Реферат: Просветительская функция журналистики в исторической ретроспективе
Геннадий Жирков
В науке есть такие понятия и категории, которые возможно обосновать, лишь опираясь на историческую ретроспективу. Только тогда и видно, как развивались данное понятие, система, в которой оно проявляло себя. К сожалению, состояние исторического знания в силу объективных причин находится на недостаточном уровне, что, естественно, не способствует теоретическим изысканиям. С другой стороны, сами теоретики часто пренебрегают им.
Одним из основных грехов теории журналистики является ее оторванность от истории. Без опоры на нее создаются целые научные направления, которые выводят основные свои положения из других теорий, отчасти опираясь на обобщение современной практики. Как показывает исторический опыт, такой теоретический подход мало продуктивен.
Собственно субъективизм теории журналистики был вложен в нее советским периодом, когда в 50 – 60-е гг. разрабатывались функции и принципы журналистики, исходившие из известной ленинской формулы 1901 г. (статья “С чего начать?”). Предложенная В.И. Лениным триада (коллективная пропаганда, коллективная агитация и коллективная организация) лишь частично опиралась на исторический опыт, хотя, без сомнения, практический гений Ленина-политика увидел и четко сформулировал то, что тогда, на заре XX cтолетия, было необходимо в связи с созданием партии – использование организаторской функции печати. Поэтому же у Ленина нет каких-либо заявленных впечатлений об ее основной функции – информационной.
Развитие журналистики показывает наличие еще одной ее исторически исконной функции, наряду с информационной, коммуникативной и организаторской, – просветительской. Информационная функция подчеркивает в журналистике ее объективные корни, ее сигнальную сущность, а просветительская уже несет в себе во многом субъективные факторы, определяющиеся деятельностью творца-просветителя.
В связи с этим одно наблюдение над коммуникативным процессом Петровской эпохи [1]. Неискушенность журналистики тех лет, ее первозданность обнаруживается в текстах и летучих листков, и Ведомостей. Боевой репортаж, который они несли, сугубо документален. Его краски скупы. Там творец еще не разошелся. Он не вытесняет собой информацию, что мы видим в современных СМИ, особенно на телевидении. Обратимся для примера к первому сохранившемуся печатному изданию России, которое было выпущено 27 декабря 1702 г. при непосредственном участии Петра I – “Юрналу, или поденной росписи, что в мимошедшую осаду под крепостью Нотебурхом чинилось сентября с 26-го числа в 1702 году”. В нем хронологически последовательно и с документальной достоверностью воссоздаются военные события с 26 сентября по 14 октября 1702 г., когда происходила осада и взятие крепости Нотебург, называвшейся до захвата ее шведами Орешком.
Если попробовать забыть дистанцию в 300 лет, то можно сказать, что осада Нотебурга выписана в жанре современного репортажа, в котором эпизод следует за эпизодом, события переданы динамично, достоверно, автор явно их участник, но в отличие от современного репортера он остается за кадром, не лезет в него назойливо, для него главное – события. Он – еще летописец, а не публицист и мифолог.
В петровском репортаже нет такого субъективизма, который развивается в журналистике в последующие периоды. Недаром историческая наука о том времени использует публикации Ведомостей как один из важнейших первоисточников. Этот текст, показывающий первую значительную победу Петра I над войсками Карла XII, послужил опорой для историков Северной войны: П. Шафирова, Генриха Гюйссена (Гизена), И.А. Желябужского, И. Голикова и др. [2].
С тех пор прошло 300 лет, и эволюция русской печати сопровождалась процессом нарастания в ней субъективизма. Просветительская функция внесла лепту в это своеобразие журналистики.
В период пражурналистики эта функция для духовной публицистики имела основополагающее значение. Жития святых, проповеди, эпистолография давали пастве примеры того, как жить, как вести себя в обществе, быть добрым и высоконравственным. Исследователи давно подчеркивают эту роль проповедческого слова [3].
И в последующие годы в ходе коммуникативного процесса в России этот пласт публицистики всегда взаимодействовал со светской журналистикой и влиял на нее, обогащаясь в то же время ее многими достижениями. Этот сюжет, без сомнения, требует специального изучения. На первый взгляд, влияние светской журналистики на духовную было особо ощутимо в области формы: появлении разных типов изданий, их определенной соотнесенности с остальными журналами, сборниками, газетами; разнообразии жанровой палитры, языковых средств и др. Основу духовной публицистики составляла не информация, а мнение. Петр I возвращает коммуникативному процессу общества его изначальную роль.
