Реферат: Социологический анализ межнациональных отношений
Критика не означала отказа от теории модернизации вообще, речь шла о том, чтобы оценивая неизбежность развития, которое привносит общие черты в образ жизни разных народов, не отказываться от понимания их культурной специфики и вместе с тем не возводить ее в ранг непреодолимого барьера, не рассматривать ее в качестве причины «столкновения цивилизаций».
С началом национальных движений в СССР, а затем в Российской Федерации, проблемы направления культурного развития приобрели политическое звучание. Прежде всего, встали вопросы оценки того пути, который был пройден в советскую эпоху. Идеологи национальных движений акцентировали внимание на ущербе, причиненном культурному развитию народов, и призывали к возрождению утраченных традиций.
Действительно, в процессе урбанизации и индустриализации за 70 лет стерлись многие традиционные черты образа жизни народов. Имела место и направленная политика государства в области секуляризации, активного распространения атеизма, отказа от архаических форм межличностных отношений, идеологическая «чистка» культуры (отказ от культурных ценностей, созданных деятелями культуры, которые оказались в эмиграции или идеология которых не соответствовала «социалистическому реализму»), В результате, действительно, часть культуры у всех народов оказалась утраченной. Это касалось не только недоминирующих народов, но и русского. Его «обеспамятствовать» власть предержащим было особенно важно, ибо русская культура такой, какой она сложилась в Советском Союзе, становилась наиболее распространенной, с ней шире всего знакомили школа, вузы, средства массовой информации.
Однако в условиях резкой смены идеологии в стране в целом, в ситуации экономической трансформации, сопровождавшейся ухудшением положения людей, ростом социальной неуверенности, страхов, фрустраций, обращение к прошлому, даже в архаической форме, нередко казалось людям спасением или по крайней мере каким-то выходом.
Вот почему национальное возрождение, которое связывалось в республиках с процессом демократизации, привело и к частичному восстановлению архаики, становившейся не только тормозом развития, но и культурно изолирующим фактором.
Имело место и простое возвращение к прежней этнокультурной специфике в стиле, образе жизни, межличностных отношениях. Это проявилось не только в возвращении к разнообразящей повседневность символизирующей одежде или к традиционной пище, но и в социальных отношениях, в частности в обращении к авторитету старейшин, шаманов у кавказских и среднеазиатских народов, у тувинцев, якутов, в оживлении веровании в духов, соблюдении уразы у мусульман и т.д. В результате культурные границы углублялись. Заметную роль в этом играли религиозные различия, что особенно очевидно в Северокавказском регионе, в Средней Азии, Казахстане.
Все это объясняет, почему вопрос о столкновении цивилизаций, который ставил С. Хантингтон, не казался столь уж абсурдным. На него нужно было давать ответ. Особенно важно было понять социальную значимость культурных различий, величину дистанции во взаимодействиях групп внутри республик и, наконец, роль культурного своеобразия в стиле отношений между республиками и Центром.
Чеченский кризис с достаточной очевидностью продемонстрировал, что стиль федеральных отношений могут определять не только экономические, но и историко-культурные, и психологические факторы. Как же реально выглядят проблемы культурных границ? Для того чтобы ответить на этот вопрос, воспользуемся данными проведенных исследований.
Изучение культурной дистанции было одним из направлений в Проекте «Национальное самосознание, национализм и регулирование конфликтов», который реализовывался в Российской Федерации в 1993—1996 годах.
Предметом исследования была социально-культурная дистанция, т.е. измеряемая степень близости, или своеобразия, отличия (по Л. фон Визе, «отчужденности», но в русском языке этот термин имеет смысл «изоляционности» и потому менее пригоден). Анализировались не все элементы культуры, а те из них, которые имеют социально-дистанцирующий смысл в конкретных политических и экономических условиях. Скажем, для русских, живших в автономных республиках РСФСР, где языком делопроизводства и общения был русский, язык не был социально-разграничивающим фактором. Но сейчас, когда в большинстве республик Российской Федерации официально существуют два государственных языка и знание .языка титульной национальности служит обязательным условием для занятия ряда должностей и работы по определенным профессиям, в том числе связанным с доступом к власти, для русских язык имеет социально-дистанцирующее значение.
