под силу сделать Вильсону?
Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. С одной стороны, Рузвельт не смог провести разукрупнение монополий, что являло бы зримое воплощение антимонополизма, но с другой — им были предприняты реальные шаги, направленные на ограничение деятельности корпораций, монополистической эксплуатации, перераспределение национального пирога в пользу малообеспеченных слоев. Гнев монополий вызвал закон о налогообложении 1935 г., повысивший ставки отчислений от корпоративной прибыли до 80%. И еще большую волну возмущений с их стороны вызвали федеральные законы, наделявшие трудящихся важными и, безусловно, чуждыми классическому капитализму социальными и экономическими правами.
Лицом к человеку
Важным мотивом идеологии и практики Нового курса с самого начала был поворот лицом к «забытому человеку»; после 1935 г. этот мотив вообще вышел на ведущее место. Кого включал Рузвельт в понятие «забытых людей»? Фактически десятки миллионов простых американцев: тех, кто не имел работы, достаточных средств для сносного существования, крыши над головой. Эти американцы, по утверждению Рузвельта, составляли не менее одной трети нации 10. Кем и почему они были забыты? Отвечая на этот вопрос, Рузвельт рассуждал все более откровенно, пока, наконец, в 1938 г. не признал, что ответственность должна быть полностью возложена на государство и крупных собственников, подчинивших себе правительство и управлявших им в своих эгоистических интересах вплоть до начала Нового курса ". Тем самым президент открещивался и от классических постулатов индивидуализма, возлагавших ответственность за приниженное положение трудящихся на самих трудящихся.
Но почему государство оказалось в руках крупных собственников? Да потому, доказывал Рузвельт, что народ сам не проявил необходимой активности для того, чтобы подчинить своим интересам правительство. Отсюда следовал призыв к простым американцам: поддержите реформы, проводимые «сверху» в интересах «забытого человека», давлением «снизу», ибо только это и может гарантировать их успех. Призыв к народу был услышан, что способствовало складыванию в ходе Нового курса широкой либерально-демократической коалиции, которую поддерживали не только немонополистическая буржуазия, но также фермерство и рабочий класс. Последние сумели извлечь наибольшую выгоду от Нового курса в 1935—1938 годах.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--