Реферат: Топология субъекта

Субъект-объектное членение реальности – одна из самых фундаментальных оппозиций, укоренившихся в мышлении человеканового времени, – образует наиболее ясную и на первый взгляд простую интуицию. Я достаточно легко и просто могу сказать, относится ли тот или иной феномен к иному или не-иному, т.е., другими словами, это Я или не-Я. Каждое совершающееся со мной событие я могу непроблематично квалифицировать как случившеесясо мной или сделанное мной. В первом случае я сталкиваюсь с независимыми от меня силами объективного мира, во втором – выступаю авторомсвоего поступка. Граница, проходящая между этими событиями, и есть граница, отделяющая объект от субъекта.

Эта простая и очевидная интуиция сразу же становится запутанной, если мы зададимся несколькими простыми вопросами. Чтослужит критерием различения этих событий? Является ли эта граница устойчивой, что ее определяет и как она устанавливается?

Неоднозначность местоположения такой границы может быть продемонстрирована в классическом психологическом феноменезонда (Бор, 1971; Леонтьев, 1975). Его смысл заключается в том, что человек, использующий для ощупывания объекта зонд, парадоксальным образом локализуетсвои ощущения не на границе руки и зонда (объективно разделяющей его тело и не его зонд), а на границе зонда и объекта. Ощущение оказываетсясмещенным, вынесенным за пределы естественного тела в мир внешних вещей. Зонд, включенный в схему тела и подчиненный движению, воспринимается как егопродолжение и не объективируется.

А. Н. Леонтьев проницательно отмечал, что локализация объекта в пространстве выражает его отделенность от субъекта: это"очерчивание границ" его независимого от субъекта существования. Границы эти обнаруживаются, как только деятельность субъекта вынуждена подчиниться объекту: "Замечательная особенность рассматриваемого отношения заключается в том, что эта граница проходит как граница между двумя физическими телами:одно из них – оконечность зонда- реализует познавательную перцептивную активность субъекта, другое – составляет объект этой деятельности. На границеэтих двух материальных вещей и локализуются ощущения, образующие "ткань" субъективного образа объекта: они выступают как сместившиесяна осязающий конец зонда – искусственного дистант-рецептора, который образует продолжение руки действующего субъекта" (1975, с. 61-62).

Наиболее важно в этом феномене то, что граница локализации ощущений (т. е. граница между Я и не-Я) прямозависит от границы автономности/предсказуемости. В случае с зондом, например, ощущение сразу смещается на границу рука/зонд, если зонд начинает двигать нетолько сам субъект. Движимая другим лицом или неясным механизмом палка, которую я держу в руке, сразу же перестает быть зондом, а становится объектом. То жесамое происходит, если мне не известна конфигурация зонда и ожидаемые ощущения не совпадают с действительными.

Феномен зонда позволяет продемонстрировать как минимум два момента субъект-объектной диссоциации. Во-первых, фактподвижности границ субъекта, а во-вторых, универсальный принцип объективации: свое феноменологическое существование явление получает постольку, посколькуобнаруживает свою непрозрачность и упругость. Сознание проявляет себя лишь в столкновении с иным, получая от него "возражение" в попыткеего "поглотить" ("иное" не может быть предсказано, и именно граница этой независимости есть граница субъект-объектного членения). Все, чтопри этом оказывается по одну сторону этой границы, есть Я, а то, что лежит по другую,- иное.

Нестабильность границы позволяет изменять содержание объективного мира, и можно создать специальнуюситуацию, вкоторой проявится не существующее в обычных условиях явление. Так, в широко известной иллюзии "глазного яблока" (Джемс, 1901) обнаруживаетсянесуществующее реально движение видимого мира. Под внешней простотой эта иллюзия содержит весьма необычные моменты, которые стоит рассмотреть подробнее.Нажав на глазное яблоко рукой, мы убеждаемся в нарушении стабильности воспринимаемого объекта в виде его несуществующего движения. Интерес в данномслучае это явление представляет потому, что оно связано непросто с движением самого глазного яблока, а именно с его необычным принудительным характером. Внорме под воздействием светлой точки, попадающей на периферию сетчатки, глаз тотчас же перемещается на нее, и испытуемый сразу видит ее стабильнолокализованной в объективном пространстве. То, что. испытуемый не воспринимает вовсе,- это смещение этой точки относительно сетчатки в момент скачка и самогодвижения глаза. Последние "прозрачны", не объективированы и не существуют для субъекта именно потому, что полностью "предсказаны" иучтены в акте восприятия. Светящаяся же точка объективирована именно потому, что она независима от познающего субъекта. Спонтанное и принудительное движениеглазного яблока разнятся только в одном: первое "нормально", поэтому учтено и вписано в картину ожидаемых изменений. и движение стимула относительносетчатки в этом случае не воспринимается. Последнее же в силу "ненормальности" такого движения не имеет программы ожидаемыхизменений, и смещение проекции на сетчатке расценивается как движение самого объекта. Сходный механизм лежит в основе "феномена Гельмгольца", припарализации глазной мышцы попытка двигать глазами приводит к скачку изображения в том же направлении, в котором переводится взор.

