Реферат: Поздний Гете и проблема романтизма
Любовь - “Эшк –наме” – “Книга любви”, “Зулейка - наме” – “Книга Зулейки”
Ненависть - “Рендж –наме” – “Книга недовольства”
Вино - “Саки –наме” – “Книга кравчего”
Меч - “Тимур –наме” – “Книга Тимура”.
И все остальные книги “Дивана” - “Моганни-наме”, ”Хафиз-наме”, “Тефкир – наме” - “Книга размышлений”, “ Масаль-наме” - “Книга притчей”, ”Хикмет - наме” – “Книга изречений”, “Парси – наме”- “Книга Парса”, “Хулд-наме” – “ Книга Рая” – проникнуты поэзией,порожденной четырьмя стихиями, и являются внушением непрестанного, повседневного служения поэта Идеалу. “Диван” по своему основному содержанию связан с кругом идей “Фауста”, с философией активного гуманизма и борьбы за Человека.
Гете сумел органически слить воедино передовые идеи Запада своего времени и “седого” Востока, сплавить формальные художественные особенности восточной и западной поэтики и создать глубоко гуманистический западно-восточный синтез.” Богу принадлежит Восток, богу принадлежит и Запад” - цитата из Корана, особенно любимая Гете. И еще:
Orient und Occident
Sind nicht mehr zu trennen.
Восток и Запад уж более неразделимы.
Рассмотрим отдельно еще два раздела ЗВД – «Книгу Зулейки» и «Книгу Рая», без которых анализ «Дивана» был бы неполон.
Если «Диван» в целом можно назвать, несколько расширив формулировку немецкого гетеведа К. Бурдаха, произведением скрытой политической лирики, то «Книга Зулейки» - произведение интимнейшей лирики. Любовь, страсть в о всех ее нежнейших и самых тончайших проявлениях – чувство общечеловеческое, здесь растворяются Запад и Восток, здесь название ЗВД следует рассматривать лишь как синоним понятия «Общечеловеческая книга», то есть и западный и восточный. Тут Гете говорит об общечеловеческом значении культуры, будь то культура западная или восточная.
И все же «Книга Зулейки» – это также часть «Дивана», произведение, которое в качестве художественной формы (здесь-то действительно только формы)избрало восточную поэтику. Отсюда и центральные герои - Хатем и Зулейка, весьма вольное толкование традиционных восточных героев, и расцвеченная всеми цветами радуги восточная ткань книги. Две арабские традиции любовной газели – омаритскую с лейтмотивом «любовь – наслаждение» и азраитскую, по названию племени азров, которые, по выражению Гейне, «полюбив, умирали», с лейтмотивом «любовь - страдание» объединил и преодолел Хафиз в своем творчестве; в его газели любовь – высшее наслаждение, самозабвенное, всепоглощающее чувство, переходящее в философское восприятие мира. Именно эту традицию Хафиза развил по-своему Гете в «Книге Зулейки», и это делает ее еще одной из форм западно-восточного синтеза.
«Книга Рая» интересна тем, что в ее форме переплетены глубокое и серьезное с веселым и смешным. С одной стороны, самые сокровенные мысли о борьбе за человеческие идеалы, о миссии поэта, о бессмертии стихов, с другой – беспощадная издевка над филистерством, пошлостью, соединенная с некой бравадой против достопочтенных мещан.
Пусть же и собачка, лая,
Поспешает за уловом.
Именно такое неожиданное соединение высокого стиля с низким, поэтического с обыденным было в традициях Хафиза и других восточных поэтов, На что Гете также обратил внимание в своих «Примечаниях». И эта особенность «Книги Рая», опирающаяся на восточную образность, лишний раз показывает специфику западно-восточного синтеза в творчестве Гете. На Востоке поэт ищет истоки гуманистической идеи, доводившей почитание человека до его обожествления и универсализировавшей человеческую любовь в хафизовском смысле слова, определяя ее как основу мира и жизни. Это та тема, что красной нитью проходит через все творчество Гете вообще и через ЗВД в частности; то, к чему стремились романтики.
В синтезе Гете гуманистические, художественные и нравственные категории, связанные с реальной историей и обозначенные соответственно как «Восток« и «Запад», не просто сосуществуют, они органически слиты в единый литературно-художественный, культурный сплав.
Вместе с тем, формирование в творчестве Гете западно-восточного синтеза дает повод литературоведам искать его истоки и разнообразные формы на разных этапах развития мирового литературного процесса. Выражение этого синтеза характерно, например, для Байрона. Пушкина. Кроме того, этот синтез присущ целым литературам, в частности, в древности – эллинистической.
