Реферат: Поэт серебряного века М.А. Кузьмин

Ясен путь поэта, следующего своему предназначению. Ему чужда отвратитель­ная, как отмечает он в дневнике, блестя­щая грязь улиц Петербурга под зажжен­ными фонарями. «Нет, день — мой вождь, утро и огненные закаты, а ночь — так ясная, с луной из окна».

Уже с выходом первой книги Кузмин занял одно из видных мест в литературе. В обществе часто звучали слова и музыка его песен, собранных в книгу «Куранты любви» (1910). На фоне поэтических течений серебряного века творчество М.Кузмина выглядит необычно. Эта необычность отражается в разноголосице литературных «этикеток», прикрепляющих его к тому или иному течению, — как правило, символизму или ак­меизму, а порой «неоклассицизму» или «постсимволизму». Пробле­ма рубрикации обостряется мнением современников: так, А.Блок утверждал, что М.Кузмин никак не связан с русским символизмом, а А.Ахматова считала ошибочным мнение об ак­меистической природе творчества художника. Проблематичная позиция М.Кузмина по отношению к символизму и акмеизму заставляет литературоведов прибегать к отказу от терминологичес­кой жесткости и к использованию компромиссных формулировок в отношении М.Кузмина: его поэзия обычно помещается между разделами «Символизм» и «Акмеизм» и определяется как «связан­ная с акмеизмом» или как «предакмеистическая». Он поддерживал дружеские отношения с представителями разных нап­равлений в поэзии, печатался в самых разных журналах и формально стремился не принадлежать ни к одному поэти­ческому объединению начала века. До сих пор ведутся споры, можно ли отнести его к поздним символистам или к акмеизму. В статье «О прекрасной ясности», напе­чатанной в 1910 г. в журнале «Аполлон», поэт критиковал «туманности» символизма и провозглашал главным признаком худо­жественности сопротивляющуюся хаосу ло­гичную и четкую ясность — «кларизм» (термин символиста В. Иванова от франц. сlarte— ясность, свет), призывая: «...если вы совестливый художник, молитесь, чтобы ваш хаос просветился и устроился или покуда сдерживайте его ясной формой».

В 1914—1918 гг. выходит Собрание со­чинений Кузмина, где, помимо поэзии, представлена и его проза — рассказы, романы, из которых наиболее удачным представляется «Необыкновенная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» (от­дельное издание напечатано в 1919 г.). Пишет Кузмин пьесы, оперетты, музыку к спектаклям и очерки, в качестве театраль­ного обозревателя газеты «Жизнь искус­ства» создает литературные портреты худо­жников.

Зрелое мастерство, виртуозное владение различными стихотворными формами, размерами, ритмами, удивительная пласти­ка и своеобразная поэтическая разговор­ность присущи сборникам Кузмина «Вожа­тый» (1918), «Нездешние вечера» (1921), «Параболы» (1923), «Форель разбивает лед» (1929). Интересный пример стилистических вольностей Кузмина — его отношение к рифме. Общая тенденция русской лирики начала XX века — деколонизация точной рифмы, переход к рифмам-диссо­нансам, составным рифмам. Будучи виртуозом составных и экзо­тических рифм, Кузмин тем не менее предпочитал использовать бедные и банальные рифмы, порой выстраивая стихот­ворение исключительно на глагольных рифмах типа «лежу — гля­жу» или «стучит — звучит». Предельное выражение этого наигран­ного дилетантизма — стихотворение из цикла «Любовь этого лета», быстро ставшее излюбленным объектом стихотворных пародий начала века:

Ах, уста, целованные столькими,

Столькими другими устами,

Вы пронзаете стрелами горькими,

Горькими стрелами, стами.

Эффектное «отступление от правила» — в этом компоненте мастерства Кузмин, пожалуй, не знал себе равных в поэтической культуре начала XX века.

Поэт, по мысли Кузмина,— вечно воз­рождающийся, воскресающий древний бог Озирис, который:

Радугой сфер живет!