Объективный мир существует для моего сознания именно постольку, поскольку не может быть раз и навсегда учтен итребует постоянного приспособления, осуществляющегося "здесь и сейчас". Плотность внешнего мира определяется степенью его"предсказуемости". придающей его элементам оттенок "моего", т.е. понятного и знакомого, или, напротив, "чуждого", т. е. неясного,"непрозрачного". Становясь "своим", внешний мир начинает терять свою плотность, растворяясь в субъекте, продвигающем свою границу вовне.Близкий мне мир внешних вещей постепенно начинает исчезать, я перестаю замечать, слышать и ощущать конструкцию моего жилища, родного города, знакомыезапахи к звуки, удобную и привычную одежду и даже других, но знакомых и привычных мне людей и т. п. Этот привычный мир, образующий своего рода сложноетело, пронизанный чувством причастности, "теплоты" (Бахтин М., 1979), и теряющий в нем свою плотность, может вдруг ее обнаружить при резком измененииокружения. Человек, попавший в новые условия быта, столкнувшись с резкими переменами, испытывает "культурный шок", со страхом и удивлениемобнаруживая забытую плотность бытия. Размерность субъектности резко сокращается, а в мире объектов появляются, казалось бы, уже давно исчезнувшиевещи, неудобные детали, непривычные отношения, создающие ощущение враждебного, непослушного, "чужого".

Наиболее четким критерием освоенности, сворачивания в устойчивый конструкт служит само исчезновение феномена, которымя начинаю пользоваться, не испытывая никаких затруднений, и само существование которого становится для меня неявным. Так, осваивая язык (или в более широкомсмысле, по Л. Витгенштейну (1991), "языковые игры"), я научаюсь им пользоваться совершенно бессознательно, затрудняясь даже рефлексировать лежащиев его основе правила. Язык, которым я овладел, должен быть как бы "проглочен", и затруднения, с которыми я сталкиваюсь, суть затруднениятого, что сказать, но не как это сделать. Пример с языком – частный случай таких растворений, которые можно продемонстрировать и вактах восприятия(конструкты, перцептивные универсалии, решетки, схемы), и в действиях с орудиями. Культурная история человека, история создания орудий, инструментов,метрических систем, способов действия, технологий и пр.- это одновременно история формирования и человеческого тела, и конфигурации субъект-объектногочленения. Инструмент лишь тогда становится "орудием", когда он хорошо освоен и перестает существовать в качестве объекта, на границе с которымдействует субъект. Вписываясь в схему моего тела, он транспонирует границу субъект-объектного членения к другому объекту, на который становитсянаправлена моя активность. Пианист начинает играть не на клавишах, а музыку, художник – не рисовать линию, а писать картину, ремесленник – работать не синструментом, а с объектом труда, ребенок- не гулить, а говорить.

Однако, абсолютизируя эту точку зрения, мы сталкиваемся с весьма интересным явлением: с полной утратой самого субъекта,онбару-живающего себя лишь в месте столкновения с "иным" и отливающегося в его форму; со странной "черной дырой" чистогопознающего Ego, не имеющего ни формы, ни содержания и ускользающего от любой возможности его фиксации. Феноменологически это проявляется в интенциональностисознания, являющегося всегда "сознанием о" (Brentano, 1924; Husseri, 1973) и его "трансфеноменальности" (Sartre, 1988). Собственносубъект, чистое Ego познающего сознания прозрачно для самого себя и если удалить из него все объективированное содержание, все не- сознание, тоне остается ничего, кроме неуловимой, но очевидной способности проявлять себя, создавая объекты сознания в виде ли мира, тела или эмпирического и особого,трудно передаваемого "чувства авторства".