В «Примечаниях» Гете выступает как исследователь, сумевший сказать много нового и глубокого о характерных чертах восточной поэзии и восточной поэтики. В «Примечаниях» Гете, по его собственному выражению, выступает как наблюдательный путешественник, проходящий мимо поэтических жемчужин Востока. Он в большой мере рассказал о внешней стороне, о формальных особенностях восточной поэзии, ее калейдоскопической пестроте, когда говорит, например, о восточных поэтах: «Ничтоже сумняшеся, они сплетают самые тончайшие и самые обыденные образы, к чему нам нелегко привыкнуть»[5] . Там же характеризуется и пристрастие восточных поэтов к невероятной гиперболизации, чрезмерности, изысканной искусственности, загадочный шифр цветов и знаков, орнаментика необычайных сравнений, метафор и т.п. В других разделах Гете разбирает тропы, язык, поэтические виды восточной поэзии. Он заявляет решительный протест против вечного приравнивания восточных поэтов к западным, например, Фирдоуси к Гомеру, Хафиза к Горацию и т.д., а также против вывода сатир, од, элегий и вообще конкретных западных поэтических видов в ориентальной поэзии, складывавшейся в совершенно других исторических и культурных условиях. «не нужно народу чужого платья, дайте ему его привычное.» В религии, в поэзии, в философии - во всем Востоку присущ мистицизм, необычный для Запада, отмечает Гете: « Проницательный человек, не довольствуясь тем, что представляют ему, все являющееся его чувствам, рассматривает как маскарад, где прячется от него, шаловливо и своенравно, высшая духовная жизнь, - чтобы приманить нас к себе, чтобы увлечь в высшие, благороднейшие сферы. Если поэт поступает с сознанием и умеренностью, можно согласиться со всем этим, радоваться всему этому и, готовясь к более решительному воспарению, пробовать свои крылья».[6]
В «Западно-восточном диване» Гете сумел органически соединить восточную и западную литературную культуру, высказал очень важную по тем временам мысль о ее общечеловеческом значении, не забывая при этом, что Восток и Запад все-таки совершенно разные культурно-исторические формации. И продемонстрировал все это через самое простое и сложное, общечеловечески понятное - Любовь, внутренний мир человека, который был так важен для романтика. Однако Гете показал внутренний мир не отдельного человека, а целой культуры, еще раз возвещая этим общечеловеческую ценность восточной поэзии и культуры. Романтических героев в ЗВД много – каждый персонаж этой книги в известной мере является романтическим героем. Однако главным из них является сам Восток во всем своем многообразии и переменчивости, во всей своей таинственности и страстности, неповторимости, непонятности для западного человека. А роль романтического конфликта, правда, невидимого, неприметного исполняет извечное противостояние и противопоставление Востока и Запада.
Отражение внешнего и внутреннего в ЗВД весьма своеобразно. Все зашифровано, высказано полунамеками. Однако можно заметить, что внешнее в ЗВД - это восточные краски, правда, лишь отчасти, поскольку восточное в этом произведении является и частью формы, и частью содержания. Внешним также являются комментарии Гете в лице «Статей и примечаний...» . Внутреннее же - сокровенные мысли об общечеловеческом значении культуры, о многих общечеловеческих ценностях и так далее.
3. О романе «Годы странствий Вильгельма Майстера, или Отрекающиеся».
Первые мысли о написании романа «Годы странствий Вильгельма Майстера возникли у Гете еще тогда, когда он заканчивал «Годы учения...» Свидетельством тому является письмо Шиллеру, который читал «Годы учения…» в рукописи и дал Гете много советов, принятых тем во внимание. Вот отрывок из этого письма:
«Главный вопрос, о котором предстоит говорить по поводу романа, - писал Гете Шиллеру, - это где оканчиваются «Годы учения…», которые, собственно, и должны быть даны, а затем – насколько нужно в дальнейшем еще раз выводить на сцену действующих лиц… Что необходимо по отношению к предшествующему, должно быть сделано, так же как нужно предуказать последующее, но должны остаться зацепки, которые, как и сам план, указывают на продолжение…» (12 июля 1796 года). Однако к работе над романом Гете приступил лишь одиннадцать лет спустя,
о чем есть запись в его дневнике: « Утром в половине седьмого начал диктовать первую главу «Годов странствий Вильгельма Майстера» (17 мая 1807 года). Эта глава – «Святой Иосиф Второй». В том же году были написаны новеллы «Новая Мелузина» и «Опасное пари». К ним присоединяются «Пятидесятилетний мужчина», задуманный еще в 1803 году, и «Смуглолицая девушка», одновременно Гете перевел с французского «Безумную скиталицу», также вошедшую в состав «Странствий…»
Таким образом, с самого начала «Годы странствий…» были задуманы как собрание новелл, скрепленных обрамлением – повествованием о путешествиях Вильгельма Майстера, предпринятых по велению Общества Башни (в новом романе – Отрекающихся).
Роман перенес несколько редакций, окончательный вариант увидел свет в 1829 году. Его и принято считать каноническим. «Годы странствий…» значительно отличаются от предыдущих произведений Гете в этом жанре. В нем нет ни типичного романного сюжета, ни четкой композиции. Главный герой Вильгельм Майстер, по сути, главный лишь номинально. Повествование лишено единства, распадается на отдельные, не связанные друг с другом эпизоды, пестрит вставными новеллами, не имеющими отношения к судьбе героя. Порой просто трудно вспомнить, что же с ним происходило в тот момент, когда мы с ним расстались в предыдущий раз.
В силу этого роман сразу же по выходе в свет был воспринят многими литературоведами как старческий, отразивший ослабление творческих потенций писателя. Типично в этом отношении мнение немецкого литературоведа начала XX века А. Бельшовского, которое затем неоднократно повторялось и варьировалось, что «излюбленное поэтом спаивание и сковывание совсем разнородных тел и обломков возбуждает чувство досады, и это чувство еще усиливается вследствие невероятной небрежности редакции…». Обоснованность такого мнения на первый взгляд как будто подтверждается рассказом друга и постоянного собеседника Гете И-П. Эккермана о том, что Гете ошибся в расчете печатного объема романа из-за размашистого п