Реферат: Песенно-поэтическое творчество иеромонаха Романа (Матюшина): духовное содержание и образный строй

И люди гонят тишину

И призывают беспогодье,

Боясь узреть не глубину, –

А собственное мелководье. (1,72).

Притчевость оказывается одним из ключевых свойств художественного мышления о.Романа. Обращение поэта-певца к данному жанру обусловлено как внутренними особенностями его творческой индивидуальности, так и стремлением посредством простых притчевых образов привести слушателя к знанию о Христе, найти отклик в значительном числе душ, каждая из которых на ей доступном уровне проникнет в существо поэтической притчи. При этом источники притч в поэзии о.Романа весьма разноплановы – от осмысления евангельских притчевых образов и сюжетов до обобщающе-символических прочтений преданий прошлого, а также собственных наблюдений над миром, человеческой душой и даже потаенными, "сновидческими" недрами своей личности ("Гильотина", "И вижу сон…", 2001).

В основе стихотворения "А жатвы много. Делателей мало…" (1993) евангельское притчевое иносказание, возникающее в напутственном обращении Христа к ученикам-апостолам. У о.Романа образ невозделанной жатвы ассоциируется с родной землей и отчуждением от нее русского человека, к которому поэт обращается с дружеским увещеванием, где образы "жатвы" и "делателя" с "нравом неверного раба" получают художественное развитие:

А жатвы много. Делателей мало.

Но кто же ты, стоящий у межи?

Иль своего душа не принимала,

Что ищешь зерна в терниях чужих?

Тебе свое давно уже не мило,

Забыл о том, что все на нас войной,

И к той земле, которая вскормила,

Оборотился гордою спиной… (1,75).

Обращение к притчевым образам важно и в процессе покаянного самоосмысления героем стихов о.Романа. В стихотворении "Видать, до гробового вздоха…" (1995), обращаясь к своей погруженной в греховное состояние душе, герой с болью видит в ней недолговечные ростки духовности, что произрастают из семени, которое посеяно, согласно Христовой притче, при дороге:

Не сам ли сеял у дороги?

Что ж от кручины издыхать?

Чего глазеть на злак убогий?

Готовься жать. (1,130).

Противоречивое переплетение в современной душе привязанности ко греховной страсти и жажды избавления от нее запечатлевается в произведениях о.Романа в евангельском образе Лотовой жены, которой в молитвенном самоуничижении уподобляет себя герой стихотворений "Изнемогая от потерь…" и "Я пойду, где стоят корабли…" (1995). Пронзительность обращения к Богу усиливается здесь сплошными мужскими рифмами (всюду с ударением на последнем слоге в строке), создающими повышенное интонационное напряжение, эффект отрывистости сокрушенной речи. Рефлексия о пути ко Творцу вбирает в себя и понимание своего маловерия, проступающего даже в молитвенном делании. Если же учесть, что в евангельских словах Христа напоминание о "жене Лотовой" звучит в контексте разговора о Судном дне, когда "Сын Человеческий явится" (Лук.ХVII, 30-32), то в подтексте стихотворений о.Романа видится внутреннее приготовление осознающего свой грех человека к предстоянию на Страшном Суде:

Подобно лотовой жене

Пытаюсь кары избежать.

Спешу к желанной стороне,

Взирая, окаянный, вспять.

Прости меня, когда молясь

В земных поклонах бью челом,

Перебираю четок вязь,

И стыну соляным столпом. (1,137).

Ярким явлением притчевой поэзии о.Романа стало и стихотворение "Блудный сын" (2001). Поэтическое переложение известной евангельской притчи, заостряющее драматичные перипетии ее сюжета, существенно обогащается лирическими "вкраплениями", где звучит голос лирического "я", поначалу кратко комментирующего события, а в завершении соединяющего свой покаянный голос с обращением к Отцу раскаявшегося сына. "Внутренняя драматургия" произведения основана на живом звучании голосов героев притчи и повествователя, который уже в первых строках определяет свой эмоциональный настрой в отношении к происходящему ("Одно из мест Евангельского чтенья // Волнует сердце скорбью без конца"), затем пристально, давая свои "ремарки" ("Надежда укрепляет"), наблюдает за очистительным порывом блудного сына, психологическими деталями его речи: "А в горле комом – грешен пред Тобою. // И называться сыном нету сил…" (2,32). Далее, внутренне противясь всяческому безжалостному благочестию, герой проводит глубокое сопоставление "Праведности" старшего сына и милующей Любви Отца – сопоставление, в котором ощутимо знание о нелегком опыте не только мирской, но и внутрицерковной жизни: