Реферат: Роль фантазии в игре детей
ПЛАН
ВВЕДЕНИЕ
1. Функции фантазии в игре детей.
2. Психологическая сущность фантазии.
3. Фантазия как механизм развертывания психических процессов у детей и взрослых.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ВВЕДЕНИЕ.
Серьезность проблемы детской игры и игры вообще была осознана в психологии и философии только в конце XVIII, начале XIX веков, когда Ф. Шиллер в своих знаменитых “Письмах об эстетическом воспитании” (1795) обратил внимание на эстетическое содержание процесса игры, ее важную функцию в становлении и развитии человеческой личности. “ Только тогда, когда человек играет, он является человеком в полном смысле слова, – он может играть, только тогда, когда он является вполне человеком”. В этой формуле Шиллера явление игры впервые было связано с духовной сущностью человека, с высшей жизнью в нем: Для Шиллера мир прекрасного открывается нам, когда мы поднимаемся над обыденностью и повседневностью в мир возвышенного бытия - в мир игры, когда мы выходим из-под власти необходимости в мир свободы. Шиллер мельком касался игры, но все, что он говорит о ней, очень глубоко. Его утверждение о сближении игры и эстетических переживаний, как форм “независимого наслаждения”, т. е. не имеющих практической цели и не приносящих никакой выгоды было впоследствии развито в психологии и философии и интерпретировано как важнейшее свойство игры – ее самодостаточность. Антропологический принцип, положенный Шиллером в основу понимания игровых процессов был в дальнейшем развит английским философом Гербертом Спенсеров, психологами Карлом Гробом, Жаром Пиаже, В. Леонтьевым, Д. Элькониным и другими.
Согласно Спенсеру, игра биологически совершенно бесполезна и бесцельна, она возникает там, где серьезная жизнь не нужна или не может иметь место. Причина игры, по Спенсеру, в скоплении жизненной энергии, оставшейся непотребленной; эта энергия ищет своего выхода хотя бы в бесцельной деятельности, каковой является игра. Сама форма деятельности во время игры всецело вмещаются в сферу импульсивной активности, т.е., как уже было сказано, являются разрядом накопившейся энергии. Самая форма деятельности определяется подражанием или, как говорит Болвин, - самоподражанием: во время игры мы выполняем какие-то движения, сходные с теми, которые мы выполняли в серьезной работе, при настоящей жизненной деятельности. Поясняя эту идею, Спенсер приводит пример: если мы долго сидим в одном и том же положении, мы чувствуем потребность движения: скопившаяся в нас энергия ищет своего выхода, мы совершаем движения без всякой цели – ради самих движений. Таким образом, бесспорно то, что некоторые игры покоятся на том “разряде” энергии, о котором говорит Спенсер. Но далеко не все игры возникают подобным образом. Особенно это касается детских игр. В теории Спенсера содержание игр не только не имеет никакого значения, но является самоподражанием, воспроизведений каких-либо движений, связанных с нашей серьезной жизнью. Этим игра лишается глубокого возвышенного психологического содержания, а становится рядовым психофизическим явлением. Конечно, игра в ее процессуальном течении является тратой энергии, но в то же время, она может быть рассмотрена и как источник новой психофизической энергии. Иную трактовку игр дает теория “активного отдыха”, развитая немецкими психологами Шаллером, Лацарусом, Штейнталем. Согласно этой теории кроме пассивного отдыха, который мы имеем во сне, мы нуждаемся в активном отдыхе, в иной деятельности, свободной от всего угрюмого и тягостного, что связано с работой. Утомление от работы требует не только психофизической разрядки, но и психического, эмоционального отдыха, который может быть реализован только в активности, но эта активность должна развиваться на психическом просторе. Вот отчего человек нуждается в игре даже тогда, когда у него нет неизрасходованного запаса энергии, он должен играть, даже утомляясь, ибо физическое утомление не мешает глубокому психическому отдыху, источнику энергии. Такая трактовка игры, ее целей и функций, впрочем, как и трактовка Спенсера, разумеется в большей степени свойственная миру взрослых, хотя совершенно ясно, что понятие игры должно охватывать и игру детей и игру взрослых. Причем функции игры у детей и взрослых могут быть совершенно различны.
Подробный ответ о природе и значении детской игры мы находим у немецкого психолога Карла Гроса и нашего соотечественника Д. Эльконина, на исследования который мы будем опираться в данной работе.
