Реферат: О сопоставительном методе

Основываясь на личном практическом опыте, об этом же четко пишет 3. Оливериус (Чехословакия): «Обучение иностранному языку всегда начинается с констатации соблазнительного тождества элементов родного и изучаемого иностранного языка...» И далее: «Чешские слова или предложения... возвращают учащегося очень быстро в сферу родного языка и мешают усвоению русского произношения» [8].

Справедливо писал также Ш. Микаилов: «... особые трудности испытывают учащиеся при изучении звуков, имеющих общие черты со звуками родного языка. И чем больше общих черт, тем труднее достигнуть правильного, точного произношения русского языка» [9]. Поиски «соблазнительных тожеств» своего и чужого — самый опасный путь при овладении чужим языком; эти «соблазнительные тожества» всегда провокационные, что неизбежно приводит к акценту, а акцент может проявляться не только в фонетике, но и в грамматике, и в лексике. Особенно это касается близкородственных языков, где такие «соблазны» попадаются в избытке.

7

Пятый тезис является логическим выводом из положения об идиоматичности языков и из тезиса о системности языка. Если система каждого языка идиоматична, то можно и должно сопоставлять данный язык только с каким-то определенным другим языком, обладающим иной системой, а не говорить о сопоставлении «вообще»... Трудности при усвоении данного языка носителями различных языков различны, и они выявляются лишь в двустороннем (бинарном) сопоставлении. И преодоление этих трудностей будет различным для носителей различных языков, и план обучения и порядок обучения должен исходить из данного бинарного соотношения систем языков, и он обязательно будет варьировать в зависимости от того, какие языки вошли в сопоставляемую пару.

Так, при усвоении русского языка французами и англичанами трудность представляет оглушение конца слова в русском (лук — луг, одинаково [лук]), так как во французском и в английском языках это позиция различения глухих и звонких согласных (фр. douce 'сладкая' и douze 'двенадцать'; англ., the house [haus] 'дом' и to house [hauz] 'приютить') .Однако для немцев этот случай (а он— кардинальный для русской фонетики) не представляет труда, так как аналогичное позиционное явление имеется и в немецкой фонетике (Rad 'колесо' и Rat 'совет' звучат одинаково: [rаt], но статистически в ничтожных размерах по сравнению с русским языком.

Для тюркоязычных народов, в системе которых имеется явление сингармонизма, большие трудности представляет семитская апофония в арабском, где наряду с «естественной» для тюрков словоформой katala существуют «неестественные»: kutila, katilun, kitalun. Но это «ломаное» в отношении твердости и мягкости слогов построение словоформ нисколько не удивит белоруса, спокойно употребляющего словоформу пирапёлачка!

То же и в грамматике. Русским очень просто усвоить три рода латинских или немецких существительных, но уложить в два рода все существительные во французском уже труднее (даже и для представителей тех южнорусских диалектов, где тоже только два рода и где варенье — «она» ...). А англичанам и тюркам очень трудно освоить русское распределение существительных по родам, так как, кроме имен родства (отец, дед, тесть, зять, жених, муж и т. п. и мать, свекровь, невестка, сноха, золовка, теща, невеста, жена) и названий животных (не всех!), отнесение к роду того или другого существительного не мотивировано. Ср. такие «серии»: река, ручей, озеро; стена, пол, окно, роща, лес, болото и т. п. Даже и фоно-морфологические показатели рода зачастую в русском не однозначны (старшина, староста, мужчина, папа — мужского рода, хотя и склоняются как мама; день, пень — мужского рода, а лень, тень — женского; кстати, названия знаков чаще всего в русском относятся к среднему роду: «жирное 5», «переднее а» и т. п.) [10].

Русским очень трудно усвоить, что во французском, английском, в тюркских языках прилагательные не согласуются в числе, и, наоборот, англичанам, французам непонятно это согласование в русском.

Когда-то А. М. Пешковский очень тонко показал сопоставительное несовпадение славянских и неславянских индоевропейских притяжательных местоимений. «В русском языке возвратность может опираться на все три лица, т. е. себя и свой могут обозначать тожество представляемого предмета с тем, что мыслилось раньше и как я..., и как он... В неславянских индоевропейских языках возвратное местоимение может обозначать только тождество с тем, что мыслилось раньше как он, т. е., проще говоря, может относиться только к третьему лицу... Есть даже языки (например, немецкий), где возвратное прилагательное местоимение может относиться только к он и оно, но не к она; немец говорит она берет себе ее хлеб и не может сказать она берет себе свой хлеб» [11].

