Реферат: Социологическая концепция П. Сорокина

Если набросать шкалу степеней моральной экзальтированности (моральный нигилизм - четкое различение добра и зла - отсутствие чего-либо кроме добра и зла), то учение Сорокина придется отнести даже не ко второй, а к третьей ее степени - хотя оно и не доходит до того предела, где стирается грань между нормой и подвигом.

Таким образом, теория Сорокина вполне может служить иллюстрацией к идее Ю. Лотмана о характерности для русской культуры на всем протяжении ее истории "бинарной структуры самоосознания", которая связана с "разделением мира на мир греха и мир святости, с отрицанием "среднего - - не греховного не святого, а нейтрального пласта"3. И, в соответствии с культурологической концепцией Ю. Лотмана, наше нынешнее отношение к системе Сорокина означает описание бинарной

модели самоописания с точки зрения "тернарной" (трехэлементной) модели, которая, по мнению Лотмана, активно действует в короткие периоды перелома эпох.

Почему Питирим Сорокин выглядит столь странно, как человек экзальтированный и видящий существование не награждаемых и не наказуемых обществом человеческих поступков, поступков пусть даже ничтожных, социально незначимых, но все же реальных?

На этот вопрос есть два в равной степени правильных ответа. С одной стороны, сыграла свою роль возбужденная атмосфера, царившая в среде русской интеллигенции начала XX века. Тогда действительно было велико влияние бинарного, черно-белого мышления,

как это бывает всегда, когда градус общественных дискуссий повышается выше некоторого уровня. Атмосфера яростных социальных споров, когда многие брались на деле различать добро и зло, индуктивно воздействовала на всех авторов эпохи.

С другой стороны, можно привести мнение Михаила Ямпольского, которое применительно к нашему случаю означает перенос вины за ошибку Сорокина на весь Запад: "Я думаю, что гуманитарная наука XIX века вся строилась вокруг и на основе понятия "нормы"... И только сегодня, наконец, мы начинаем понимать, какое огромное число явлений человеческого опыта осталось за пределами нормативного подхода к ним. Обычно их определяли как "патологические", "анормальные", "перверсивные" и т. п. К ним прежде всего относятся осуждаемые обществом сексуальные практики, безумие, насилие... В итоге к XX веку сложилось странное положение, когда одни явления почему-то были допущены в качестве нормы в крут нашего сознания, в то время как другие оказались вытесненными на его периферию. А это - огромный пласт явлений, без которых невозможно осмыслить жизнь общества и человека".

Сам по себе интерес наук к нормам естественен. Весьма основательным представляется существующее в западной социологии мнение, согласно которому наличие нормы вообще является свойством любой социальности: нет общества без нормы, они рождаются вместе. Способность человека отличать "правильное •> поведение от "неправильного" является самым

первичным и фундаментальным условием, для того чтобы считать человеческие действия осмысленными. Для этого критерия осмысленности не имеет даже значения, может ли сам человек рационально обосновать свой поступок или он поступает определенным образом по традиции, по привычке, в подражание другим и т. п.

Однако любой социум - это сложная игра норм: общепринятых, коллективных и индивидуальных, постоянных и временных, латентных и эксплицитных и т. д. И нормативную систему невозможно кодифицировать так, чтобы в ней вовсе не осталось места для не предусмотренного и не "я прощенного нормам;: поведения. А это значит, что само по себе указание на зацикленность науки на нормах еще не отвечает на вопрос: куда

же все-таки делось нейтральное? Более того, поднятое Ямпольскпм на щит изучение аномалий оказывается тем же самым нормативным подходом, но с обратным: знаком. В любом случае исследователя интересуют факты, находящиеся либо по ту, либо по эту сторону границы между нормальным и аномальным, - но не те, что находятся вне этого деления.

Однако сетования М. Ямпольского по поводу "нормативного подхода могут дать нам ключ к решению поставленного вопроса, если мы задумаемся о тех источниках информации, которыми пользуются ученые при изучении обществ. Если ученые концентрируются на нормальном и не уделяют достаточного внимания маргинальному, - это все-таки еще не

повод, чтобы полностью смешивать нормальное с существующим. Но подобный перекос внимания вполне может привести к такому смешению, если социолог черпает свои представления об обществе из вторичных источников, в которых утке присутствуют, во-первых, недостаток сведений о нарушениях норм, а во-вторых, - острый интерес к проблеме "нормальное-патологическое", то есть интерес, отвлекающий внимание от нейтрального. Таким образом, то, что не присутствует во вторичных источниках ввиду специфической структуры интересов, оказывается вообще не существующим в созданных на их основе исследованиях. Таково одно из объяснений довольно стандартного взаимодействия русской и европейской культур. Русские радикализуют европейскую духовную ситуацию, лишая ее полутонов. Там, где Европа тяготеет к поляризации, Россия осуществляет эту поляризацию полностью.

"Странность" Сорокина - это в некотором смысле замечательный образец такой осуществленной до конца поляризации. С одной стороны, Сорокин был пассионарным русским интеллигентом, а с другой - позитивистки настроенным социологом, мечтавшим вывести законы общества.