Просветительская функция вторична по отношению к информационной. Для ее проявления уже в системе журналистики потребовалась определенная база – накопление человечеством знаний. Процессы накопления, передачи и дифференциации знаний отчетливо проявились в расширении диапазона информации журналистики, в эволюции ее материально-технической базы, типологии, профессионализации, связях с аудиторией. Важное значение для типологизации журналистики имеет ее дифференциация по областям знания. В системе СМИ функционирует политическая, научная, во енная, театральная, медицинская и т.д. журналистика, типы издательств, изданий и передач, существуют такого рода профессиональные специализации.
История журналистики показывает, что ее деятели, лучшие представители всегда ставили перед собой как основную задачу – просвещение народа. Традиция в этом отношении была задана еще духовными публицистами. Она была развита и продолжена, получила воплощение в практике лучших изданий России.
Наконец, процессы накопления, передачи и дифференциации знания тесно связаны с состоянием и развитием аудитории журналистики, ее потребностей. Журналистика всегда шла навстречу этим потребностям. Просветительская функция во многом определяла прочность связи журналистики с аудиторией.
Здесь необходимо остановиться на двух важных моментах. Во-первых, на взаимодействии информационных пластов разного характера, циркулирующих в обществе, – контролируемого Церковью и контролируемого светской властью. Оно отражало один из этапов борьбы человечества за полноту знания, как потом это определят, за свободу слова. В России этот этап проходил в XIX в. Многие деятели Русской Православной Церкви не могли полностью принять необходимость информации, обоснованной научными выводами [4]. Журналистика проходила не только светскую, но и духовную цензуру, которая даже в конце столетия отличалась крайним субъективизмом. “Духовная цензура выступила в качестве механического средства пресечения, – обобщает наблюдения в начале XX столетия историк А. Котович, – острие которого в состоянии был обращать в желательную сторону всякий, кто умел изобретать софизмы” [4, c. 134–135, 157–158].
С этим явлением сталкивались на практике цензоры-просветители В.Н. Бекетов, Н.И. Пирогов, Ф.И. Тютчев и др. Для нас данный сюжет представляет большой интерес, как свидетельство всеобщности для системы журналистики просветительской функции, ее универсальности. Отнесение цензурного аппарата к Министерству народного просвещения на начальном этапе развития журналистики вплоть до 1860-х гг. подчеркивает именно эту сторону его деятельности. Другое дело, как эта роль понималась самой властью и чиновниками, выполнявшими не столько закон, сколько распоряжения и текущие указы.
Останавливая внимание на консерватизме духовной цензуры, этой стороне деятельности Церкви, мы должны видеть и главную – позитивную роль РПЦ и ее печати в жизни общества. Особенно актуальным для современной практики средств массовой информации и общения является то, что основными функциями духовной журналистики всегда были нравственное воспитание аудитории и ее просвещение. Эти функции всесторонне влияли на ее характер, типологию, содержание, систему жанров. Обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (1827 – 1907), активно участвовавший в делах периодики, подчеркивал: “Церковь есть источник истинного народного просвещения”. Один из исследователей печати начала XX в. писал: “В божественной книжке народный читатель ищет морального поучения, примера, нравственной поддержки… решения мучающих его вопросов морального, а иногда и социального характера” [5].
Интеллигенция России тех лет осознавала необходимость морального, духовного, религиозного воспитания народа. В стране наряду с обществами любителей российской словесности в разное время в Санкт-Петербурге и Москве существовали и общества любителей духовного просвещения. В Москве такое общество было создано в 70-е гг. XIX в. Оно имело отдел распространения духовно-нравственных книг (с 1871 г.) [6]. К началу XX в. в стране выходила разнообразная в типологическом отношении конфессиональная печать, оказывавшая большое влияние на общество. “Московские ведомости” в 1875 г. в связи с 15-летием “Православного обозрения” писали: “Его публикации, переводы ветхозаветных книг Библии на русский язык, а равно ряд апологетических статей, живых и современных проповедей, философских этюдов и статей о духовно-судебной реформе и нуждах духовенства и его отношениях к обществу, составляют ценный вклад в нашу духовную литературу, которым питалось и светское образованное общество” [7].
