Реферат: Семейная хроника Форсайтов

2. Семейная хроника Форсайтов

Литература

1. «Сага о Форсайтах» как отображение действительности

Первая мировая война и Октябрьская револю­ция были теми событиями, которые неизбежно должны были поставить перед гуманистическим сознанием Голсуорси мучительную проблему о путях политического, этического, морального раз­вития общества в послевоенные годы.

Писателя волнует необходимость осмыслить происходящее, стремление понять, куда идет все западное общество и, прежде всего, современная Англия, какова ее грядущая судьба.

Писатель-реалист очень точно выбирает как объект анализа и размышления историю семьи в ее зависимости от «движения» общественно-по­литической действительности. Вместе с тем, что характерно для критического реализма XX века, писателя неизбежно занимает и «судьба народ­ная», противопоставление и борьба двух миров. Такова основа, на которой возникает монумен­тальное здание эпической трилогии: «Саги о Форсайтах». Вместе с романом «Собственник», ставшим первым романом первой трилогии, они охватывают «естественную историю» английской буржуаз­ной семьи за 42 года, с 1886 по 1928-й, рассказы­вают о жизни трех поколений Форсайтов, при­чем эта история рассматривается с точки зрения кардинальнейшей проблемы века — ожесточен­ной борьбы форсайтовской цивилизации, не же­лающей сдаваться и постепенно отступающей под натиском новых общественных веяний.

Перед читателем проходит пестрый, меняю­щийся фон общественных взаимоотношений, нравов, обычаев, морали, искусства, условно­стей, осмысленных в реалистической и критиче­ской традиции, ибо, по словам самого Голсуорси, писатель, наделенный «силой художественного выражения, не может не быть критиком действи­тельности».

Задавался ли Голсуорси целью создать эпичес­кое произведение, роман-эпопею, например по та­кому классическому образцу, как «Война и мир» Л. Толстого? Несомненно одно, что эпичность, или, как ее определял Голсуорси, «собирательный ме­тод», т. е. изображение «человеческих страстей, исторических событий, быта и общественной жиз­ни», — неотъемлемое качество двух его трилогий. В «сценах частной жизни» перед нами возникают не только история семьи, но и какие-то основополага­ющие черты жизни общества и целого народа. В форсайтовском цикле ощущаются «необратимость движения действительной жизни» и неизбежность новизны, как постоянно звучащая где-то за кадром, то усиливающаяся, то отступающая грозная музыка перемен.

Вот почему в начало первой трилогии совер­шенно закономерно был положен «Собственник» с его предвосхищением грядущей гибели форсайтского «древа, пораженного молнией в самую сердцевину», а в следующих романах рамки соци­ального действия раздвигаются.

Правда, это не относится к «Интерлюдии», осу­ществляющей переход от «Собственника» к рома­ну «В петле» и напечатанной под названием «Последнее лето Форсайта» в сборнике «Пять рас­сказов» (1918). Жестокая непреклонность, горечь и гнев «Собственника» уступают место прямо про­тивоположной настроенности интерлюдии, с ее пронзительной печалью по уходящему миру люб­ви, солнца, красоты.

Надо отдать справедливость Голсуорси: даже если бы это были просто любовные романы, они заставили бы говорить об их авторе как о тонком психологе, в совершенстве овладевшем искусст­вом живописания самых нежных и сокровенных чувств человека. Здесь проявилось замечатель­ное умение писателя проникать в тончайшие из­гибы души. Горечь неутоленной прежней стра­сти, жгучее отчаяние отвергнутого первого чувства Голсуорси передает с мудрым всеведени­ем сердца, тактом, трогательным участием. Но это не только романы о победах и поражениях любви. Это именно тот показ частных событий, о котором писал еще Белинский, характеризуя социальный роман, где через частное «разоблачается изнанка... исторических фак­тов». «В петле» и «Сдается в наем» — произведе­ния социальные, и действие, в них развивающее­ся, сопряжено с важными событиями эпохи. И если в них нет широкой панорамы обществен­но-политической жизни Англии 80—90-х годов («В петле»), исчерпывающей социально-полити­ческой характеристики послевоенной действи­тельности («Сдается в наем»), то это и не главное. Читатель, тем не менее, осведомлен о переменах, преобразивших за 20—30 лет лицо страны.