К. Грос обращает внимание на то, что наблюдения за играми детей и молодых животных приводят к мысли о том, что все игры служат средством упражнения различных физических и психических сил, органов движения, зрения, наблюдательности, внимания, да и самого мышления. Одним словом, игры детей выполняют подготовительную функцию, они предшествуют выполнению серьезных жизненно важных ролей в жизни. Д.Б. Эльконин обращает внимание на социальное содержание этой подготовки, подробно анализируя ролевую игру, как основу всех игр ребенка. Оба они согласны с тем, что игры служат развитию всех сил ребенка. Бесцельные внешне игры являются в высшей степени целесообразными. Грос справедливо характеризует свою теорию игры как телеологическую (основанную на цели).
Игра как форма активности занимает в жизни ребенка центральное место. Играя, ребенок решает стоящую перед ним задачу развития. Однако это положение не вскрывает в достаточной мере саму внутреннюю природу игры, ее корни. Чтобы выяснить этот вопрос, и Грос и Эльконин обращают внимание на связь игры с работой воображения. Объект игры ребенка часто существует только в воображении, равно как и для взрослых элемент воображения является важным переходом из мира работы в мир игры и отдыха. Объект игры непременно включает в себя реальность, но реальность преобразованную видоизмененную с помощью фантазии.
1. Функции фантазии в игре детей.
Способность варьировать объект игры при помощи фантазии, дает ребенку чувство власти над предметом игры, развивает вкус к свободной с творческой деятельности, создает новые стимулы к активности. Пока еще детство не закончено, игры имеют это психическое действие, имеют эту функцию. Отсюда формула, которую в свое время выдвинул Грос: мы не потому граем, что мы дети, но для того дано нам детство, чтобы мы играли. Функция детства, согласно этой формуле заключается в том, чтобы дать развиться ребенку, не входя в прямое общение с действительностью, но в то же время не удаляя его вполне от действительности. Игры и являются той формой активности, в которой лучше всего разрешаются задачи детства. Участие фантази в построени робъекта игры обуславливает психическую действенность игры, стимулирующуюю ее силу.
Следуя Гросу, можно сказать, что пока еще длятся игры, детство не кончилось; вся психология детства как бы определяется тем, чтобы сделать возможной игру. Соотношение психических сил, своеобразие детства имеют свой корень в том, что основной формой активности являются игры с тем своеобразным и органичным сплетением реального и воображаемого, конечно, игра, будучи центральным фактором в жизни ребенка, имеет огромное влияние на все стороны жизни ребенка, в том числе и на интеллект. Но функции игры заключаются совсем не в познании окружающей действительности – хотя они служат и этому, – а в том, чтобы придать активности ребенка такую форму, чтобы не уводя от реальности, ослабить прямое взаимодействие с ней путем введения работы фантазии.
Биологические задачи игры разрешимы благодаря детской фантазии, работа которой пересоздает объект, с другой стороны открывает простор для всех дремлющих сил в ребенке. Но здесь возникает вопрос: почему же детская фантазия так сильна, почему она так психически необходима и почему эта способность преимущественно развивается у ребенка?
2. Психологическая сущность фантазии.
Согласно традиционному пониманию, сложившемуся в психологии к началу нашего столетия, фантазия – это способность создавать новые образы (а так же воспроизводить образы, сохраняющиеся в памяти). Создание новых образов характеризует творческую или продуктивную фантазию, воспроизведение прежних – репродуктивную. Как много раз указывалось в литературе, между этими двумя формами фантази нет принципиальной разницы, а есть лишь количественное различие, различие в степени и силе разных процессов. При каждом воспроизведении прежних образов привходят элементы творчества, равным образом и в творческой фантазии никогда не отсутствуют элементы воспроизведения в качестве материала, которым располагает творческая фантазия. Таким образом, различие обеих форм сводится к тому, что, при психологической их однородности, в первой форме доминируют процессы воспроизведения, во второй - творчества. При таком понимании фантазии она не только является чисто интеллектуальной функцией, но, в сущности, теснейшим образом связана с памятью, т.е. не является самостоятельной психической функцией.
В романтической эстетике фантазия трактовалась как высшая духовная функция в силу того, что она связана с искусством, которое для романтиков не только не было ниже науки, но стояло выше ее по глубине и непосредственности проникновения в тайны действительности.