Русская пасспонарность только довела до конца ту идею, которая была изначально заложена в принципах европейской позитивной науки. Позитивистской социологии действительно выгодно рассматривать изучаемое общество как экзальтированное. Такое общество имеет идеал - шаблон поведения, и все нормальное (непреступное, неаномальное) поведение легко сводится к этому шаблону. Количество схем нормального поведения оказывается резко ограниченным. К тому же не остается места для свободы выбора, затрудняющего построение любого анализа. Задача социолога, изучающего экзальтированных фанатиков, простейшая: реконструировать шаблон должного поведения.

В гипотетическом, экзальтированном, фанатичном сообществе поведение людей максимально приближено к их системе ценностей, поэтому изучение последней - то есть изучение идеального поведения – дает представление о реальном поведении. И изучение самого общества может быть заменено изучением памятников его самосознания.

Социологи, продолжающие изображать знатоков социума, просто вынуждены надевать на объекты изучения одежды религиозных фанатиков, восклицающих: должно быть только так и не иначе. И в результате все суждения о предмете с удобством строятся на основании весьма не значительной по объему информации, легко доступной для кабинетного ученого: вся она основывается на высказываниях людей о том, как должно быть.

О сходном отношении к действительности применительно к исторической науке иронически писал еще современник Сорокина, Лев Карсавин: "И в самом деле, историк конструирует систему феодализма, которая никогда в таком виде эмпирически не существовала, но к которой эмпирия приближалась, отражаясь в уме какого-нибудь Бомандара". (Бомандар - средневековый французский юрист, составитель правового кодекса, и он, конечно, в большей степени может быть полезен для изучающего историю права, чем для собственно историка.)

Схемы нейтрального поведения - даже если оно стереотипное -

значительно реже фиксируются в письменных памятниках, чем схемы поведения должного. Нечего и говорить о том, что из-за этого обстоятельства в распоряжении обществоведа часто в избытке имеются нормативные документы, но не хватает свидетельств о том, как жизнь развивается на самом деле (и, в частности, о том, как и насколько выполняются эти нормы). Поэтому, чем менее экзальтированным признает ученый изучаемое общество, тем в большей степени признается он в его незнании.

Таким образом, стремление создать обществознание в духе "естественных", "номотетических" наук заключает союз с интеллигентской восторженностью. По мнению российского философа С. С. Хоружего, бинарное, черно-белое мышление является следствием самовозвеличивания сознания, противопоставляющего себя материя. В нашем же случае "черно-белость" оказывается средством к самовозвеличиванию научного сознания, противопоставляющего себя социальной реальности.

Экзальтированность и мнимая экзальтированность: наши дни

Впрочем все сказанное о Питириме Сорокине имело бы чисто историтческое значение, но феномен мнимой экзальтации вовсе не ушел в прошлое. Сегодня в России приписывание противнику ложной экзальтированности становится полемическим приемом, к которому активно прибегают в политических целях. Классическим примером использования этого приема для меня является полемика между "патриотами" и "демократами",

которая ведется в российской прессе со времен "перестройки".

"Патриоты", как известно, критиковали и критикуют "демократов" за то, что те не учитывают российской специфики, обвиняя их в слепом подражании странам Запада. И. Шафаревич, чтобы подчеркнуть отсутствие самостоятельности в мышлении у "русофобов", даже употребляет эпитет "точный" - построение общества "по точному образцу современных западных демократий".

Можно спорить о том, правильна или нет такая оценка российских либералов. Но дело в том, что декларации и, если можно так выразиться, самопрезентации самих авторов либерального направления менее всего способны развеять подобные обвинения. Более того, упреки "патриотов"

являются прямой производной от риторики нынешних "западников" о "столбовой дороге цивилизации" и "порядках, принятых во всех цивилизованных странах". Для "западников" возможность ссылаться на западный уровень эффективности производства и уровень жизни перетягивает уязвимость перед обвинениями в подражательности. Следовательно, критики "демократов" оказываются в роли заложников демагогии самих критикуемых.

Стоит, я думаю, зафиксировать совершенно особую ситуацию в гуманитарной сфере - когда критик в качестве своей оценки объекта заимствует у объекта самооценку, не принимая во внимание то обстоятельство, что последняя может оказаться совершенно неадекватной или, скажем, весьма своеобразной. Так, в Британской энциклопедии в статье о советской литературе много места уделяется Федину и совсем не упоминается Платонов: в независимый иностранный источник некритически перекочевала официальная табель о рангах советской литературы.

Удобство и нетрудоемкость познавательной процедуры перевесили возможные недостатки. Но если исследователь или критик подменяет оценку объекта его самооценкой, он с логической необходимостью должен сделать еще одно допущение: что изучаемый объект с фанатической настойчивостью следует своим декларациям – иначе, какой смысл их изучать? Таким образом, можно говорить о совершенно специфическом явлении культуры: о мнимой экзальтации, приписываемой обществоведами изучаемым сообществам для удобства своей познавательной работы. Историки, этнографы, антропологи любят ошарашивать публику рассказами о чрезмерно жестоких или причудливых нравах, царящих в среде тех или иных народов. И на помощь престижу ученого приходит мнимость экзальтации.


Левяш И.Я. К.Маркс и П.Сорокин : поиск интегративной парадигмы. //Соц.-гумонитарные знания.-1999.-№5.-С.203-222.

К-во Просмотров: 217
Бесплатно скачать Реферат: Социологическая концепция П. Сорокина