Голсуорси прежде всего интересно проследить изменение инстинкта собственности, — ведь он «так же неразрывно связан с окружающей средой, как сорт картофеля с почвой». Да и мог ли он не подвергнуться изменениям, когда страна перешла «от самодовольного и сдержанного провинциализ­ма к еще более самодовольному, но значительно менее сдержанному империализму»?

Отношение писателя к прошлому, настояще­му и будущему яснее всего позволяет видеть многослойность его взглядов на действитель­ность. В отличие от художников-модернистов, которые вели и ведут своих героев из «никуда» в «ничто» (к ним относился и Хемингуэй 20-х го­дов), в произведениях которых время трагически неподвижно, а персонажи существуют в застыв­шем мире, где «никогда ничего не происходит», у Голсуорси время движется. Но — и в «Саге» эта тенденция уже явственно дает себя знать — пи­сатель (перефразируя известное положение Го­голя) старается все, что он считает лучшим, «перенести» из прошлого в будущее, как бы на­править развитие этого будущего в определен­ных, приемлемых для него рамках, и как ни парадоксально, «форсайтовского», хотя и очи­щенного от прежних заблуждений, прогресса.

И не случайно тема будущего входит в трило­гию с Джоном Форсайтом — еще одной частицей «я» Голсуорси. Внук старого Джолиона испове­дует те же самые взгляды, что и писатель: «Всему виной, — говорит он Флер, — инстинкт собст­венности, который изобрел цепи. Последнее по­коление только и думало, что о собственности; вот почему разыгралась война».

2. Семейная хроника Форсайтов

«Последнее лето Форсайта» — маленький ше­девр Голсуорси, здесь ощущение красоты приро­ды, мира, жизни удивительно нежно и психологически тонко слито с чувством последней любви старого, восьмидесятипятилетнего Джолиона Форсайта. Он болен и знает, что смерть уже на пороге, и от этого остро, как никогда в жизни, вос­принимает запахи и краски благоухающего лета. Любовь и красота слиты воедино, как в музыке. Эта музыка начинает звучать в последнее число мая, в шесть вечера, когда старый Джолион, сидя под дубом на лужайке в Робин-Хилле, наслаждает­ся созерцанием чудесного вечереющего дня. У ног его лежит старый пес Балтазар, на качелях внучки Холли — забытая ею кукла, газон, начинающийся у дуба, круто сбегает к папоротникам, лугу, роще. Прекрасный вид, прекрасный дом. Его выстроил трагически погибший архитектор Филип Босини, возлюбленный бывшей жены Сомса Форсайта, племянника старого Джолиона, которого он всегда недолюбливал. Старый Джолион купил этот дом у Сомса для своего сына, молодого Джолиона, и его детей, своих внуков: Джун, бывшей когда-то неве­стой Босини, и маленьких Джолли и Холли, родив­шихся от связи молодого Джолиона с гувернанткой. Впрочем, теперь сын женат на быв­шей любовнице, и Джун вместе с отцом и мачехой уехали в Испанию.

Потом она уезжает, а он долго сидит в своем кресле и размышляет.

В тот вечер он прошел в свой кабинет и достал лист бумаги... Он оставит ей что-нибудь в заве­щании... Но сколько?

«Сколько?» Что ж, во всяком случае, достато­чно, чтоб не дать ей состариться раньше срока, чтобы как можно дольше уберечь ее лицо от мор­щин, а светлые волосы от губительной седины...

«Сколько?» В ней нет ни капли его крови. Вер­ность образу жизни, который он вел сорок лет... подсказала ему осторожную мысль: не его кровь, ни на что не имеет права. Так, значит, эта его за­тея — роскошь! Баловство, потакание стариков­скому капризу, поступок слабоумного. Его будущее по праву принадлежит тем, в ком течет его кровь, в ком он будет жить после смерти... И вдруг ему показалось, что в кресле сидит Ирэн — в сером платье, душистая, нежная, темноглазая, изящная, смотрит на него! Эх! Она и не думает о нем; только и думает, что о своем погибшем воз­любленном. Но она здесь, хочет она того или нет, и радует его своей красотой и грацией. Какое он, старик, имеет право навязывать ей свое общест­во, какое имеет право приглашать ее играть ему и позволять смотреть на себя — и все даром? В этой жизни за удовольствия надо платить. «Сколько?» В конце концов, денег у него много, его сын и трое внуков не пострадают. Он заработал все сам, чуть не от первого пенни; может оставить их, ко­му хочет, может позволить себе это скромное удо­вольствие... Так я и сделаю, — решил он. — Пусть их думают, что хотят! Так и сделаю.