Социально-культурная дистанция между титульными народами республик Российской Федерации (на примере татар, якутов, осетин, тувинцев) и русскими, живущими в этих республиках, рассматривалась в аспекте сохраняющихся этнических особенностей, во-первых, социально-профессиональной деятельности; во-вторых, идеологических ориентации; и в третьих, представлений о нормативных ценностях.
В идеологической сфере были выделены ориентации людей на макроуровне — относительно общественных отношений в стране в целом: о формировании гражданского, плюралистического общества или, наоборот, возврата к прежним порядкам; на мезоу-ровне — относительно групповых ценностей, например, суверенитета республик, этнокультурного доминирования или культурного плюрализма, а также таких ценностей, которые служат символом этноса — родной язык, оценка исторического прошлого, ориентации на прошлое-будущее, восток-запад.
В результате опросов было установлено, что в ориентациях на ценности макроуровня дистанцированность между респондентами титульной национальности и русскими либо статистически незначима, либо совсем небольшая. А самым неожиданным было то, что они не так сильно отличались по республикам, за исключением Северной Осетии. Например, среди «мер, которые могут улучшить положение в стране» (ориентация на систему общественных отношений), «развитие рыночных отношений» отметили треть татар и русских в Татарстане, тувинцев и русских в Туве. В Саха (Якутии) ориентация на рыночные отношения была даже выше. Но, вопреки ожиданиям, такой ориентации придерживались больше якуты (53%), чем русские (43%).
А вот по групповым ценностям общины различаются более заметно. Скажем, в отношении суверенитета в Татарстане у татар и русских более согласованные установки, чем в Туве или Саха (Якутии), но везде у русских они ниже.
Установки на такую групповую ценность, как возрождение языка, культуры, у титульных национальностей везде выше, чем у русских. Отвечая на вопрос: «Какие условия сейчас более всего необходимы для возрождения вашего народа?», в среднем 40% или чуть более татар, тувинцев, якутов, осетин выделяли «поддержку языка», а до 60% и более (т.е. свыше половины) — развитие национальной культуры. Среди русских в одноименных республиках первую ценность выделили 9—14%, вторую — от 32 до 47%.
У русских ценности гражданского общества везде по значению выше, чем развитие языка и культуры народа, у титульных же национальностей, наоборот, везде заметно выше последние.
Высокая ориентация на возрождение национальных ценностей культуры согласуется с большей «связанностью» титульных национальностей со своим прошлым, в то время как в самооценках русских, как установлено Г.У. Солдатовой, чаще встречается «устремленность в будущее».
Как уже отмечалось, культурная дистанция сопряжена с нормативной культурой, что обусловило деление на общества с традиционной доминантой и общества с современным «модернистским» кодом. Для выяснения вопроса о том, сколь велика дистанция по этому признаку, мы изучили отношение представителей указанных этносов, во-первых, к общечеловеческим ценностям; во-вторых, к специфическим этнокультурным ценностям и предписаниям; и в третьих, проанализировали психологический ракурс восприятия другой группы и собственной этнической идентичности.
Материалы по регионам, где взаимодействуют разные культуры (и православной, и мусульманской, и буддийской ориентации), свидетельствовали о довольно высокой согласованности этнических групп в приверженности к таким ценностям, как семья, образование, достаток, которые действительно являются для народов Российской Федерации общими и которые можно считать относительно неидеологизированными общечеловеческими ценностями.
В сельской среде, при значительном сходстве в целом, различия в отношении к одним и тем же ценностям несколько больше. У титульных национальностей выше ценность семьи, уважения людей и образования. Последняя ценность больше характерна для так называемых модернизированных культур, а это означает, что в селе также идут динамичные процессы. В Татарстане, при наибольшем сходстве между титульной национальностью и русскими не только в городе, но и на селе, татары в сельских условиях отличаются именно ориентацией на образование.
