Реферат: Влияние гламура на потребительскую культуру
Во-вторых, это гедонист, стремящийся к удовольствию, наслаждению, комфорту, ублажению своего тела, чувственному.
В-третьих, это обреченный потребленец, бегущий по замкнутому кругу, как белка в колесе, сосредоточенный на добывании денег и их трате в потугах подражать вышестоящему классу.
В-четвертых, это безнравственный эстет: нарядный, «упакованный», привлекающий к себе внимание безукоризненностью костюма, прически, аксессуаров, «профессионал» в брэндах, моде, светских новостях, но «пустой», ибо сосредоточен на потреблении, демонстративной праздности и мертвой, холодной эстетике роскоши, Красоте в отрыве от Истины и Добра.
В-пятых, это безответственный эгоист, пренебрегающий ценностями семьи и общества, манипулирующий ради реализации собственных интересов сознанием других людей.
В-шестых, это женственный образ, свойственный не только гламурной женщине, но характерный сегодня также и для представителей «сильного» пола в силу тенденции к феминизации мужчин, их повышенного внимания к собственной внешности (метросексуализм), а также в результате распространения гомосексуализма.
В реальной жизни можно найти разные типажи представителей «человека гламурного». Так, журнал «Огонек» выделил пять главных типов в русском гламуре.
Тип «Чичваркин» (или новый олигархический гламур). Внешне многие олигархи – люди скромные и малозаметные, т. к. не каждый может отличить подлинную дорогую вещь от подделки. Кроме того, сегодня, имея солидный счет в банке, нет необходимости самоутверждаться с помощью одежды. Поэтому костюм может быть, как у Чичваркина, бывшего хозяина «Евросети»: бейсболка, джинсы, толстовка.
Тип «Ксения Собчак» (или дягилевский гламур). Это посетители элитных клубов «Дягилев», «XIII» и им подобных, где важна именно последняя коллекция Dolce&Gabana или Gucci. Живое воплощение – две подруги: бывшая модель Ульяна Цейтлина и «телесветская львица» Ксения Собчак, которые знают, что сегодня модно, а что – нет.
Тип «Как бы Ксения Собчак» (или народный гламур) – это девушки «в фальшивке», знающие все про жизнь «звезд», подражающие им и мечтающие о Куршевеле и Сен-Тропе.
Тип «Чекистский гламур» – мужчина средних лет с офицерским прошлым, ведущий двойную жизнь. Может иметь дом на Рублевке, но на работу ездит на «Волге»; на отдыхе с близкими друзьями – в часах «Патек Филипп», на работе – в часах «Слава»; бывает в Альпах, но никому об этом не рассказывает. Спорт, семейные ценности, очень много работы, много говорит о любви к Родине, предпочитает черный и темно-серый цвет. Сегодня модно быть патриотом и иметь «близких товарищей» из числа высокопоставленных чиновников. Сами чекисты и аппаратчики тоже «огламуриваются», но скрывают это.
Тип «Федя Бондарчук» – растущее племя российского топ-менеджмента, завсегдатаи ночных клубов, 70% мужчин, обеспечивающих 99% доходов этих клубов. Отличные ботинки, идеально сидящий пиджак, модные джинсы, дорогие часы, прекрасная рубашка (но без галстука!)
Мы бы добавили еще тип «Сергей Зверев» , наиболее явственно отражающий такую черту homo glamouricus, как женственность.
Удивительно, но в данной типологии оказалось мужских типов больше, чем женских. Гламур перестал быть «чисто» женским явлением, имеющим исторические и биологические корни.
3. Советские déjà-vues: идеологический капитал гламурной прозы
Поскольку постсоветское культурное пространство все еще несет в себе значительное идеологизированное наследие советского прошлого, не удивительно, что гламурная проза может показаться жанром «новых утопий» в духе советского романа 1930-х годов. Чтобы уловить эти советские déjà-vues в прозе Робски, стоит обратиться к монографии Катерины Кларк «Советский роман: история как ритуал» (1985). Согласно Кларк, в сталинской культуре существовало две категории реальности, «обычная и необычная», и, соответственно, два типа «обычных и необычных» героев, категорий времени, места и так далее. Образ «реальной» жизни был так идеализирован, что граница между реальностью и нереальностью, между фактом и вымыслом стала условной и размытой. Сама «реальная жизнь» тоже утратила свою «нормальность» и правдоподобие и была похожа на карнавал: кругом происходили открытые суды, сотни тысяч «врагов народа» обвинялись в шпионаже, вредительстве или заговорах против советской власти; стахановцы поражали воображение своей сказочной продуктивностью на рабочем фронте; человек воевал с природой. Литература и жизнь как бы «слились» в единое целое, и чем больше советское общество «отвергало позитивизм и эмпирическую правду», тем больше «воображаемого» появлялось в литературе. Как убедительно демонстрирует Кларк, сталинский роман явился детищем этого процесса и описывал фантастические достижения советской страны в строительстве социализма.
В центре сталинской мифологии была символическая «великая семья» (государство), состоящая из «отцов» (партийные руководители во главе со Сталиным) и «сыновей» (положительных героев). Сталинская «семья» была построена по вертикальной оси, и «отцы» всегда находились над «сыновьями». Только следуя за «отцами», «сыновья» могли достичь высокой цели и стать преемниками «отцов». Эта иерархия «отцов и детей» узаконивала приоритет государства и отводила кровной семье второстепенное значение. Положительного героя советского романа Кларк называет homo extraordinarius, «человек экстраординарный». Ведомый «отцом / отцами», он проходит путь от «наивности» к «зрелости», превозмогая все трудности, и, в конце концов, совершает подвиг во имя «великой семьи». Миф o счастливой жизни при Сталине не допускал драматизма, противоречий и проблем реальной жизни. Его герои жили динамично и весело, их пример доказывал, что счастье доступно всем.