В этом виде оно представляет собой весьма специфическую реальность. Оно не натурально и не субстанционально. Пронего трудно сказать, что оно обладает определенными качествами: оно не имеет "природы". Сознание – "ничто" в том смысле, что невозможнонайти феномен, о котором мы могли бы сказать, что вот именно это и есть сознание, и ни один сознательный феномен не обладает "привилегией"представлять сознание (Sartre, 1988).

Но каким же образом с этой точкой зрения согласуется тот очевидный для каждого факт, что кроме "чернойдыры" и объективированного мира существует огромная область "эмпирического я"? Ведь на самом деле существует мое тело. Язнаю, что это я испытываю те или иные чувства, это мои воспоминания, это я думаю или говорю. Эти очевидные для каждого интуиции невозможно простоотбросить. Необходимо понять, что я имею в виду, говоря "мое", и что представляет собой на самом деле чувство самоидентичности.

Феномен тела

Можно попытаться ответить на эти вопросы, начав. с феномена "тела", использовав его как удобную модельдля понимания феноменологии "своего" и "чужого". "Собственное тело для нас прототип и ключ всех форм. Только его мы знаемдинамически, изнутри, и лишь в силу этого знания получаем возможность истолковывать. как форму пространственные грани вещей. Мы угадываем в них изнутри идущийнапор, который, встречая противодействие извне, остановлен в своем нарастающем усилии и несмиренный напряженно закрепляет себя в пространстве" (БахтинН., 1993).

Внутри ощущения "моего тела", содержится универсальный принцип порождения феномена субъективности, реальностькоторого обнаруживается лишь в точке сопротивления, соприкосновения с иным, Если допустить, что ощущение локализуется не на границе рецепторов, а на границеавтономности субъекта, то весьма интересным становится вопрос о возможности существования самих телесных ощущений, их локализации в телесном пространстве.

Тело, полностью подчиненное субъекту, есть универсальный зонд и должно осознаваться лишь на уровне своихграниц, разделяющих мир и субъекта, вернее, именно своими границами, уподобляющимися границам мира. Поскольку внешняя реальность может себяобнаружить лишь через воздействие (Бор, 1971) на меня, мое тело, то именно происходящие в них изменения я интерпретирую как факт внешнего мира. Сама размерность тела может быть изменена за счет включения в него инородных частей, но лишь постольку, поскольку они войдут в его границы(например, зонд, хорошо освоенный протез и пр.) и не будут объективироваться. Свое существование (как объект сознания) тело получает, лишь демонстрируя упругостьи непрозрачность, неадекватность прогнозирования и управления. Совершая какое-либо действие, я никогда в привычных условиях неозабочен тем, как мненеобходимо управлять им: пытаясь что-либо взять или куда-то пойти, я не учитываю, что между моим волевым усилием и необходимым действием лежит вполнеобъективный посредник – механизм тела (Бахтин М., 1979). Если оно мне не послушно или осуществление такого акта сталкивается с каким-либо затруднением,лишь в подобном случае я обнаруживаю существование этого неловкого посредника.

Но именно эта исходная, всегда присущая телу "недостаточность" и несовершенство его механизма порождаютстабильное существование самого феномена тела. Тело как физический механизм подчиняется целому ряду объективных законов и ограничений: я не могу подниматьнеограниченную тяжесть, не могу передвигаться с неограниченной скоростью, тело недостаточно ловко для выполнения моих причуд, он" слабо, устает и пр. Его"прозрачность" исходно неполна, и естественными формами его "проявления" выступают физиологические функции. Мы не можем управлятьголодом и жаждой, не полностью и не всегда способны регулировать естественные отправления, вегетативных проявления эмоциональных состояний, сексуальные инекоторые другие потребности. Наконец, тело подвержено деструкции со стороны внешнего мира: для него, а не для субъекта существуют законы физики, остротаножа и жар огня. Короче говоря, тело – это еще и организм [прим.1] , с чем приходитсямириться.

При этом тело более или менее мне послушно, я могу им управлять. И именно это чувство авторства позволяет мненазывать его моим. Это внутреннее противоречие зафиксировано языком в самом определении "мое тело", подчеркивающем его одновременнуюпринадлежность/непринадлежность. Тело – это не вполне Я, ибо для чего бы тогда его выделять, и в то же время мое, т. е. не вполне чужое. Значительнаячасть ограничений, накладываемых на тело, усваивается субъектом так же, как перцептивные схемы и языковые игры, "растворяя" жесткую конструкциюорганизма-объекта и оставляя лишь его редуцированную, "превращенную" часть, которую я и называю – "мое тело".

