Реферат: Познание человека

3. В мире существуют свободные причины. Нет никакой свободы, а все есть природа.

4. В ряду мировых причин есть некое необходимое существо. В этом ряду нет ничего необходимого, а все случайно.

Данные положения И. Кант называет антиномиями чистого разума и показывает, что разум с равной степенью доказывает для себя как тезис, первую часть положения, так и антитезис - вторую часть, то есть он “мечется” между этими суждениями, не зная, что принять за истину при их равной убедительности.

Подобные метаморфозы возникают в результате выхода за пределы опыта, распространение на идею, сформированную разумом, опытных средств познания, а то время как они неприменимы к идеям разума так таковым. Но разум предполагает, что хотя бы один из двух противоположных тезисов является истинным. Тем не менее они оба ложны. “Два противоречащие друг другу положения могут быть оба логичны только тогда, когда лежащее в основе обоих понятие само себе противоречит; так, например, два положения: четырехугольная окружность кругла и четырехугольная окружность не кругла - оба ложны. Что касается первого, то ложно, что названая окружность кругла, так как она четвероугольна; но также ложно и то, что она не кругла, то есть угольна, так как она есть окружность! Именно такая ситуация возникает, когда то, что не может быть дано в опыте в принципе мыслится как данное в опыте”.

Подобным же способом И. Кант доказывает и внеопытный характер других антиномий и тем самым снимает сам вопрос, в них сформулированный.

Вывод, который делает И. Кант из вышесказанного, однозначен: поскольку идеи чистого разума есть только идеи и не более того, так как эти идеи не имеют аналога в опыте, не могут быть исследованы средствами опыта и поэтому их истинность или ложность не может быть доказана теоретическим путем.

Какие же функции выполняют эти идеи в познании или же само формирование этих идей является неправомерным? Такие функции по мнению И. Канта есть. Это “особенное назначение разума, именно как принципа систематического единства рассудочной деятельности. Если же принимают это единство вида познания за единство познаваемого объекта, делая его, таким образом, из регулятивного - конститутивным , и воображают, что можно посредством этих идей расширить свое сознание далеко за пределы всякого возможного опыта трансцендентным образом, тогда как эти идеи служат только тому, чтобы приблизить как можно более опыт к его завершенности в нем самом, . . . то это есть простое недоразумение в оценке собственного назначения нашего разума и его основоположений. . . ” То есть данные идеи есть внутренние, трансцендентальные регулятивы опыта, а не “предметы” внешнего мира.

И. Кант прекрасно понимает, что с появлением в свет его “Критики чистого разума” догматической метафизике приходит конец. Но приходит ли конец философии как таковой в ее стремлении ответить на важнейшие мировоззренческие вопросы, стоящие перед человеком? И. Кант отвечает на этот вопрос однозначным “нет”. “На чем я основываю эту надежду?, - спрашивает И. Кант, - я отвечаю: на неотвратимом законе необходимости. . . Чтобы из опасения ложной метафизики дух человеческий бросил вовсе метафизические исследования - это также невероятно, как и то, чтобы мы когда-нибудь совсем перестали дышать из опасения вдыхать дурной воздух”.

Таким образом И. Кант отвечает на вопрос: “Что я могу знать?” Но перед И. Кантом стоят еще вопросы и не менее важные, чем вопрос о познании, а может быть даже и более важные. Ведь человек это не только и не столько познающее существо, а существо деящее и надеящееся, а познание, знание есть всего лишь составляющая деяния. составляющая надежды.

Как же И. Кант отвечает на второй фундаментальный вопрос, им сформулированный: “Что я должен делать?” С точки зрения И. Канта любой человеческий поступок есть действие по отношению к другим людям, то есть он связан с другой сущностнойспособностью человека - с практическим разумом, с моралью, нравственностью.

“Критика практического разума”.

Понимание оснований и сути нравственных правил, регулирующих отношения между людьми, И. Кант считал одной из важнейших задач философии. “Две вещи, - заявлял он, - наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо надо мной и моральный закон во мне”.

Поскольку И. Кант трактовал “моральный закон” как наличный в сознании всех людей в виде неизменной данности, имеющей абсолютную ценность, постольку он, следуя принципам “критической философии”, склонен был усматривать в нем еще одну априорную форму сознания - в дополнение к тем, которые перечислялись в “Критике чистого разума”. И. Кант был убежден, что основу нравственной обязательности следуете искать не в тех обстоятельствах в мире, в какие он поставлен, а исключительно априори “в понятиях чистого разума”. Правда, теперь речь шла о разуме не в его теоретическом, познавательном применении, а в так называемом “практическом” применении, под которым понималось определение оснований воли как способности “или создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое себя для произведения их (безразлично, будет ли для того достаточно физическая способность или нет), т. е. свою причинность”. Заметим, что кантовская дефиниция воли шире, чем смысл, который он фактически вкладывает здесь в это понятие, обозначающее способность направлять такие намерения и действия, которые могут оцениваться как добродетельные или порочные. По И. Канту, когда чистый разум определяет эту волю и она функционирует именно как свободная воля, тогда он становится “практическим разумом” (точнее было бы назвать его “этическим разумом”, так как он ограничен сферой этического сознания и действования).

