Реферат: Объектно-знаковые структуры мысли и анализ сложных рассуждений
В предшествующих лекциях я рассказывал вам о наших попытках рассмотреть мышление как процесс. Мы выяснили, что все эти попытки привели нас к твердому убеждению, что мышление, или рассуждение, не может рассматриваться с точки зрения и в свете этой категории. Мы пришли к выводу, что мышление надо рассматривать прежде всего в категории структуры.
Этот результат довольно естественно слился с результатами другого направления нашей работы, которое развертывалось параллельно. Я имею в виду наши попытки проанализировать строение естественнонаучных понятий. Они начались даже несколько раньше, чем вся описанная мной работа по анализу мышления как процесса, – с 1952 года.
Этот цикл работ был начат моими исследованиями структуры физических и некоторых математических понятий – пространства, времени, скорости и ускорения, силы, бесконечности (бесконечно большого и бесконечно малого) и др. Особенность этого материала – операциональный характер почти всех выделенных понятий (может быть, за исключением понятия бесконечного – но я понимаю это отчетливо только сейчас, а тогда это обстоятельство не имело значения). Вы увидите в дальнейшем, что этот специфический момент выбранных понятий – их операциональный характер – во многом предопределил и основные результаты нашей работы на долгие годы.
Понятие выступало прежде всего в своем знаковом оформлении. Его смысл и содержание выявлялись в первую очередь в тех чисто словесных контекстах, в которых оно фигурировало в научной литературе. В тот период мы еще почти совсем не различали виды языков и вообще знакового оформления. Мы выделяли большую совокупность текстов – например, все три тома "Капитала" Маркса или все тексты в механике, относящиеся к понятию силы, и т.п. – и говорили, что все это – выражение или форма выражения одного понятия. Такая позиция отчетливо проявилась, например, в первой части моей статьи "О некоторых моментах в развитии понятий", написанной, как я уже говорил, в 1953 г. и опубликованной в 1958 г. в журнале "Вопросы философии".
Но, выделив подобную совокупность текстов, мы ставили затем вопрос о строении или структуре понятия. Здесь наше движение естественным образом упиралось в представление о деятельности. Исходный тезис А.А.Зиновьева о том, что мышление надо рассматривать как деятельность, лекции П.Я.Гальперина, в которых также делалась попытка трактовать понятие как процесс, а также смутно доходившие до нас известия о зарубежном операционизме, в первую очередь Бриджмена и Эддингтона, наталкивали на попытки рассматривать строение понятий в свете той деятельности, которую осуществлял исследователь, создавая это понятие или оперируя с ним.
Приступая к анализу, мы прежде всего спрашивали: а что сделали исследователи, создавая это понятие?
Выше я уже сказал, что выбранный нами материал исчерпывался прежде всего чисто операциональными физическими и математическими понятиями. Поэтому ответ на поставленный выше вопрос следовал как бы сам собой: они измеряют какие-то объекты.
Когда наша позиция была сформулирована и определена таким образом, то она, естественно, наложилась на ту работу, которую проделал А.Эйнштейн с понятием времени. В его анализе мы получили важный дополнительный материал, существенно обогащавший позицию.
Анализ действий измерения необходимым образом выводил нас за границы самого текста и заставлял обращаться к объектам, с которыми действует исследователь. Знаковая форма, таким образом, тоже получила вполне естественную интерпретацию – как форма обозначения или фиксации того, что делали исследователи с объектами. Расчленение и схематическое представление операции измерения заставило выделить, с одной стороны, изучаемые объекты, с другой стороны, эталоны и меры, с третьей стороны – индикаторы – те объекты, к которым относится сопоставление исходных объектов с объектами-эталонами. Таким образом была получена первая структурная схема действий с объектами.
Эта схема, хотя она была получена на материале измерений и получения численных характеристик, была перенесена затем на всю и всякую мыслительную деятельность, стала ее общей моделью. Когда мы имели дело с такими неколичественными характеристиками, как "твердый", "кислый" и т.п., то мы тоже рассматривали их содержание в свете этой схемы и точно так же сводили соотношения между исходным объектом и объектом-эталоном к отождествлениям и выделениям различий.