Для ребенка на стадии овладения произвольными движениями и телесной регуляцией тело должно максимальнообъективироваться и восприниматься как "отдельное", "чужое", "предстоящее" образование. Осваивая собственноетело, ребенок тем самым параллельно формирует и собственное Я, замечая, что он является автором собственных телесных движений, присоединяя к себе каксубъекту "нехватки" (испытывающему голод, жажду, страх) чувство субъекта-автора. Ж. Лакан, высказывая гипотезу о роли стадии зеркала какобразующей функцию Я, замечает особое чувство, испытываемое маленьким ребенком, наблюдающим себя в зеркало (Lacan, 1988). Можно объяснить странностьособого отношения к визуальному образу в холодном стекле, на фоне куда более значимых для ребенка объектов, таких, как мать или его близкие, любимые игрушкии пр., если понять, что причиной такого выделения столь малозначительного объекта служит то, что он относится к числу тех редких зависимых от ребенка предметов, движение, появление и исчезновение которых определяется им самим.

Это развивающееся "чувство автора" как центр самоидентичности хорошо иллюстрируется классическимслучаем детской игры "прочь- сюда", описанной З. Фрейдом (1991), в которой ребенок распространяет свое управление катушкой с нитками насимволическое овладение приходом и уходом матери.

По мере освоения в онтогенезе тело становится "прозрачным", растворяясь в субъекте и проявляя себя лишьв особых случаях "противостояния", например таких, как освоение необычных движений, неловкость при опьянении, "одеревенение","онемение", "непослушность", либо резкого изменения стереотипа [прим.2]. Существование артикуляционного аппарата становится очевидным при обучении иностранному языку (как, кстати, и существование самого языка, в обычнойситуации столь же неочевидного для нас, как неочевидно для героя Мольера, что он говорит прозой), а существование рук и ног – при обучении танцам.Впоследствии по мере автоматизации они вновь "исчезают". Это может произойти не только при "появлении" нового феномена, но и при"исчезновении" старого: например, необычное и ясное ощущение, возникающее после удаления зуба.

Своеобразный зонд представляют собой перцептивные схемы. Восприятие и другие познавательные процессы – это не простооперации, совершаемые в голове индивида, но и акты взаимодействия с миром, и такое взаимодействие не просто информирует субъекта, но и трансформирует его (Найссер, 1981). В этом случае сворачивается не телесная конструкция, а вынесенная вовне когнитивная активность. Именно возможность пренебречьопосредующим звеном, "растворить" промежуточный зонд, задавая особую топологию субъекта, создает и ряд специфических переживаний иного. Параллакс, изменения сетчаточного изображения, последовательность переживаются как "расстояние". "Вряд ли будет преувеличением, если уже изпсихологических опытов заключить, что понятия пространства и времени в сущности приобретают определенный смысл лишь благодаря тому, что можно пренебречьвзаимодействием со средствами измерения" (Бор, 1971, с. 60) [прим.3].

Плотность тела, плотность мира, состоящего из неудобных, жестких предметов, осваивается ребенком, пока неисчезает совершенно. Так же как он обучается языку, не имея представления о лингвистике, он осваивает законы тела-механизма и физические законы мира (законинерции через столкновение с массой, а закон всемирного тяготения через практику падений); итак же, как в случае языковых игр, эти законы нерефлексируются, но их существование всегда можно обнаружить, создавая особую экспериментальную ситуацию.

Что касается "внутреннего тела", то в реализации тех же принципиальных условий его порождения можноотметить значительно меньшие возможности для объективации, меньшую непредсказуемость-случайных событий, связанную с гомогенностью и автономностьюсреды возможной топологии. За исключением, пожалуй, ощущений со стороны желудочно-кишечного тракта, пульсации сердца и ритма дыхания для здоровогочеловека "внутреннего тела" практически не существует и он не знает о работе и расположении своих внутренних органов до того момента, пока ониосуществляются автоматически.

Ситуация совершенно меняется в случае соматического заболевания. Патологическим процессом нарушается нормальноепротекание телесных функций, и они "проявляют" себя, объективируясь в границах тела и получая качества чувственного содержания. Естественно, чтоотсутствие готового словаря интрацептивных значений затрудняет возможности их тонкой дифференциации, рефлексии или вербализации. В первую очередь, на уровнепродрома, используются эмоционально-оценочные координаты, категории самочувствия, готовые словари знакомых ощущений и лишь затем – с формированиемсоответствующей категориальной сети – происходит формирование специализированных словарей, дающих возможность четкого выделения тех или иных состояний.Использование "готовых" словарей и телесных конструктов приводит к частым диагностическим ошибкам, "маскировке" симптомов, стереотипномуреагированию. Так, практически любые недомогания в детском возрасте связаны с жалобами "на живот". Эта ситуация становится вполне понятной, еслиучесть, что желудочно-кишечный тракт – одна из наиболее рано выделяемых и освоенных телесных областей (первичность ощущений голода и жажды, систематическоеобучение правильным отправлениям, частые диспепсические расстройства, внимание, уделяемое в нашей культуре питанию ребенка).