И далее: «… выражение он застал мня в своей комнате может иметь два смысла, потому что может восприниматься как субъект того состояния, которое извлекается здесь из значения слова застал. Таким образом, выражение может быть уточнено в в двух направлениях: он застал меня в его комнате и он застал меня в моей комнате. Опять-таки, в языках, где вместо моей нельзя сказать своей, эта двусмысленность невозможна. Но, с другой стороны , в этих языках оказываются возможными двусмысленности возвратных местоимений в таких случаях, в каких по-русски они невозможны. Так, французский и немецкий языки не имеют родительного падежа от слова он, и заменяют его возвратным местоимением свой: немецкое sein и французское son равняется этим двум словам…Таким образом, предложения он берёт свою шляпу и он берёт его шляпу во французском и немецком звучат одинаково» [12].

В отношении лексики дело, конечно, не ограничивается тем, что русскому ребёнок соответствует в эстонском laps, в тюркских бала, в немецком Kind, во французском enfant и т. д. Всё это так. Но гораздо интереснее такие случаи, когда одной лексической единице одного языка соответствуют в другом языке две или более единиц. Так, русскому лёгкий во французском соответствует и facile (leçon ‘урок’) и léger (poid ‘вес’). А наоборот, английскому blue в русском соответствует и синий, и голубой: а русскому серый в киргизском соответствуют и кёк, и боз, и сур; и, опять же наоборот, одному киргизскому кёк в русском соответствуют и синий, и зелёный. Л. Ельмслев приводит аналогичный пример из сопоставления английского и «уэльзского» языков, когда уэльзское glas может значить и «зелёный», и «синий», и «серый», а llwyd и «серый» и «коричневый».

Идея такого сопоставления была намечена Ф. де Соссюром в его «Курсе общей лингвистики», когда он, иллюстрируя идею системности в различных языках, сопоставляет одно французское слово mouton и два его соответствия в английском: sheep ‘баран’ и mutton ‘баранина’ [14]. Здесь были заложены основы структурной лексикологии, к сожалению, слабо подхваченные другими исследованиями.

Особый интерес представляют такие провокационные сходства близкородственных языков, как, например: болгарское стол, что значит не ‘стол’, а ‘стул’; чешское erstvý chléb – не ‘чёрствый хлеб’, а наоборот: ‘свежий хлеб’. Таких примеров в близкородственных языках найти можно множество. И они ещё раз предупреждают: при сопоставлении языков не надо искать сходства. Оно, как правило, провокационно!

8

Пионером применения сопоставительного метода в отечественном языкознании был Е. Д. Поливанов. В статье «La perception des sons d’une langue étrangère» [15], опубликованной в 1931 г., Поливанов показал, как в разных бинарных соотношениях: русско-японских, русско-корейских, русско-китайских, а также русско-узбекских, русско-английских, русско-французских, русско-немецких каждый раз меняются «трудности» и каждый раз возникают «трудности новые».

Эта принципиально важная статья должна быть компасом всем тем, кто желает писать в области фонологических сопоставлений языков. Особенно хочется отметить одно место в этой статье, где говорится о «переразложении» воспринимаемых звуков чужого языка «в фонологические воспроизведения, свойственные нашему родному языку. Услыхав незнакомое иностранное слово... мы пытаемся найти в нем комплекс наших фонологических воспроизведений, переразложить его в фонемы, свойственные нашему родному языку, и даже в согласии с нашими законами группировки фонем» [16].

Мне уже приходилось цитировать это высказывание Е. Д. Поливанова, но оно так принципиально, что хочется еще раз его напомнить. В 1934 г. Е. Д. Поливанов напечатал написанную им еще в 1919 г. «Русскую грамматику в сопоставлении с узбекским языком», а в 1935 г. — «Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам» [17].