Понятие “добрая воля” имело фундаментальное значение в построении кантовской “метафизики нравственности” как учения об априорных основаниях последней. “Нигде в мире, да и негде вне его, - заявлял И. Кант, - невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме одной только доброй воли”. Эта “добрая воля” понималась И. Кантом как стержень и квинтэссенция нравственности. Суть названной воли он видел в том, что она всецело и исключительно определяется “моральным законом”. В один ряд с понятиями доброй воли и морального закона И. Кант ставил также понятие “долг”, отмечая, что оно “содержит в себе понятие доброй воли”.

Стоит подчеркнуть, что кантовская “метафизика нравственности”, делавшая акцент на доброй воле, вовсе не противопоставляла волю разуму. Наоборот, она интеллектуализирует добрую волю вплоть до отождествления ее с “практическим разумом”: эта “воля есть не что иное как практический разум”, ибо “для выведения поступков из законов требуется разум”.

Необходимым компонентом кантовского учения о доброй воле был тезис о ее автономии, понимаемой как полная независимость этой воли от какого-либо внешнего по отношению к ней обусловливания.

Надо иметь при этом в виду, что И. Кант не ставил под сомнение факт влияния на человека, принимающего решение совершить нравственно значимый поступок, соображений о личном и общественном интересе, субъективных склонностей и предпочтений, религиозный верований и т. д. Но И. Кант считал, что все эти соображения, интересы, склонности, верования искажают, деформируют нравственную волю и потому не должны к ней примешиваться.

Практическое основоположения, содержащие в себе общее определение нравственной воли, И. Кант подразделял на “максимы” и “законы”. Максима, в понимании И. Канта, это “субъективный принцип воления”, значимый для воли данного единичного лица, а закон - это “объективный” - в смысле общезначимости - принцип воления, имеющий силу для воли каждого разумного существа. Такой закон И. Кант называет “императивом”, разъясняя, что императив есть “правило, которое характеризуется долженствованием, выражающим объективное принуждение к поступку. . . ”. Императивы, в свою очередь, делятся И. . Кантом на “гипотетические”, исполнение которых связывается с наличием определенных условий, и “категорические”, которые обязательны при всех условиях и, значит, имеют силу независимо от каких бы то ни было условий. И. Кант далее уточняет, что “существует только одни категорический императив” как высший закон нравственности.

“Это значит: я всегда должен поступать только так, чтобы я также мог желать превращения моей максимы во всеобщий закон”. В итоговом виде формулировка категорического императива, видоизменявшаяся и оттачивавшаяся, гласит: “Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства. Отсутствие указания на то, какие же именно максимы способны выступать в роли принципов всеобщего нравственного “законодательства”, И. Кант считал не недостатком, а большим достоинством приведенной формулировки, свидетельствующим, что категорический императив является, как ему и подобает быть, “чистым” априорным законом и не включает в себя ничего “эмпирического”. Подобная “чистота” означала, по И. Канту, что категорический императив определяет - в соответствии с требованиями априорности - лишь форму моральных поступков, но ничего не говорит об их содержании. И. Кант был убежден, что “если разумное существо должно мыслить себе свои максимы как практические всеобщие законы, то оно может мыслить себе их только как такие принципы, которые содержат в себе определяющее основание воли не по материи, а только по форме.

И. Кант отмечал, что “в высшем для нас практическом, т. е. осуществляемом нашей волей, благе добродетель и счастье мыслятся соединенными между собой необходимо. . . ”. В качестве антиномии практического разума И. Кант представил невозможность как того, чтобы желание счастья было “побудительной причиной максимы добродетели”, так и того, чтобы максима добродетели была “действующий причиной счастья” в мире земного существования людей. “Критическое устранение” названной антиномии И. Кант усмотрел в допущении, что высшее благо, делающее добродетельную личность счастливой, осуществляется в потустороннем “умопостигаемом мире”.