Этот информационный пласт, несмотря на его своеобразие, долгое время был стимулирующим атмосферу духовности в обществе, распространение в народе знания, хотя и в церковной оболочке, способствовал росту грамотности населения страны. Наличие духовной журналистики в общей ее системе было важным фактором не только для общества в целом, но и светской прессы. Массовые издания в большей части XIX в. не мыслились без духовного отдела, о чем свидетельствуют ходатайства во властные структуры издателей-редакторов светских журналов, стремившихся иметь такой отдел. Вот типичный ответ Синода на их просьбы: “Святейший Синод находит неуместным вообще соединение в одном журнале статей духовного и светского содержания, весьма различных по своему характеру, преимущественно для чтения православному народу…” [8]. Это указание касалось и всей периодики РПЦ.
Вероятно, в каждой массовой аудитории заложен фактор информационного самообслуживания, который является следствием неудовлетворенности ее важных потребностей. На протяжении веков властные структуры России и во многом элита общества кормили народ информацией с ложки. В этом, без сомнения, были исключения, вспомним Петра Великого – Великого просветителя, но мы говорим о правиле. Среди народа функционировал свой информационный поток, опиравшийся на мифы, слухи, официальные известия и др., имевший свои средства производства, доставки и передачи информации. Он был замечен в просвещенном обществе и назван народной литературой, продукцией массовой культуры и т.п. Он взаимодействовал с другими информационными потоками общества и оказывал на них и негативное, и позитивное влияние. Он обслуживал самую большую аудиторию.
Даже в информационном процессе конца XIX в. по-прежнему особое место занимала своеобразная лубочная народная литература, имеющая тоже просветительское значение. Потенциальная российская аудитория тех лет была пестра и разнообразна, огромное ее большинство было малограмотным или неграмотным. Народная литература приучала такую часть аудитории к изображению, будь то рисунок или буква; она несла определенную информацию, создавала первичное информационное пространство, которое постепенно усложнялось, совершенствовалось и качественно росло.
Процесс взаимодействия информационных потоков на рубеже веков – от их отрицания до их слияния, обеспеченный к этому времени во многом общей материальной базой, сказывался на информационном производстве и его продукции, на труде журналиста. “В последнее время чуть ли не главными поставщиками литературного материала для лубочных издателей, – пришел к выводу изучавший эту журналистику А.С. Пругавин, – являются сотрудники мелкой прессы”. Их произведения нередко покупались издателями на вес. За 36 страниц, называвшихся листовкой, платили не более 3–4 рублей. При этом никакого авторского права на таком информационном рынке не существовало. Отсюда многовариантность некоторых творений. “Разбойник Чуркин”, которым “зачитывались рабочие”, родился на страницах “Московского листка” Н.И. Пастухова, а через некоторое время после успеха у читателей появляются его “копии” в издательствах И.А. Морозова, Шарапова, Губанова, В. Пономарева : “Разбойник Чуркин, или кровавая расплата”, “Разбойник Чуркин в плену у черкесов”, “Страшный разбойник Чуркин и приключения его в остроге и на каторге”, “Жена разбойника Чуркина” и т.д. [9].
Информационный рынок народной литературы вместе с увеличением числа потребителей его продукции развивался и расширялся, постепенно становился достоянием всей общественности страны и заботой забот ее управленческих структур. Интересно то обстоятельство, что и правящие круги государства, и многие представители элиты, интеллигенции стремились по-своему изменить характер народного информационного потока. При этом правящие круги с помощью Церкви и цензуры, активизировав усилия, добились важных достижений в изменении читательского репертуара к 80-м гг. В качестве примера, который получил поддержку у власти в середине XIX в., была взята деятельность московского Комитета по изданию духовно-нравственных книг для простолюдинов. В 90-е гг. репертуар лубочной продукции на треть был религиозным. Особое место в нем занимали жития святых (из 266 названий 147): Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, Тихона Задонского, Кирилла и Мефодия и др. [10, c. 312].
