Реферат: О соотношении этнического и социального
Именно поэтому вряд ли корректно говорить о нахождении в политическом пространстве Российской Федерации не только Чеченской республики Ичкерии, но даже Татарстана и Башкирии, где и степень насыщенности политического пространства Федерации, и реального политического влияния Москвы явно слабее по сравнению с республиканскими политическими институтами.
В условиях организации государства на принципах национально-территориального федерализма, как в России, вторичное, политическое пространство неизбежно накладывается на первичное, этническое, которые выступают как конкурирующие формы единого социального пространства: этничность, особенно в стадии этнополитической мобилизации, стремится "вылиться" за пределы предложенного ей политического пространства, которое в свою очередь, реорганизуясь "в пользу" этничности (договоры о разграничении предмета ведения между Федерацией и республиками, входящими в ее состав), пытается удержать ее в своих пределах. В одних случаях это удается (Татарстан), в других - нет (Чечня).
В этническом пространстве, так же как и в политическом, закономерно проявляется система неравенств, формирующихся вследствие этнической стратификации: кто-то господствует (этнонациональное большинство), кто-то подчиняется (этнонациональное меньшинство).
При формальном равноправии на уровне современных законодательств (не является исключением и Конституция РФ) этнополитическая структура полиэтнического общества неизбежно основана на власти одной этнической группы над другими, более слабыми, малочисленными или имеющими статус национального меньшинства. (Кстати, это никак нельзя рассматривать как наследие так называемой Советской империи - этнические неравенства существуют в любой этноконтактной среде и именно они провоцируют противостояние между различными этническими группами и негативный фон этносоциальных отношений.)
Естественно, подобное положение не может не вызывать стремления "подавляемой" общности реорганизовать существующие этнические отношения, предъявив свои требования по перераспределению властных полномочий. В этом состоит латентная конфликтогенность и самой этничности, и соотношения этнического и политического пространств.
Вместе с тем полиэтническое общество, так же как и многонациональное государство, не может не существовать без некоторых общепринятых надэтнических ценностей и должно ради самосохранения стремится хотя бы к минимальной интегрированности. Этносоциальная, а в частности, и национально-политическая, интеграция формируется на основе согласия большинства людей различного этнического происхождения следовать единой системе ценностей, признавая ее или хотя бы мимикрируя с ней.
В этом случае латентные дисфункции, существуя, преодолеваются за счет надэтнической солидарности - примером могут служить не только американский или советский народы, но и в определенном смысле "многонациональный" российский народ. При всех противоречиях в межэтнических отношениях, в частности, противостоянии Федерального центра и национально-территориальных образований, известная степень общегражданской солидарности не может не существовать, ибо в противном случае конфликты между всеми этническими группами России приобрели бы не спорадический, а постоянный характер.
Таким образом, вывод очевиден: конфликтогенность и интегрированность являются равнодействующими переменными соотношения этнического и политического пространств, а степень выраженности одной из них впрямую обусловлена степенью устойчивости данной социальной системы.
Специфическими образованиями, обеспечивающими относительную устойчивость социальных связей и отношений в обществе, являются социальные институты, обладающие как формальной (материальной) структурой, так и внутренней, содержательной деятельностью.
Поскольку предмет наших основных рассуждений - социальные проблемы этничности, обратим внимание прежде всего на внутреннее устройство института, потому что именно в этом значении и можно говорить об институционализации этничности. В самом общем виде содержание любого института состоит в "определенном наборе целесообразно ориентированных стандартов поведения определенных лиц в определенных ситуациях" [8, с. 206]. Примерно также трактует понятие института и зарубежная социология, рассматривая его в "контексте долговременных и регулярных социальных практик" как "установленные образцы поведения" [9].
Все эти стандарты, образцы или нормы поведения как концентрированное выражение социально значимых потребностей, интересов, вкусов, склонностей и предпочтений интериоризируются индивидом в ходе усвоения элементов культуры, которая, как уже говорилось, является одной из характеристик этничности. Именно в этом процессе происходит слияние системы ценностно-нормативных стандартов поведения с индивидуальной мотивацией людей.
Важно подчеркнуть, что наличие общеразделяемой системы ценностей является необходимой предпосылкой стабильности и интеграции любого общества. Конкретным механизмом же обеспечения этой стабильности и является социальный институт, посредством которого регулируются действия людей в различных сферах жизнедеятельности.
Этничность подобно семье может быть отнесена к числу социальных институтов, хотя соединяет в себе черты как социального института, так и социальной общности.
Сам факт вступления в брак означает, что будущие супруги принимают и разделяют господствующие в данном обществе ценностные стандарты семейной жизни. Точно так же и этническая самоидентификация (своеобразный "брак" индивида с этнической группой) свидетельствует о том, что член этнической группы готов солидаризироваться с ценностями данной культуры.