Современная психология в исследовании фантазии исходит из идей Рибо, Майера, Мейнонга и др., утверждавших, что образы составляют не цель, а средство в работе фантазии, такой подход решительно отходит от интеллектуалистского понимания фантазии, т.к. ее интеллектуальная сторона рассматривается как вторичная. Основная же функция фантазии и ее основы – воображения заключается в обслуживании эмоциональной сферы: это второе положение теории фантазии развивает первое, чтобы понять самую функцию фантазии, ее в развитии эмоциональной жизни, необходимо иметь в виду основной закон эмоциональной сферы, который может быть сформулирован как закон двойного выражения чувств. Согласно этому закону, всякое чувство ищет своего выражения как в телесной, так и в психической сфере: оба эти выражения чувства взаимно независимы и неустранимы, подавление одного из них влечет за собой ослабление чувства вообще. Что касается телесного выражения чувства следует разуметь ту психическую работу, которая непосредственно примыкает к переживанию чувства и смысл которой заключается в том, чтобы сделать более ясным содержание чувства и тем закрепит его в системе душевной жизни. Это осуществляется благодаря образам, которые всплывают в сознании и которые служат средством психического выражения чувства. Чувства, которые не могут найти для себя “удачного” психического выражения в образе, остаются как бы неосознанными – как бы проходя сквозь душу и не оставляя в ней никакого следа. Это особенно хорошо может быть показано на судьбе высших чувств, где такие случаи особенно часты: неосознанное, “невыраженное” чувство, в котором мы как бы стояли на пороге какого-то откровения, уходит. Но если чувство находит свое выражение в образе, то этот образ становится столько же средством “уяснения”, интеллектуализации чувства, сколько средством психического влияния на личность. Таким образом, работу фантазии можно назвать “эмоциональным мышлением”, которое может быть противопоставлено познавательному мышлению. Если познавательное мышление перерабатывает материал восприятии в мысли, из которых складывается “истина” или правильное знание, то фантазия, перерабатывая материал эмоционального опыта, способствует или нацелена на усвоение и выражение идеалов. Этот понимание фантазии позволяет глубже проникнуть в природу и сущность фантазийных форм, как неотъемлемого элемента игровой деятельности, как у детей, так и у взрослых.
3. Фантазия как механизм развертывания психических процессов у детей и взрослых.
Мы уже говорили, что игры наитеснейшим образом связаны с фантазией. Отнесение фантазии к эмоциональной сфере еще раз обращает наше внимание на то, что игры так же развивается под эгидой этого элемента нашей психики. Игры в их внутреннем течении, независимо от биологической функции, внешне благоприятствующей их развитию, – и служат задачам эмоциональной жизни ребенка: в них ищет своего выражения эта жизнь, в них она ищет разрешения своих задач и вопросов. Фабула в игре составляет не случайный момент, а является душой игры, ее психическим средоточением, потому что в фабуле раскрывается и осознается то или иное чувство. Телесные процессы, служащие задаче телесного выражения чувства, подчинены его директивам, одушевлены его огнем. Игра означает и выявляет психическую установку и кладет, поэтому свою печать на всю психическую жизнь: только здесь и получает свой настоящий смыл понятие “сферы игры”, которое ввел Грос.
Психологическая игра может быть определена не как деятельность, цель которой в ней самой, а как деятельность, служащая целям телесного и психического выражения чувства: ведь то изменение реальности, которое непременно имеет место при игре и благодаря которому объект игры представляет сплетение реального и воображаемого, создается работой фантазии.
Без такой работы фантазии, без такого изменения объекта нет игры. Только при развитом выше понимании фантазии возможно понимание внеинтеллектуалистской сущности игры. Играющий ребенок вовсе не стремиться познать мир в игре, а скорее, наоборот, интеллектуализации процесса игры, выражающаяся в излишней формализации и заустановленности разрушает игру, лишает ее прелесть и очарование, т.е. психологическую установку, связанную с игрой.
К.Грос приводит пример, как 5-летняя девочка играла с игрушечным зайчиком, который заболел, а потом умер. Когда отец, напуганный “подлинностью” ее рыданий, пытаясь успокоить ее и сказать, что это не настоящий зайчик, девочка очень рассердилась. Отец разрушил всю прелесть игры, ее эмоциональный ряд: девочка прекрасно понимала, что зайчик не настоящий, но чувства она испытывала настоящие и важны здесь были не мысли, а чувства.
