Реферат: О творчестве Александра Блока
Он снова оказывается перед лицом «страшного мира», где поцелуи — только «бред», где человека околдовывает «темный морок цыганских песен». Слово «морок» — полногласная форма от «мрак». И к тому же родственное слову «морочить». Известно, что Блок любил цыганские песни и романсы. Но здесь они выступают как темная сила, поскольку берут в плен свободную человеческую душу. Последняя же строка возвращает нас к тому, что все мы пленники угрожающего нам космоса.
«Цыганская» тема присутствует и в некоторых других стихотворениях цикла. В них слышны отзвуки «метельных» мотивов второго тома, губительных «лиловых миров» блоковской антитезы. Одно из них — «Опустись, занавеска линялая...» — стилизовано под народную песню:
Сгинь, цыганская жизнь небывалая, Погаси,
сомкни очи твои!
Отдаваясь до конца стихии цыганских страстей, герой, что называется, «прожигал жизнь». И вот печальный итог: «Спалена моя степь, трава свалена, // Ни огня, ни звезды на пути...»
Сходная ситуация и в другом «цыганском стихотворении» — «Когда-то гордый и надменный...».
Подобные трагические, «гибельные» мотивы составляют существенную часть лирического наследия А. Блока. Более того, они органичны для его поэтического облика и раскрывают сложность и противоречивость его души. «...Я всегда был последователен в основном,— подчеркивал поэт,— я последователен и в своей любви к «гибели» (незнание о будущем, окруженность неизвестным, вера в судьбу и т. д.— свойства моей природы, более чем психологические». Но при этом следует понимать, что «гибель» и «мрак» — это только неизбежные этапы большого и трудного пути поэта. «Разве можно миновать «мрак», идя к «свету»?» — вопрошал совсем еще юный Блок. И предназначенный ему путь он прошел мужественно и до конца.
«Цыганская стихия», любовь, музыка, искусство, «печаль и радость» нашли свое место и в следующем цикле — «Кармен». С одной стороны, он живо напоминает «Снежную маску» и «Фаину» сходными обстоятельствами создания (там — увлечение поэта актрисой Н. Волоховой, здесь — оперной певицей Л. А. Дельмас, которой и посвящен цикл) и сквозной темой всепоглощающей стихийной любви. Да и сам поэт признавался, что в марте 1914 года (время написания последнего цикла) он «отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907-го», когда была написана «Снежная маска». Однако «Кармен» не повторение пройденного. Гимн стихийной любви звучит здесь уже на новом витке спирали блоковского пути.
Образ Кармен у поэта многолик, синтетичен. Кармен — и героиня оперы Визе, и современная женщина. Она и независимая, вольнолюбивая испанская цыганка, и славянка, которую герой под «заливистый крик журавля» обречен «ждать у плетня до заката горячего дня». Стихийное начало выражено в ней в самых различных его проявлениях — от стихии сжигающей страсти, стихии природы и космоса — до творческой стихии «музыки», дающей надежду на грядущее просветление. Этим и близка героиня цикла лирическому герою:
Мелодией одной звучат печаль и радость...
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.
(Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь...)
«Кармен» — последний блоковский цикл о любви — не только связан с предшествующими ему «Арфами и скрипками», но является своеобразным переходом к поэме «Соловьиный сад». О ней мы лишь отметим, что поэма эта — новый шаг Блока в поисках смысла жизни и места человека в ней. Уходя из замкнутого круга «соловьиного сада», поэт вступает в широкий и суровый мир, заключающий в себе ту подлинную и высокую правду, к постижению которой он стремился на протяжении всего своего творческого пути. Так возник цикл «Родина», едва ли не вершинный цикл не только третьего тома, но и всей поэзии А. Блока.
Тема родины, России — сквозная блоковская тема. На одном из последних его выступлений, где поэт читал самые разные свои стихотворения, его попросили прочесть стихи о России. «Это все — о России»,— ответил Блок и не покривил душой, ибо тема России была для него поистине всеобъемлюща. Однако наиболее целеустремленно он обратился к воплощению этой темы в период реакции. В письме к К. С. Станиславскому (1908, декабрь) Блок пишет: «...Стоит передо мной моя тема, тема о России (вопрос об интеллигенции и народе, в частности). Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это — первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни».