Утверждения “Критики практического разума” о реальности бессмертия души, бытия бога и самого “умопостигаемого” мира противоречат тому, что говорилось обо всем этом в “Критике чистого разума” Обстоятельно обсуждая это разительное расхождение, И. Кант считал, во-первых, его неизбежным, а во-вторых, решаемым в пользу практического разума, который тем самым объявлялся более авторитетной интеллектуальной инстанцией, нежели теоретический (“спекулятивный”) разум.

Согласно И. Канту, опора практического разума на “моральный закон” позволяла постичь “объективную реальность” того, что было совершенно непознаваемым для теоретического разума вследствие ограниченности его возможностей. Так, если теоретический разум рассматривал бытие бога лишь как “трансцендентальный идеал”, о котором не может быть никакого знания, то практический разум “через державное моральное законодательство” придает определенный смысл “теологическому понятию первосущности. . . как главному принципу высшего блага в умопостигаемом мире. . . ”. Если теоретический разум впадал в паралогизмы при попытках доказать бессмертие души, “так как у него не было признака постоянности, чтобы психологическое понятие о субъекте в последней инстанции. . . довести до реального представления о субстанции”, то практический разум вводит понятие бессмертия души через допущение бесконечной длительности ее существования, “необходимой для соразмерности с моральным законом в высшем благе. . . ”. Наконец, если теоретический разум при попытке разрешить антиномии выдвигал недоказуемое понятие умопостигаемого мира, то практический разум обоснованно приходит “к космологической идее умопостигаемого мира и к сознанию нашего существования в таком мире”, причем делает это, опираясь на реальность свободы воли, которую “доказывает посредством морального закона. . . ”.

Концепция “способности суждения”

Осознание принципиальной разнородности предметов, к которым применяется, с одной стороны, теоретический разум (“природа”), а с другой стороны, практический разум (“свобода”), привело И. Канта к мысли о необходимости отыскать опосредствующую способность души, соединяющую способность познания и способность желания, воплощенные в названных видах разума. И. Кант назвал ее “способность суждения”, имеющую своим предметом целесообразность, поскольку, по его мнению, цели “бывают либо целями природы, либо целями свободы”. “Критика способности суждения” была со своей стороны призвана органически связать между собой “Критику чистого разума” с “Критикой практического разума”, придавая системе критической философии подобающий ей, как считал теперь И. Кант, триадический вид.

И. Кант определял способность суждения как “способность подведения особенного под общее”, различая при этом внутри нее рефлектирующую способность, выражающуюся в размышлении “согласно некоторому принципу о данном представлении ради понятия, возможного благодаря этому”, и определяющую способность, выражающуюся в том, чтобы “определять лежащее в основе понятие данным эмпирическим представлением”. Предметом кантовского исследования является, собственно, лишь рефлектирующая способность суждения. Он подразделяет ее на эстетическую способность суждения о произведениях искусства и на телеологическую способность суждения “о природных вещах”, под которыми подразумеваются биологические организмы. Соответственно этому первая часть “Критики способности суждения” представляла собой, по сути дела, философскую эстетику (или философию искусства), а вторая - философию органической природы.

Более определенно, прекрасное, по И. Канту, есть то, что нравится с необходимостью всем, без всякого утилитарного интереса, а только своей чистой формой и не опосредуясь понятием. При рассмотрении эстетической способности суждения И. Кант придавал базисное значение своеобразному чувству “удовольствия” (“благорасположения”), испытываемому от предметов, которые оцениваются как прекрасные (или возвышенные).

И. Кант с большой остротой поставил и глубоко исследовал проблему специфики эстетического “удовольствия” в отличие от просто “приятного” в чувственном смысле и “доброго” в моральном отношении.

Положение И. Канта - “прекрасно то, что всем нравится без (посредства) понятия”. Однако позиция самого И. Канта и по данному вопросу неоднозначна, причес настолько, что он формулирует антиномию с тезисом “суждения вкуса не основываются на понятиях” а антитезисом “суждения вкуса основываются на понятиях”. Предложенное И. Кантом разрешение этой антиномии таково, что “суждение вкуса не основывается на определенных понятиях”. Суждение вкуса основывается на “неопределенном” понятии о сверхчувственном субстрате явлений”.

Трактовка И. Кантом эстетически возвышенного как основанного на чувственном восприятии определенных предметов природы перекидывала мостик от эстетической способности суждения к телеологической, характеризуемой как особый способ рассмотрения органической природы. Констатируя невозможность “объяснить организмы. . . исходя только из механических принципов природы”, И. Кант абсолютизировал механистическую ограниченность современного ему естествознания и на этом основании полагал, что свойственное этой науке каузальное объяснение явлений обнаруживает непреодолимую недостаточность при подходе к пониманию живых существ.