Мы предположили, что именно такие структуры или системы соотношений между объектами, установленные деятельностью человека, фиксируются затем в языковых знаках, обозначаются отдельными знаками или их комплексами. Такой заход предполагал, что объект-эталон берется не сам по себе, а уже в связи с некоторым именем, а затем, благодаря отождествлению объекта-эталона с исходным объектом, это имя переносится и на исходный объект.
Именно таким образом, например, в дальнейшем объяснялось возникновение и развитие числа. Пальцы руки становятся первым или, во всяком случае, ранним эталоном количества. Но пальцы уже имеют свои собственные имена, и поэтому название каждого пальца становится вместе с тем выражением определенного числа.
Точно так же объяснялось и происхождение первой формы понятия кислоты. Определенное вещество, получающееся естественным образом, имеет имя "уксус". Затем оно отождествляется с другими получающимися веществами по отношению к тому действию, которое оно производит на язык. В результате имя первого вещества, ставшего в этой ситуации эталоном, переносится и на все другие. Они тоже – "уксус", т.е. кислота.
Таким образом, общее представление о существующей здесь структуре приобретало вид:
В этой схеме значком (А) мы обозначаем знаковую форму, которая уже до ситуации связана с эталоном, служит его именем, а в результате ситуации и действий человека переносится на новый объект.
Анализ полученных таким образом схем дал возможность ввести – прежде всего по отношению к ним, но вместе с тем и по отношению ко всей описываемой в этих схемах действительности, – ряд новых понятий, которые мы считали логическими и методологическими.
Прежде всего было зафиксировано различение тех отношений, которые устанавливаются между объектами, с одной стороны, и объектами и знаками, с другой. Хотя на схеме мы имели дело с отношениями или связями, но по своему эмпирическому смыслу они трактовались нами как некоторые действия, осуществляемые человеком. Мы различали здесь действия сопоставления объектов и действия отнесения знаков к объектам. В этой связи были введены понятия объектов оперирования и знаковой формы.
В целом вся эта структура отношений или действий отождествлялась с операцией. Считалось также, что характер действия отнесения полностью определяется характером действия сопоставления. Вы увидите в дальнейшем, что от этого положения пришлось отказаться и что, обратно, то, что оно было сформулировано и долгое время сохранялось, оказало отрицательное влияние на развитие наших исследований. Сейчас мы придаем все большее и большее значение анализу действия отнесения и считаем, что оно играет свою, во многом независимую, роль в подобных знаково-объектных структурах.
Очень скоро мы поняли, что созданная и приведенная выше схема сопоставлений и отнесений является лишь одним частным случаем и притом одним из простейших. Мы стали говорить о различных видах сопоставлений объектов, соответственно, о разных видах операций, и в этой связи даже сформулировали принцип, что от характера действий сопоставления зависит все остальное в мышлении – и содержание знаний, и его знаковая форма, и способы оперирования с ним в дальнейшем при употреблении или использовании знания. Мы полагали, что различие типов сопоставлений задает и характеризует нам различие категорий и что суть развития мышления заключена прежде всего в изменении и усложнении типов сопоставлений объектов. Мы начали говорить в этой связи о порождающих процессах мысли и отождествляли с ними схемы сопоставлений.
Вначале уже я сказал, что мы начали анализ с таких довольно развитых научных понятий, как понятия пространства, времени, скорости и др. Особенность этих понятий в том, что они получаются не только и не непосредственно из сопоставлений объектов, а опираются также во многом на сопоставление знаков. Особенно отчетливо это выступало в понятии скорости, ибо оно непосредственно получается делением пути на время. Это обстоятельство привело нас к убеждению, что в качестве объектов оперирования, участвующих в сопоставлениях, надо рассматривать не только сами вещи или непосредственные объекты, но и знаки. Таким образом, появилось понятие "знак-объект".
Но из этого, естественно, вытекал вопрос о том, как в рамках единой структуры организовать действия с объектами-вещами и объектами-знаками. Мы начали говорить о шагах сопоставлений и складывать из отдельных схем сопоставлений различные комплексы. В этой связи довольно рано и довольно естественно родилась идея надстраивающихся друг над другом плоскостей, которые по аналогии с исходной схемой отношения между знаковой формой и содержанием трактовались нами как замещающие друг друга. В этот период мы еще не вели того досконального и подробного анализа самого отношения замещения, которое проводилось нами позднее и особенно интенсивно проводится сейчас. Иногда мы говорили, что сами знаки, а еще точнее, знаковый материал замещает структуры сопоставлений. В других случаях таким замещающим образованием был уже не просто знаковый материал, а знаки, включенные в то или иное оперирование с ними. Все эти вопросы и сейчас стоят перед нами, хотя, конечно, в другом, более глубоком контексте, в более сложном окружении проблем и понятий.
