Реферат: Освобождение из японского плена В.М. Головина

Через четыре дня русские пленники были в Хакодате. Здесь им также отвели чистое поме­щение, хорошо кормили.

27 сентября “Диана” вошла в Хакодате. Рикорд немедленно направил свое письмо и письмо начальника Охотской области на имя первых после губернатора начальников острова.

В письмах говорилось, что действия Хвостова и Давыдова были самовольными и что русское правительство совершенно не причастно к этому инциденту. Далее выражалась надежда, что и японская сторона проявит стремление к дружбе. Японцы остались вполне довольны полученными письмами. Они поздравили пленников с прибли­жающимся освобождением.

Однако одно обстоятельство взволновало Головнина. Когда японцы узнали, что на “Диане” доставлены письмо и подарки матсмайскому гу­бернатору от иркутского губернатора, они захо­тели лично познакомиться с Рикордом и проси­ли его самому вручить все это бунио — япон­скому губернатору. Головнин опасался, что японцы поступят с Рикордом так же вероломно, как в свое время поступили с ним. Свидание состоялось 30 сентября и закончилось благопо­лучно. После этого пленникам разрешили под­няться на второй этаж, откуда было хорошо видно, что парадная губернаторская шлюпка с Рикордом под тремя флагами — японским, рус­ским военно-морским и белым (флагом мира) двигалась от берега к “Диане”.

Не успели они спуститься на первый этаж, как японцы принесли письмо иркутского губер­натора для перевода на японский язык. В пись­ме была высказана просьба к японцам начать переговоры с Рикордом об освобождении плен­ных. В нем иркутский губернатор, между про­чим, упомянул о его подарках для матсмайского губернатора, которые состояли из золотых часов и красного сукна, и просил принять их в знак “соседственной дружбы”; говорилось также, что у Рикорда имеется другое письмо, которое он сразу же вручит после освобождения плен­ных.

Вскоре с “Дианы” прибыл Такатай-Кахи, ко­торый привез весть, обрадовавшую всех,— это было известие об изгнании французов из Мо­сквы. Головнину и другим хотелось узнать более подробно обо всем, что произошло на роди­не, как были разгромлены иноземные захват­чики. По его просьбе Рикорд направил своему другу газеты, журнал военных действий, кото­рый охватывал события от начала наполеонов­ского нашествия до кончины Кутузова. Японцы также проявили живой интерес к тому, что про­изошло в России. Их особенно заинтересовало то обстоятельство, что французская армия, за­хватившая Москву, была повержена и ее жалкие остатки едва унесли ноги. Они попросили пере­вести описание важнейших боевых действий. Головнин объяснил, что французские войска, окруженные в Москве, вынуждены были проби­ваться оттуда силой и что почти вся наполео­новская армия погибла. Японцы захлопали в ла­доши, всячески восхваляя фельдмаршала Куту­зова, говорили, что Кутузов “все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, собирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить их”.

“Мы смеялись такому сравнению,— ирониче­ски замечает Головнин,— и говорили между со­бой: “Не мудрено, что честолюбие японцев за­ставит их подумать, не научился ли бессмерт­ный наш герой Кутузов из тех книг, которые Хвостов у них похитил”.

Японские власти обсудили полученные пись­ма, и бунио решил освободить русских моряков.

3 октября пленники впервые встретились с Такатай-Кахи, пришедшим вместе с переводчи­ком. Почтенный старик, писал Головнин, с ве­личайшей похвалой и сердечностью отзывался об отношениях к нему Рикорда, офицеров и мат­росов “Дианы” и вообще всех жителей Камчат­ки, с которыми ему довелось встречаться.

Но прежде чем русских моряков отпустят на шлюп, Головнину необходимо было встретиться на берегу с Рикордом и объяснить ему, что японцы никаких претензий к России не имеют, что подарков от иркутского губернатора матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв их, он обязан от себя послать подарки, а это строго запрещается японскими законами, и он просит, чтобы возвращение подарков не оби­дело иркутского губернатора. Наконец Рикорд обязан написать, что текст ответа японского правительства он хорошо понял и по возвраще­нии в Россию русский перевод этого документа доведет до сведения своего правительства.

5 октября Головнин встретился на берегу с Рикордом. По просьбе японцев Василий Михай­лович был одет в фуфайку и шаровары, сшитые еще в Хакодате из дорогой шелковой материи яркого цвета. На голове у него была парадная треугольная шляпа морского офицера, она не очень гармонировала с его необычным костю­мом.

Японцы сделали все, чтобы свидание Головнина с Рикордом проходило в торжественной обстановке. Встреча должна была состояться в прекрасной комнате таможенного суда в присут­ствии нескольких переводчиков, “академика”, а также некоторого числа чиновников низшего класса.

Около полудня Головнина ввели в таможню, у которой собралось множество солдат, одетых в богатые парадные платья из шелка или барха­та, вышитых золотом и серебром. Переводчики и Головнин вошли в комнату, отведенную для сви­дания. Японцы по своему обычаю сели на пол, а Головнину был предложен стул. Вскоре при­был на губернаторской шлюпке Рикорд вместе с офицером Савельевым, переводчиком Киселе­вым и несколькими матросами. Последние оста­лись перед домом.