В этих книгах Е. Д. Поливанова есть много поучительного для тех, кто пишет «сопоставительные грамматики», но почему-то у многих авторов, следующих за Поливановым, дыхания не хватает. Секрет здесь простой: берясь за такую методическую и прикладную тему, Поливанов оставался всегда лингвистом, и это лингвистическое истолкование фактов практики делает его книгу подлинным образцом нужного подхода к делу. Детальный разбор книг Е. Д. Поливанова я откладываю до опубликования его посмертных статей и забытых публикаций, что запланировано в Институте языкознания в виде сборника под названием: Е. Д. Поливанов, Неизданное и забытое...

9

Очень интересную статью опубликовал А. В. Исаченко в сборнике «Вопросы преподавания русского языка в странах народной демократии» (1961). В этой статье А. В. Исаченко, совершенно справедливо вспоминая имена В. Гумбольдта, Штейнталя, Финка и Есперсена, связывает вопросы сопоставительного метода с общей типологией языков. А. В. Исаченко правильно утверждает, что «... сопоставлению подлежат не разрозненные и случайные языковые факты, а прежде всего системные элементы языка во всех его планах» (с. 275). Эту статью А. В. Исаченко можно считать установочной для разрешения вопросов сопоставительного метода [18].

В этом же сборнике имеется интересная и нужная статья О. Герменау «О закономерностях, определяющих усвоение русского языка как иностранного». В этой статье совершенно правильно указано» что «при выработке у учащихся правильного произношения русского языка можно наблюдать, как их родной язык во многих, случаях является тормозом и помехой при овладении русским языком» (с. 107) и «база родного языка закономерно оказывает влияние на базу иностранного языка как в процессе слушания, так и разговора на русском языке» (108). «И в области грамматики родной язык часто оказывает тормозящее влияние» (с. 112). Хотелось бы еще отметить такое положение О. Герменау: «Тезис 16. Расхождение между частотой употребления той или иной формы склонения существительных и ее морфологической правильностью повышает трудности начального изучения русского языка как иностранного» (с. 127). (...)

Среди последних публикаций по сопоставительному методу хотелось бы с особым удовольствием отметить уже упоминавшуюся статью 3. Оливериуса «Обучение звуковой системе русского языка в чешской школе» (Чехословакия) [19]. Автор, исходя из «... сопоставления фонологических систем родного (в данном случае — чешского) и русского языков», правильно утверждает, что «сопоставительная фонетика родного и русского языков является ключом к решению вопроса так называемого фонетического минимума» (с. 60).

Выше было уже отмечено интересное рассуждение 3. Оливериуса о «соблазнительных тожествах» близкородственных языков (с. 63), далее следует указание о том, что «порядок тренировки учащихся в произношении отдельных звуков русского языка опирается на сопоставительный анализ фонетической системы чешского и русского языков с учетом фонологичности и частотности данных элементов» (с. 64). Хорошо в этой статье говорится и о том, что «... более эффективно заниматься обучением произношению палатализованных согласных в целом» (с. 64) и что «... принимая во внимание частотность и фонологичность данных явлений, можно определить различную степень желаемой аппроксимации, приближения к правильному произношению» (с. 66).

Хотя у меня и есть возражения автору относительно и и ы (с. 65) и о «трудностях физиологического характера» (с. 66), но в целом — это очень правильная и нужная статья. (...)

10

Если попытаться расшифровать сакраментальную фразу: «При сопоставительном описании нужна системность», то это значит, что любые факты сопоставляемых языков надо брать в их системе и подсистеме и что этого нельзя добиться простым перечислением, чем более всего грешат сопоставительные пособия. Например, надо не просто рассуждать об эргативной конструкции, а показать, что собой представляет именная парадигма с наличием винительного падежа (как в русском) и с его отсутствием (во многих кавказских, где есть «эргативный падеж»). Или, например, для тех тюркских языков, где нет глагольных форм на -мак, -мек, показать место инфинитива в русской глагольной парадигме. Иными словами, в сопоставительных грамматиках не надо безразлично перечислять все формы, а брать надо лишь то, что дифференциально в соотношении систем двух языков.

11

Тема сопоставительного метода широко отразилась и в практике диссертаций последнего времени, о чем пишет в своей статье «О сопоставительном методе изучения языков» В. Н. Ярцева [20].