В процессе межличностного взаимодействия происходит усвоение на индвидуально-личностном уровне определенной совокупности потребностей, идеалов, мотивов деятельности, иными словами, - институционализация. Точно так же как молодые супруги интегрируются в социокультурную систему общества, так и член этнической группы осваивает свое этнокультурное пространство. В период актуализации этничности (этнической мобилизации) этнообусловленные социальные нормы и предписания становятся важными регуляторами поведения людей, а этничность в культурно-символическом смысле образует ценностно-нормативное ядро социальной интеграции и контроля, таким образом, полноценно реализуя свою регулятивную функцию.
Приложим сказанное к советскому и постсоветскому пространству.
В СССР основным социальным институтом, управляющим ценностно-нормативным комплексом, была идеология, а государственно-идеологическая идентичность - основой социально-психологической дихотомии, выраженной в сравнении "нас" с "не-нами".
Тем не менее процесс институционализации этничности происходил уже в этот период, причем не только на содержательном уровне (этнонациональные образцы и нормы поведения выступали противодействием полному "растворению" в составе советского народа), но и на формальном. Негласное закрепление преференций и квот для так называемого коренного населения в сфере управления национально-территориальными образованиями СССР привело к образованию этнонациональных элит, выступивших инициаторами дезинтеграции союзного государства.
С начала перестройки этничность еще более институционализируется и постепенно сменяет традиционную советскую идеологию основного института регуляции и контроля: новая государственная идеология в каждом из вновь образованных постсоветских государств, кроме России и Белоруссии, строится на внедрении в массовое сознание идеи именно этнической солидарности, а не консолидации на основе надэтнических ценностей, способных сплотить людей независимо от этнического происхождения.
Прогрессирующее социальное расслоение, неизбежное в период системной трансформации, сопровождается в полиэтническом обществе и этносоциальной дифференциацией, разобщающей граждан одного государства и способствующей общей дестабилизации социальных и, в частности, политических отношений.
Эта тенденция - крайне опасна, хотя и легко объяснима: в условиях социально-психологической неустойчивости своего существования человек "возвращается" в этничность как в свою "большую семью", которая на уровне как массового, так и индивидуально-личностного сознания остается единственной ценностно-нормативной константой, способной предотвратить социальную аномию и фрустрацию.
Именно с этим, скорее всего, связана неявная причина столь громких протестов со стороны представителей ряда российских народов, в частности, Татарстана и Башкирии, относительно отсутствия графы "национальность" (пресловутого "пятого пункта) в российских паспортах нового образца. Ценность этнического происхождения в сознании многих народов России все еще заметно превышает значимость общегражданской идентичности.
Сложность поиска государственной идеи в современной России как раз усугубляется тем, что на этнической основе, как в других постсоветских государствах, строить ее невозможно в силу федеративного устройства России и законодательно закрепленного равноправия всех российских народов - попытка внедрения "русской идеи" неизбежно встретит со стороны представителей национальных меньшинств, особенно территориально "обустроенных", вполне понятное неприятие и обвинение национального большинства (русских) в шовинизме и этноцентризме.
Между тем, этничность постепенно, чаще всего неосознанно, и для русских становится "базовой" ценностью, чему, в частности, способствует актуализация этнических неравенств.
Этническое неравенство присутствует в любом этническом пространстве, ибо этнические группы, точно так же как и все прочие социальные группы, образуют определенную иерархию. Уже в самом этом обстоятельстве заложена потенция конфликта [10].
Однако если в дореволюционной России наряду с сословным признаком универсальным неравенством была конфессиональная принадлежность (не случайно, кстати, даже понятие "инородец", тождественное определению "чужак", относили исключительно к "не-православным" подданным Российской империи), а в СССР - идеологическое самоопределение, то в постсоветский период роль этничности как универсального неравенства существенным образом видоизменяется.
В дооктябрьский период любой "инородец", принявший православие (его в просторечии называли "выкрестом"), во всяком случае, формально, по документам становился русским, причем это относилось даже к евреям - наиболее дискриминируемой этнической группе России. Иными словами, предписанный этнический статус можно было изменить, переменив веру, и "русскость" попадала в ранг уже не аскриптивных, а достигаемых статусов. Этническому происхождению в унитарно организованной державе вообще придавалось значительно меньшее значение, чем впоследствии в СССР, и во всех постсоветских государствах.
Об этом, кстати, косвенно свидетельствует содержание энциклопедического словаря, изданного в России в 1898 г., где географии (то есть пространству) империи отводится более 100 страниц, в то время как ее "племенному", или, выражаясь современным языком, национальному, составу - всего 22 строчки [11, с. 65].
Таким образом, становится очевидно, что этническое неравенство (а, следовательно, и этническая стратификация) в Российской империи хоть и существовало как в любой полиэтнической среде, но по своим последствиям (в частности, "оцениванию") заметно уступало значимости неравенства религиозного, не говоря уже о сословном.