«Родина» для Блока — понятие настолько широкое, что он посчитал возможным включить в цикл и стихотворения сугубо интимные («Посещение», «Дым от костра струею сизой...», «Приближается звук. И покорна щемящему звуку...»), и стихотворения, прямым образом связанные с проблематикой «страшного мира» («Грешить бесстыдно, непробудно...», «На железной дороге»).
К двум последним стихотворениям обычно обращаются те блоковеды, кто рассматривает путь поэта как целенаправленное движение от символизма к реализму. И в самом деле, в стихотворении «На железной дороге» немало жизненных реалий («ров некошеный», «платформа», «сад с кустами блеклыми», «жандарм» и т. д.). К тому же сам автор снабдил его примечанием: «Бессознательное подражание эпизоду из «Воскресения» Толстого: Катюша Маслова видит в окне Нехлюдова на бархатном кресле ярко освещенного купе первого класса». Казалось бы, и знаменитая строфа:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели —
тоже подтверждает гипотезу о «реалистичности» стихотворения. Но как раз здесь мы видим признаки не привычного реалистического, а емкого символического образа. Желтые, синие, зеленые вагоны (2, 1 и 3-го классов) — не просто реальные приметы идущего поезда, а символы по-разному сложившихся человеческих судеб. Символичен и образ героини. Кто она? Что мы знаем о ней? Очень немного. Пожалуй, лишь то, что она испытала крушение надежд на возможное счастье. И вот «она раздавлена». А чем — «любовью, грязью иль колесами» — не суть важно: «все больно». И когда мы возвращаемся к первой строфе («Лежит и смотрит, как живая, // В цветном платке, на косы брошенном, // Красивая и молодая»), невольно думается: не сама ли это поруганная, «раздавленная» Россия. Ведь у Блока она нередко предстает в облике женщины в цветастом или узорном платке. Глубокий символический смысл стихотворения не исключает и такого его прочтения.
Смысловое ядро цикла составляют стихи, посвященные непосредственно России. Среди самых значительных —цикл «На поле Куликовом» и стихотворение «Россия» (мы остановимся на них подробно дальше). О своей неразрывной связи с родиной, с ее во многом темной и трудной судьбой говорит поэт в стихотворении «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..». Возникающий в последней его строфе символический образ («Тихое, долгое, красное зарево //
Каждую ночь над становьем твоим») — предвестие грядущих перемен.
Совсем по-иному раскрывается тема России в стихотворении «Новая Америка». Поначалу перед читателем все та же «убогая» Русь с ее «страшным простором» и «непонятной ширью». Однако постепенно лицо России проясняется («Нет, не старческий лик и не постный // Под московским платочком цветным»). На ее просторах появляются фабричные трубы, корпуса заводов, «города из рабочих лачуг». В последних строфах Блок говорит о том, что ископаемые богатства родины помогут ее обновлению. Подобный панегирик углю и руде кажется неожиданным в устах поэта. На самом же деле Блок серьезно размышлял о роли национальной промышленности в «великом возрождении» России. «Будущее России,— писал он,— лежит в еле еще тронутых силах народных масс и подземных богатств». И это не противоречило его отрицательному отношению к «цивилизации», потому что его «Новая Америка» — не «старая Америка», то есть не Соединенные Штаты, а поэтический образ будущей России, «нового света», «Великой Демократии».
Цикл «Родина» завершает небольшое стихотворение «Коршун». В нем сосредоточены все ведущие мотивы, прозвучавшие в цикле. Тут и приметы неброского российского пейзажа, и напоминание о подневольной судьбе русского человека, и черты отечественной истории, и обобщенный образ самой родины. Все это глубоко народно и неразрывно связано с фольклорной стихией. А сам Коршун — символ тех зловещих сил, которые тяготеют над Россией. Вопросы, поставленные в конце стихотворения и усиленные анафорой «доколе», не являются обычными риторическими вопросами. Автор обращает их и к себе, и к читателям, и, быть может, к самой Истории как активный призыв к действию.
Казалось бы, цикл «Родина» мог достойно завершить последний том «трилогии вочеловечения». Однако поэт посчитал необходимым поместить в конце книги небольшой цикл «О чем поет ветер», исполненный грустных, элегических раздумий. Причину этого убеди