Головнин не стал описывать своих чувств, на­хлынувших на него, когда он увидел своего дру­га, с которым был разлучен так долго. Он лишь заметил: “Представляю читателю самому су­дить, что мы чувствовали при первом нашем свидении”.

После нескольких радостных минут, пережи­тых друзьями, Головнин сообщил о цели данно­го свидания. Рикорд в свою очередь сказал, что у него имеется предписание иркутского губерна­тора “касательно постановления, с обоюдного согласия между двумя государствами, границ и взаимных дружеских связей”.

Обменявшись мнениями, Головнин и Рикорд решили, что поднимать эти вопросы сейчас не следует. Их можно решить только в японской столице, но для этого потребовалось бы задер­жаться еще на зиму в Хакодате. Жить на кораб­ле зимой невозможно, а переезд на берег поста­вил бы русских в зависимость от японцев, что, конечно, было весьма нежелательно.

По окончании свидания русских офицеров угостили чаем и конфетами. Головнин проводил своих друзей до шлюпки, и они отправились к “Диане”, Василий Михайлович вернулся к себе.

На следующий день японцы торжественно вручили Хлебникову и Муру шляпы и сабли. В этот же день все офицеры, одетые в лучшие платья и при саблях, были представлены бунио. На прощальной церемонии присутствовало бо­лее двадцати японцев.

Бунио вынул из-за пазухи лист бумаги и, при­подняв его кверху, торжественно сказал: “Это повеление правительства!” О его содержании уже знали, но было одно важное добавление: на следующий день все пленники без исключения будут освобождены. Присутствующие стали по­здравлять русских с радостной вестью.

После возвращения русских в отведенное им жилище к ним приходили чиновники, солдаты и многие простые японцы. А первые три помощни­ка губернатора принесли с собой письменное поздравление и вручили его Головнину на па­мять. В нем говорилось: От гинмияг.

“Все вы долго находились здесь, но теперь по приказу о бунио сами возвращаетесь в свое оте­чество; время вашего отбытия уже прошло, но по долговременному нашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко. От восточной нашей столицы до острова Матсмая расстояние весьма велико, и по приграничности сего места во всем здесь недоста­точно, но вы перенесли жар, холод и другие пе­ремены воздуха и к благополучному возвраще­нию готовы; о собственной вашей радости при сем не упоминайте, мы сами оную чувствуем и с нашей стороны сему счастливому событию ра­дуемся. Берегите себя в пути, о чем и мы молим бога. Теперь, желая с вами проститься, написа­ли мы сие”.

Вечером для бывших пленников от имени бунио был устроен торжественный ужин. Их уго­щали из девяти — десяти блюд лучшей рыбой, приготовленной в разных видах, дичью, а также и прекрасной японской саке.

После ужина русским морякам преподнесли несколько ящиков с лакированной посудой. Следующий день, 7 октября, был посвящен сборам. Караульные и рабочие укладывали ве­щи, продовольствие, щедро выделенное японским правительством: 50 мешков риса, несколь­ко бочонков саке, много соленой и свежей рыбы, овощей, редьки и т. п.

При прощании русские не остались в дол­гу: они также оставили японцам разные подар­ки. Головнин подарил, в частности, атлас Кру­зенштерна, ряд карт из атласа Лаперуза, фран­цузско-русский словарь. Рикорд преподнес гра­вированные портреты генерал-фельдмаршала М. Ф. Каменского, П. И. Багратиона, фельдмар­шала М. И. Кутузова. “Японцы,— писал Голов­нин,— узнав, каких знаменитых людей сии порт­реты, приняли их с восторгом и величайшей бла­годарностью”.

Горстка русских моряков пробыла в японском плену два года, два месяца и двадцать шесть дней. Несмотря на лишения и невероятные трудности, они сохранили верность своей роди­не, показав необыкновенную выдержку, непоко­лебимость духа.

10 октября 1813 г. “Диана” снялась с якоря и стала выходить в море. Множество японцев собралось на берегу, чтобы пожелать русскому шлюпу счастливого плавания. А Теске, Кумаджеро и Такатай-Кахи провожали на шлюпках “Диану” до того момента, когда она вышла в от­крытое море.

3 ноября “Диана” вошла в Авачинскую бух­ту. Вызволенных из неволи пришли встречать родственники, друзья и знакомые. Лейтенант Якушкин, служивший с Головниным на “Диа­не”, и поручик Волков, “видев меня, пришли в такой восторг... как бы видели воскресшего из мертвых брата своего”,— пишет об этой встрече Василий Михайлович.

2 декабря 1814 г. Головнин и Рикорд отпра­вились из Петропавловска в Петербург. Ехали сначала на собаках, потом на оленях, на лоша­дях, а от Якутска—на повозках. Прибыли они в столицу 22 июля — в тот же день и тот же час, когда “Диана” семь лет назад, в 1807 г., ухо­дила в дальнее плавание...

28 января следующего 1815 г. Головнин от­правился в Рязань, куда прибыл 5 февраля. “В Рязанской губернии в отпуску находился я год”, - писал Василий Михайлович. 15 февраля он вернулся в Петербург и “остался для изда­ния своего путешествия”, т. е. “Записок в плену у японцев”.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--