«Сколько? Десять тысяч, двадцать тысяч, сколько? Если бы только за эти деньги он мог ку­пить один год, один месяц молодости!..»

И старый Джолион пишет добавление к заве­щанию, по которому Ирэн должна получить пят­надцать тысяч фунтов: сумма говорит, что победило стремление к «золотой середине», «чувство меры», которое ему было свойственно всю жизнь. Не надо крайностей — думает ста­рый Джолион, но надо быть верным самому себе, своей тяге и поклонению Красоте, надо не дать ей увянуть раньше срока, раз этот ее странный возлюбленный «позволил себе умереть», а ее ос­тавил маяться без средств к существованию.

Голсуорси не был бы реалистом, если бы не поведал нам о сомнениях и подозрениях, вспы­хивающих в сознании старика. Не корысть ли за­ставляет Ирэн терпеть его общество? «Нет, она не такая. Ей скорее даже недостает понимания своей выгоды», ведь она могла бы снова вернуть­ся к Сомсу и жить в комфорте и богатстве. Но — нет, «никакого чувства собственности у бедняж­ки!» Да он и не скажет ей ничего о завещании, а будет наслаждаться солнечным светом, и цвета­ми, и ее обществом. Старого Джолиона пресле­дует ощущение конца, однако вместо того чтобы думать о своем «главном капитале», он позволяет волнениям, тоске, сладости и печали последней любви подтачивать его здоровье, он худеет, сла­беет, он растрачивает в поездках в Лондон, в опе­ру, куда приглашает Ирэн, последние силы. Так Форсайт впервые в жизни «ставит собственные желания выше собственного здоровья, а Красоту выше здравого смысла».

Однако, чем больше ему нравится общество Ирэн, тем более он сдержан и корректен — «самый прозаический, добрый дядюшка. Да боль­шего он и не чувствовал — ведь он как-никак был очень стар. А между тем, если она опаздывала, он не находил себе места. Если не приезжала, а это случилось два раза, глаза у него делались печаль­ными, как у старой собаки, и он лишался сна».

Он любил, и цветы пестрели ярче, запахи, и музыка, и солнечный свет ожили, не были только воспоминанием о том, что жизнь прекрасна.

«В восемьдесят пять лет мужчина не знает страсти, — размышляет писатель, — но красота, которая рождает страсть, действует по-прежне­му, пока смерть не сомкнет глаза, жаждущие смотреть на нее».

Голсуорси, конечно, вспоминал, создавая «Интерлюдию», отца и его нежное чувство к гу­вернантке внуков и оправдывал задним числом перед близкими «эту странную дружбу». Тревога старого Джолиона — что делать, если у него «отнимут возможность видеть красоту», — несо­мненно, была подмечена сыном у Джона Голсуорси III.

У старого Джолиона вскоре отнимет эту возмо­жность смерть. Умирает он незаметно для самого себя, впадая в сладкую дремоту. И вот уже не ше­велится от дыхания пушинка на седых усах, и пес Балтазар, взвизгнув, вскакивает на колени к ста­рику, севшему, чтобы умереть, в кресло под ду­бом, как в тот день, пять недель назад, когда началась его последняя любовь. И, быстро соско­чив, пес начинает протяжно выть. Старый Джолион умер, не успев увидеть воплощенную красоту, которая уже «бесшумно» шла к нему по траве.

«Интерлюдия» была встречена хором похвал. Ее высоко оценили Д. Конрад и Т. Гарди.

Ада Голсуорси получила очень приятное и ле­стное для самолюбия писателя письмо от жены Томаса Гарди, Флоренс. Гарди очень берег зре­ние, и жена, как правило, читала ему все новые книги. Флоренс Гарди свидетельствует: «Было радостью читать ему это произведение («Пять рассказов».). Сначала я прочла сама. А за­тем он заставил меня прочитать все новеллы вслух, очень тщательно и медленно, по той при­чине, что, как он сказал, «это — Голсуорси».

Больше всего ему понравился рассказ «Цвет яблони», из-за свойственной ему поэтичности. Я же предпочитаю «Последнее лето» и новеллу «Стоик», из-за чудесных образов двух стариков. Джолион Форсайт — самый прекрасный персо­наж этой книги, и теперь я могу читать «Собственника» без ужасного чувства отчаяния».

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--

К-во Просмотров: 164
Бесплатно скачать Реферат: Семейная хроника Форсайтов