Автор справедливо противопоставляет сравнительно-исторический метод и сопоставительное изучение языков, «... когда в результате этого сопоставления выявляются свойства и особенности этих языков, а не вопросы их родства», и констатирует, что это «... ограничивалось нуждами преподавания иностранных языков и областью перевода с одного языка на другой» (с. 3). Я бы на это заметил, что именно это-то и хорошо, что такие реальные потребности, как преподавание иностранных языков и поиски обоснования перевода, . и вызвали развитие того направления, которое называется сопоставительным методом.

Справедливо сетует В. Н. Ярцева, что в диссертациях в данной области «... большинство диссертантов ограничивается формальным описанием избранного явления сначала в одном языке, а потом в другом, не ставя вопроса о функциональной значимости данного грамматического явления для изучаемого языка и его месте в грамматической системе языка в целом» (с. 4).

Правильно и такое положение В. Н. Ярцевой: «...системный подход при анализе фактов лексики обеспечивает лингвистическую сторону исследования и гарантирует, что выделение данного отрезка словаря основывается не на понятии самом по себе, а на материале, выражающем это понятие в языке» (с. 10). Зато рассуждение о «малоперспективности для лингвиста» сопоставлений в области лексики, обозначающей цвета спектра, несколько удивляет: «Что дает... тот факт, что в русском языке различаются синий и голубой, а в английском языке есть только одно слово blue» (с. 9). Конечно, пример с «лексикой цветового спектра» старый, но он все-таки интересен и именно в системном плане, недаром же его анализирует и Л. Ельмслев. Он пишет: «За пределами парадигм, установленных в разных языках для обозначения цвета, мы можем, вычитывая различия, найти такой аморфный континуум — цветовой спектр, в котором каждый язык произвольно устанавливает свои границы» [21].

Хотелось бы попутно разъяснить одно недоразумение. В. Н. Ярцева пишет: «Несмотря на то, что приоритет в фонологическом исследовании принадлежит русским лингвистам (И. А. Бодуэн де Куртене, Л. В. Щерба), сопоставительное исследование звуковой стороны различных языков у нас, к сожалению, не получило достаточного теоретического обоснования» (8). Но стоит только вспомнить статью Е. Д. Поливанова «1931), книгу С. И. Бернштейна «Вопросы обучения произношению» (1937) и хотя бы серию моих статей конца 50-х годов, чтобы убедиться, что положение В. Н. Ярцевой не соответствует действительности.

12

Отмеченное выше замечание В. Н. Ярцевой о том, что большинство ограничивается описанием избранного явления в одном языке, а потом в другом, бьет прямо в цель: действительно, в большинстве сопоставительных работ изложение строится по системе старого анекдота о том, как беседовали два мальчика: «А у нас блины!», «А к нам солдат пришел!» Таким способом нельзя построить сопоставительную методику. Это касается не только многих методических пособий, но присутствует даже в труде такого мастера синхронных описаний и межъязыковых контроверз, как А. В. Исаченко; я имею в виду его книгу «Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким» [22]. Мне представляется, что труд А. В. Исаченко, собственно говоря, по всему замыслу — это описательная грамматика русского языка, а сопоставление со словацким могло бы и не иметь места, и книга от этого только бы выиграла. Конечно, в некоторых случаях и в описательных грамматиках могут иметь место сопоставительные эпизоды, как хотя бы приведенный выше эпизод с возвратными местоимениями у А. М. Пешковского, но здесь это лишь инкрустация. Задача Пешковского показать специфические свойства своего языка, хотя бы и через сопоставление с фактами чужого языка. В сопоставительной же грамматике надо, отталкиваясь от своего, показывать чужое для овладения этим чужим. Тем самым сопоставительная грамматика не должна быть одновременной грамматикой двух языков на равных основаниях: это грамматика чужого языка по сопоставлению с родным языком. И ничем осложнять эту совершенно ясную и четкую задачу не следует. Тем самым «Русская грамматика в сопоставлении с узбекским языком» Е. Д. Поливанова — это русская грамматика, а не узбекская, и под такой рубрикой ее и следует числить.

Список литературы

1. Серебренников Б. А. Всякое ли сопоставление полезно? // Рус. яз. в нац. шк. 1957. № 2. С. 10; см. также ответную статью А. Чикобавы «Сопоставительное изучение языков как метод исследования и как метод обучения» (Там же. 1957. № 6. С. 1).