Первоначально, когда были построены первые сложные схемы, надстраивающихся друг над другом плоскостей замещения, мы не поднимали вопрос, в каком собственно контексте должно рассматриваться это замещение – в контексте ли развития или в контексте функционирования. Мы просто говорили о строении или структуре понятия, о характере его содержания и представляли эту структуру и это содержание как задаваемые несколькими различными плоскостями. Это, таким образом, была статическая структура знания. Но вместе с тем – и от этого факта нельзя было уйти – у нас уже появилось усложнение и развертывание структурных схем. Пока это было развертывание в рамках теории и теоретического анализа. Но исследователь, проделывающий подобные шаги в своем анализе, неизменно ставит вопрос: а чему соответствует его процедура, что она имитирует и изображает?
К этому добавлялось и другое соображение. С момента своего появления новая логика объявила себя генетической и претендовала на такой анализ и такое описание мышления, которые учитывали бы его историческое развитие. Поэтому все осуществляемые нами процедуры анализа и последующее построение сложных структур должны были трактоваться как соответствующие общему историко-генетическому принципу. Поэтому появилась идея рассмотреть описанный в предшествующих лекциях анализ рассуждений и дальнейшее складывание из структур операций более сложных структур как части или этапы единого процесса генетического исследования, точнее – как этапы единого процесса восхождения от абстрактного к конкретному.
Здесь нельзя забывать, что приведенные выше схемы сопоставлений отождествлялись нами с операциями, и поэтому конструирование более сложных структур операций из более простых выступало как естественное изображение их возможного исторического развития.
Во всем этом было очень много наивных и неточных соображений. В дальнейшем мы поняли, что генетическая теория отнюдь не имитирует и не изображает процессов исторического развития знания. Мы поняли также, что подобные схемы сопоставлений объектов не являются операциями в собственном смысле слова. Мы поняли и еще ряд моментов, которые показывают необоснованность и произвольный характер многих наших тогдашних соображений и приемов анализа. Но все это появилось позднее. А в тот период мы очень гордились тем, что наши операции представлены в виде структур, и что эти структуры таковы, что из них можно собирать более сложные конструкции и выдавать их за новые операции, развившиеся из предшествующих. Нам казалось, что именно таким путем можно и нужно удовлетворить исходному принципу нашей методологии – генетическому построению теории мышления.
Все эти соображения породили особый цикл наших исследований, который развивался довольно интенсивно до 1959 года. Это были попытки проанализировать и изобразить развитие операций как усложнение структур сопоставления. В этой связи было намечено несколько различных линий. Одна из них касалась собственно объектных замещений. Наверное, наиболее характерная работа этого цикла – исследование отношения эквивалентности, проведенное И.С.Ладенко. Другая линия фиксировала превращение знаковых форм первого сопоставления в объекты оперирования следующего и, следовательно, – усложнение структур сопоставлений не по горизонтали, как у Ладенко, а по вертикали. В этой связи мы ставили вопрос об уровнях развития сопоставлений и, соответственно, об уровнях типологии и классификации различных операций мышления. Наверное, наиболее резко и четко эта позиция выражена в тезисах моего совместно с Ладенко доклада на I съезде Общества психологов.
Мне важно подчеркнуть, что в работах этого периода речь шла прежде всего об операциях. Наборы операций и выступали в качестве того, что мы потом стали называть средствами мышления. Уже в этот период, фактически, произошло разделение и противопоставление друг другу синтагматического и парадигматического планов описания мышления. Когда мы говорили о развитии операций и об уровнях, на которые они должны быть помещены, то это был, фактически, разговор о парадигматической системе средств и некоторых закономерностях ее развития. Когда же Ладенко обсуждал возникновение отношения эквивалентности и его структуру, то это был разговор о синтагматической системе процессов мышления или того, что мы впоследствии назвали решениями и процедурами (еще позднее – преобразованиями объектов).
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--