Зеркалом солнц живет!

Кровью своего сердца, «таинственного, божественного, слабого, родного, простей­шего» готов напитать поэт всех и каж­дого, кто к нему обращается, чтобы влить в них «жизнь живую и неистощимую» (стихотворение «Сердце»).

Вообще поздняя поэзия Куз­мина насыщена ассоциациями — из исто­рии древнего мира («Пламень Федры»), из литературы («Зеленая птичка»), из Библии («Иона», «Первый Адам»), На культурных ассоциациях построена поэ­ма «Лесенка», где образ лестницы, заим­ствованный из «Пира» Платона, символи­зирует движение ввысь в делах любви. Из оперы Моцарта «Волшебная флейта» Куз­мин черпает образы цикла «Пути Тамино», насыщенного масонской симво­ликой.

Итак, лирический голос Кузмина в любой точке своего зву­чания способен сменить темп, громкость и даже тональность ме­лодии. Поэтика Кузмина — это поэтика «ветрености», изменчивос­ти, обслуживающая постоянство мироощущения: ясную и спокой­ную веру в мудрость мироустройства. Любовь — главная тема всей лирики Кузмина — оказывается единственным и потому могущест­венным источником детерминизма в его творчестве.

Твердо сносил поэт жизненные испыта­ния, то, что печататься становилось все труднее и скудных средств от переводов не всегда хватало на существование. В стихотворении «Поручение» он с иронией писал:

«Что бедны мы (но это не новость:

какое же у воробьев именье?),

занялись замечательной торговлей:

все продаем и ничего не покупаем…»

(«Поручение», 1922)

Таких искренних, простых строк у поэта немного, он все больше тяготеет к услож­ненности.

Творческое наследие М.Кузмина чрезвычайно велико и раз­нообразно. Десяток стихотворных сборников, пять дореволюцион­ных «книг рассказов», десятки рецензий и литературно-критичес­ких статей, множество работ для театра. Наибольшей известностью в предреволюционное десятилетие пользовался сборник стихов «Сети», который сам поэт считал одной из трех лучших своих книг (две другие — сборники «Вожатый» и «Форель разбивает лед»). По мнению большинства исследователей творчества Кузмина, уже в этом сборнике явлены все основные приметы индивидуального стиля поэта. Кузмин предстает здесь как один из самых серь­езных обновителей русской поэзии. Что еще осталось нам от наследия Кузмина? Архив свой, сильно нуждаясь, он продал в 1933 г. Государственному Лите­ратурному музею. Но материалы последних лет, прожитых трудно и неприкаянно, бесследно пропали с арестом в 1938 г. Ю. Юркуна, у которого они хранились. Умер Кузмин в Ленинграде I марта 1936 г. в нищете; после 1929 г. до 1989 г. книги его в советских издательствах не появля­лись.

Кузмин, страст­но и преданно любивший родину, искрен­не напутствующий уезжающим за рубеж скорее вер­нуться, «ведь по-настоящему дома можно чувствовать себя только в Петербурге», печалился о судьбе своей многострадаль­ной страны, которая на долгие годы обре­чена была колоссальным людским потерям, войне, разгулу сталинского террора. Неопубликованная пока пьеса Кузмина «Смерть Нерона», сопрягающая историю и современность, еще ждет своего часа и, вероятно, раскроет еще одну не­опознанную сторону таланта писателя, ин­тересного и в наши дни.

Поэзия Кузмина сегодня находится на пороге своего большого признания. Такова судьба многих истинных поэтов, обогнавших свое время: их вспоминают, их извлекают из небытия через два-три поколения после смерти поэта, удивляясь тому, где же он так долго пропадал? «Да вот же я! И всегда был здесь, - отвечает он. – Наконец-то вы подошли, расслышали удары. Форель разбивает лед».

В историко-литературной перспективе поэтика М.Кузмина — один из важнейших ферментов происходившего в начале века обновления художественного зрения.