Возникновение препятствий внутри собственного тела создает специфическую конфигурацию, топологию"внутреннего тела", погруженного внутрь анатомического тела человека. Если зонд выносит эту границу вовне, то в случае соматического заболевания телоиз универсального зонда, совпадающего с размерностью внешнего тела, становится собственным объектом, сжимаясь до границ нового сопротивления.

"Культурное" тело

Другой, не менее важный способ объективации телесности связан со специфически человеческими особенностями егобытия. Человек включен не только в мир внешних вещей, противопоставленных ему самой силой природы, с безличной "железной" необходимостьюнавязывающей ему свои законы, но и в человеческую среду, осуществляющую свои коммуникативные запреты. "Коммуникативные акты обнаруживают, придаютоформленность и постоянно перепроверяют присутствие говорящего в пространстве человеческого общения. Они создают его "место" и одновременно местодругих, с чьим сопротивпением -противоречием говорящий в этом пространстве сталкивается" (Тищенко, 1991а, с. 29). С самого раннегодетства ребенка приучают к "правильному" осуществлению целого ряда функций, связанных с питанием, отправлениями, овладением инструментами. Мать,добиваясь от ребенка контроля за функциями его организма путем соблюдения режима питания, награды и наказания, приписывания ответственности и вины, посути дела, создает совокупность "сопротивлений", порождающих конфигурацию "культурного тела", особый контур ft, несовпадающий с границами Я, очерченными природными преградами. Культурная функция не только не равна натуральной, на почве которой она формируется, носпособна в значительной степени ее видоизменять. Метафора Ф. Кафки становится буквальной, и общество "вырезает" свой приговор на теле своей жертвы.Результат этой операции – новая реальность "культурного", содержащая в себе новые возможности и пространство "культурной патологии".

М. Фуко приводит очень интересный пример детского онанизма, возникший в качестве педагогической проблемыдостаточно поздно. Нет сомнений, что как натуральный феномен онанизм существовал во все времена, но рассматривался как чисто физиологический акт, закоторый ребенок не нес ответственности. Изменяя атрибуцию ответственности, приписывая вину, общество создает целую технологию контроля: от внутренней –правил поведения до внешней – изменения архитектуры дортуаров учебных заведений (Foucault, 1978).

Ограничения, налагаемые обществом на натуральные функции, создают принципиально новый "ландшафт"культурного тела. Запреты и правила еды и отправлений образуют новую реальность "алиментарного тела", правила гигиены – субъективный феномен "чистотыи грязи", сексуальные запреты – "эротическое тело".

Особенно демонстративна в этом смысле последняя группа запретов. Сексуальная потребность, сталкиваясь срегламентацией ее проявлений, формирует совершенно особые представления об эротическом/неэротическом, тесно связанные с историческими, религиозными иэтическими вариантами запрещенного/разрешенного. В европейской культуре XVII-XIX вв. эротически провоцирующим для мужчин было обнажение женщиной дажечасти ноги, тогда как размер декольте, явно превышая допустимый в наше время, не нес практически никакого эротического оттенка. Вместе со снижениемтребования к степени закрытости ног снижается и их эротическая привлекательность. Трудно представить современного поэта, которого, какПушкина, могла бы настолько взволновать женская лодыжка. Одна и та же часть тела в зависимости от регламентации ситуации ее обнажения способна вызыватьсовершенно различные чувства. В качестве примера можно назвать ситуации нудистского пляжа, бани и стриптиза. На мой взгляд, абсолютно необходимым условиемсуществования эротики является само существование запрета, в зоне нарушения которого она и возникает. Эротично именно это "преодоление", тогдакак полная отмена запретов приведет к деструкции "эротического тела". Тема эротики демонстрирует еще один, довольно интересный пример необходимости иного для возникновения Я. Почти любая форма сексуальной активности (за исключением некоторых "неполных", маргинальных форм: онанизма и др.)требует "партнера", т. е. непрозрачного другого, создающего плотность моего эротического тела.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--