А вот по специфическим культурным ценностям различие этносов, естественно, еще значительное. И в этой сфере «культурные дистанции» играют более существенную роль. Как уже говорилось, ценность родного языка представляется титульным национальностям более значимой, что вполне понятно, поскольку русский язык доминирует и сейчас, а языки других народов только начинают возрождаться. Не случайно язык был основным идеологическим символом уже в первых декларациях эстонского национального движения, а в Российской Федерации — татарского национального движения.
Другой фактор, который, видимо, будет «набирать» силу разграничителя этносов, — это различия в религии. Данные разных исследований показывают, что, несмотря на достаточно активную атеистическую пропаганду в годы советской власти, доля верующих не только среди титульного населения республик (за исключением якутов), но и среди русских весьма высока: о приверженности религиям заявили свыше 60% горожан, а в селах религиозность у всех национальностей еще выше. Даже среди русских, у которых традиции утрачены больше, чем у многих других народов, 60% горожан и еще больше селян крестят детей, более 30% жителей сел отмечают Пасху, Рождество. При этом религиозность русских выше в тех республиках, где более религиозной является титульная национальность. Так, религиозность русских в Татарстане в полтора раза выше, чем в Саха (Якутии). Но этот факт можно рассматривать не только как барьерный. Мы не раз наблюдали, что религиозные люди могут лучше понять религиозные чувства людей другой веры. Нельзя сказать что, например, в Татарстане повышение религиозности в двух контактирующих этнических общинах будет основным фактором способным увеличить этническую отчужденность. Конечно, многое зависит от конкретной ситуации. Вариант, когда религиозность не станет таким фактором, возможен при условии, если отсутствует доминанта религиозно-фанатичного изоляционизма.
Высокая религиозность зафиксирована у людей в зонах открытых межэтнических конфликтов, т.е. там, где у людей нет уверенности в безопасности личности и семьи. Очевидный пример — осетины и русские в Северной Осетии-Алании. Большинство осетин — христиане. И у них, и у русских в этой республике доля верующих одна из самых высоких, и у русских — не меньше, чем у осетин; достаточно высока она и среди молодежи обоих этносов. Всем, кто был в этой зоне конфликтов, известно, что в стереотипе «образа врага», сформированного вокруг ингушей, определенную роль сыграло их мусульманство.
Названные тенденции, а также другие наблюдения дают основание для вывода прежде всего о том, что нерационально дискутировать о роли религии вообще в этнических границах и межэтнических конфликтах, неплодотворно рассматривать даже роль конкретных религий (ислама, буддизма и т.д.) как катализаторов или стимуляторов конфликтов.
При всех различиях в праздничной культуре, бытовых нормах поведения (в отношениях старших и младших, в разделении мужских и женских ролей, нормах воспитания детей и т.п.) все они большей частью касаются внутренней жизни семьи, личной жизни человека. Они скорее различают нежели разделяют этнические группы.
А вот что действительно определяет масштабы дистанции, так это те элементы поведения, которым придается некое символизирующее и интегрирующее значение. Как верно заметил Е. Шилз, традиции складываются не сами по себе, их создают или изменяют люди.
Э. Хобсбаум говорит об «изобретенных» традициях, одни из которых символизируют и выражают социальную близость, идентификацию сообществ и наций, другие легитимируют статус, институты, авторитеты, третьи социализируют определенные ценности, нормы, правила поведения. Собственно, по тем же функциям можно классифицировать и не «изобретенные» традиции, а направленно поддерживаемые или возрождаемые.
Все они создают определенный образ народа, который воспринимается другими как более или менее сходный или отличный от собственного и, в зависимости от ситуации «мира или вражды», стимулируемый или гасящийся. В последние годы мы все были свидетелями того, как в глазах русских то стимулировались представления об особости поведенческих стандартов чеченцев, то, когда появлялись надежды на мир, поддерживался образ: «чеченцы такие же люди, как мы».
Психологические механизмы «работают» на укрепление идентичности, внутриэтнической консолидации и на сопоставление или противопоставление этнических групп. Но очевидно, что большую роль в формировании социально значимых отличий играет идеологический «настрой» элит, мобилизация ими групп на конфликтный или кооперативный способ взаимодействия, нежели сами культурно-различительные характеристики.