Если игра психологически определяется в своем объекте этим не различением – в процессе игры – реального и воображаемого, то в своей субъективной стороне она тоже определяется ее связью с эмоциональной сферой. Игра служит, прежде всего, запросам чувства, именно поэтому дети часто легко разрушают то, что создали в процессе игры (замки из кубиков, сшитые наряды для кукол и т.д.): вещи сами по себе, их здесь не интересуют. Психология детской игры (вернее всякой игры) отмечена всегда серьезностью; то, что называют лукавством, игривостью, шаловливостью, есть уже собственно выход из психологии игры, которая всегда отмечена “наивной серьезностью”. Не только взрослые, но и дети не выносят, когда кто-либо в процессе игры начинает “баловаться”, шутливо и игриво, а не “серьезно” относится к тому, что они делают. Установка на серьезность всецело определяется в игре интересами чувства – и этим она так глубоко, непосредственно ясно отличается от той серьезности, которая присуща нам во время работы. В работе важен результат в игре же - самая активность. Поскольку в душе ребенка очень рано обрисовываются два пути активности (путь приспособления и путь творчества), постольку игра становится преимущественной формой творчества ребенка, чем и определяется место и роль фантазии в структуре игры.
По мнению Д.Б. Эльконина не воображение формирует игру, а само является результатом игры. Как уже говорилось, он полагает за основную единицу любой игры роль. “... ролевая игра особенно чувствительная к сфере человеческой деятельности труда и отношений между людьми, следовательно, основным содержанием роли, которую берет на себя ребенок, является воспроизведение именно этих сторон действительности”. В отличие от Гроса он полагает, что элемент фантазии, присутствуя в каждой игре не отгораживает друг от друга творческую и приспособительную функции игры, а наоборот, объединяет их, требуя от ребенка активной эмоциональной реакции на окружающий мир. Первичное постижение реальности происходит в фантазийной форме. Этот процесс можно сравнить с развитием процесса человека вообще как Homo Sapiens. Человеку свойственно домысливать, додумывать, дофантазировать пропущенные по тем или иным причинам звенья в цепочке знаний и представлений о мире. Человек стремиться к целостности в своем постижении и освоении окружающей действительности. Ребенок всегда готов ответить на любой вопрос, ему чуждо слово “не знаю”, он имеет свое мнение и представление обо всем. Этот же механизм создания собственной картины мира сохраняется и у взрослых. Назовем его “синдромом Мюнхаузена”, когда человек фантазируя, создает мир вокруг себя придумывает себя самого и сам же верит этому. Здесь срабатывает тот же механизм, который был описан нами в примере с “умершим зайчиком”. Эмоциональная реальность подлинности сочетается с интеллектуальной реальностью вымысла или фантазии. Таким образом, фантазия становится выполняет определенным образом компенсаторную функцию, что свойственно и детям и взрослым. Реализация этой программы ведет к разным видам и родам самообмана, которые могут быть нейтральны по отношению к психическому здоровью личности, или губительны для него.
Выявление самообмана может служить терапевтическим фактором, что демонстрирует нам психоанализ, в котором терапевтические процедуры имеют форму самопознания, предполагают прояснение и преодоления индивидуальных мифов и фантазий, освобождение от плена ложных ценностей, символов веры и т.п. Но психоаналитические методы составляют лишь часть герменевтики самообмана как искусства постижения подлинных смыслов, закодированных в символических дебрях субъективной реальности, скрытых под многоярусным камуфляжем социальных ролей, невротических поз и ситуативных игровых перевоплощений.
Безусловна связь, основанного на фантази самообмана, как уже говорилось, с познавательной деятельностью человека. Стремление к истине не выдерживает эмоционально конкуренции со стремлением к успеху. Лишь в самой малой степени самоутверждение достигается путем настойчивого поиска истины, которая нередко мешает к продвижению цели. Самообман служит одним из проявлений фундаментальной асимметрии, которая обнаруживается в структуре познавательной деятельности человека. Эта асимметрия состоит в том, что все глобальные познавательные усилия направлены во внешний мир; там же полагаются и наиболее значимые ценности, генерирующие человеческую активность, цели деятельности. На этом фоне самопознание выглядит крайне редуцированным, убогим, соответственно ничтожна энергия, направленная на само преобразование, самосовершенствование. Нетрудно увидеть существенную взаимосвязь процессов познания человеком внешнего мира и самого себя. Слабое самопознание, во многих отношениях неадекватное, насыщенное самообманом, вызывает деформацию познавательных процессов и практических, обуславливает неподлинность целей деятельности, нарастание абсурда, экологических противоречий, ставящих по сомнение само существование человеческой цивилизации.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--