Цифры позволяют говорить о том, что народная литература была не только средством развлечения, но и нравственного воспитания, а вот в просвещении аудитории она была всего лишь мостом к нему: общественно-политическая, экономическая, научная и т.п. информация мало доходила до массового читателя. Именно в 80-е гг. интеллигенция, особенно Л.Н. Толстой, комитеты грамотности и общества, ряд крупных предпринимателей пытаются нарушить эту традицию, пуская в толщу народа литературу более высокого уровня и качества. Только Санкт-Петербургский комитет грамотности с 1879 по 1895 гг. издал 126 книг, 36 из которых печатались по нескольку раз. Общий тираж этой литературы составил около 2 млн экз. Большое распространение в народе получают произведения Л.Н. Толстого. В феврале 1887 г. выходит его драма “Власть тьмы”. Ее первый тираж был раскуплен сразу же. В течение двух месяцев драма переиздавалась 5 раз, за год ее тираж составил почти 100 тыс. экз. В том же году для народного чтения было напечатано 397000 экз. произведений Л.Н. Толстого (вообще же его сочинений – 67760 0 экз.). В народ пошел поток литературной классики: произведения Гоголя, Лермонтова, Крылова, Тургенева. В 1887 г. истек срок права на собственность родственников А.С. Пушкина на его сочинения. Первое дешевое издание их предпринял А.С. Суворин. Оно было раскуплено за полчаса. Произведения великого поэта выпустили Павленков, Сытин, Карцев, Маракуев и т.д. Всего за год было продано 1,5 млн экземпляров пушкинских книг [11]. Все это свидетельствует о качественно новом состоянии российской читательской аудитории.
Внешне разрозненное, а внутренне единое стремление разных интеллектуальных сил страны к просвещению народа развивало его культуру, грамотность, шло навстречу процессу демократизации общества в будущем. Велики заслуги в этом консерватора К. П. Победоносцева. При нем ежегодно открывалось 10 новых монастырей и 250 церквей [12]. Его неординарная личность, неукротимая энергия на посту обер-прокурора имела порой неожиданный для него самого эффект в оживлении общественного внимания к духовной жизни, вопросам религии, в том числе и через полемику с Победоносцевым, его взглядами, его позицией и практикой. Недаром на рубеже веков возникают религиозно-философские собрания с их целью “обновления русского православия”, оживляется и активизируется духовная журналистика. Если Победоносцев, можно сказать, доминировал на верхних этажах власти, то его великие современники Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой больше обращались к новым просыпавшимся к социальной и культурной жизни общества широким слоям народа. Противостояние Победоносцева и Толстого, Кронштадтского и Толстого будило религиозно-философскую мысль и готовило тот ее расцвет, который она переживет уже в эмиграции 20 – 30-х гг. XX в. [13].
Одновременно это противостояние разных интеллектуальных сил страны отражает еще одну существенную тенденцию в развитии России, наметившуюся в 80-е гг., а именно внутреннее движение народных масс к более активной социально-политической и культурной жизни общества, что осознанно понималось и управлением государства, и многими деятелями культуры, художниками слова.
Результаты просветительской деятельности государства, Церкви, интеллигенции, предпринимателей разного ранга, получившие благодатную почву в стремлении самого народа к знаниям и отразившиеся в информационном процессе, были ощутимы уже к концу XIX в. Это коснулось всех читательских групп. Так, число учащихся в стране значительно выросло: студентов на 185 %, школьников на 121 %. Число грамотных на селе увеличилось в два раза [14]. Появляется новая активная читательская группа – рабочие.
Все это свидетельствовало о том, что в этот исторический период начался процесс становления массовой читательской аудитории России, что было достижением просветительской деятельности, развернутой в обществе во многом благодаря журналистике, и что существенно сказалось на ее системе.
Научно-технический прогресс в экономике, образование достаточно развитой материально-технической базы журналистики, все более активное использование ее возможностей бизнесом, пробуждение сознания масс, начало становления массовой аудитории – все это создало в России такие условия функционирования журналистики, которые тогда предопределили значительные изменения в ней и готовили еще более существенные изменения на будущее, сделали основной тенденцией ее развития – становление массовых типов изданий и одной из основных ее функций – просветительскую.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--