Подобную модель счастливой жизни конструирует гламурная проза, если только заместить в ней советскую героическую реальность реальностью материального потребления. В «Casual» жизнь героев представлена как серия больших и малых удовольствий, жизнь как праздник. При чтении «Casual» у читателя может создаться впечатление, что развлечения – главная и неотъемлемая часть жизни россиян, как, например, в этом рассуждении рассказчицы:
«Вся Москва уехала в горы. Те, кто еще не уехал, собирали чемоданы, чтобы уехать сразу после Нового года. Те, у кого есть потребность в знакомых лицах и близости к олигархам, уехали в Куршевель. Все остальные – в Сент-Моритц. Правда, некоторые оригиналы уехали в жаркие страны, но их было меньшинство. Хотя это меньшинство выкупило билеты на все рейсы «Аэрофлота», и улететь на какие-нибудь Мальдивы, Сейшелы или во Флориду, не позаботившись об этом заранее, невозможно».
Еще в XVIII веке французский экономист и государственный деятель Анн Роббер Жак Тюрго заметил, что в коммерческих обществах люди «покупали и продавали счастье», и чем бóльшая масса людей втягивалась в материальное потребление, тем прибыльней становилась торговля счастьем. Нетрудно себе представить, какой идеал счастья продает гламурная проза и сколько блестящих «рекламных» моментов читатель может найти в «Casual»: здесь и загорелые красавицы в шезлонгах, потягивающие из трубочек модные коктейли, и счастливые дети, пускающие мыльные пузыри у надувного бассейна, и катание на лыжах в Куршевеле, и ныряние с аквалангами в Египте, и рекой льется «Moët & Chandon», и подаются макароны с белыми трюфелями «по тридцать долларов грамм» – и так без конца. Гламурное счастье – уже не просто предмет народного созерцания; оно становится правом и обязанностью каждого гражданина. Как пишет Жан Бодрийяр, в обществе потребления человек обязан быть «счастливым, влюбленным, обожаемым / обожающим, соблазнительным / соблазненным», динамичным, увлеченным и так далее. А если по какой-то причине вы успокаиваетесь на достигнутом и больше не стремитесь к новым удовольствиям (а ведь нужно попробовать все), «общество записывает вас в разряд «асоциальных» или маргинальных типов, отвергающих идею общего счастья». Какие знакомые советские déjà-vues можно уловить в этом осмыслении счастья! Ведь советский человек так же должен был постоянно «дерзать», «стремиться» и «идти к новым свершениям», а тот, кто не «шел», оставался на обочине «радостной» жизни и коллективного счастья.
Главный герой, прошедший путь от «маленького человека» до «замечательного» или «гламурного», в зависимости от контекста, стал, несомненно, самым удивительным изобретением соцреалистического романа и гламурной прозы. Особенно интересным представляется сходство биографий этих двух типов героев и трансформация их социального статуса: оба вышли «из народа», прошли через унижение и бедность в детстве, поставили перед собой высокие цели, преодолели много трудностей и, в конце концов, стали «гламурными». В обоих сценариях срабатывает механизм волшебной сказки: герой «был никем», но стал «всем», его мечта сбылась, потому что он неустанно шел к ней. Биографии героев в этих параллельных мирах дают оптимистическую и демократическую установку: «замечательными / гламурными людьми не рождаются – ими становятся». И homo extraordinarius, и homo glamorousus – идеологические символы своего времени. И неважно, что первый из них – дитя сталинских пятилеток, а второй – продукт потребительской культуры: между ними существует неоспоримое родство. Постсоветская культура унаследовала и удачно воспроизвела культурные модели советских времен. Вот что говорит об этом Борис Дубин:
« «Советское» конструировалось заново и в результате стало зеркалом, в котором видны отражения нас сегодняшних. Две картинки поддерживают друг друга – прошлое в настоящем и настоящее в прошлом».
Популярность homo glamorousus в современном масскульте настолько очевидна, что напрашивается вопрос, как этот герой / героиня вписывается в занимающую сейчас многих дискуссию о постсоветском человеке. Так, Анна Шор-Чудновская видит закономерную связь между формированием homo postsoveticus и «победным шествием гламура по России», а историк Ирина Глебова с горечью пишет о «восстании (точнее, бунте) русского обывателя» против «диктатуры высоких идеалов, принципов, жизненных норм». Критики почти единогласно заявляют, что в современной «гламурной» России у народа появилась ностальгия «по покою брежневских времен» и «порядку сталинских», и констатируют почти синонимичное сходство между политически пассивным постсоветским человеком и «совком». И похоже, что пока homo glamorousus уютно уживается в массовом сознании постсоветского человека, подталкивая его вперед к гламурному счастью, общество потребления становится «властным элементом социального контроля».
Заключение
гламур культура стиль проза
Но на самом деле гламур – это все-таки не искусство, а колдовство. Придется смириться с этим, даже если вы не верите в магию. Это волшебство от стилистов, дизайнеров, имиджмейкеров, рекламщиков и пиарщиков, прытких перьев glam-журналистов и дорогущих камер светских фотографов. Гламур – это то, чего нет, но во что хочется верить после того, как перестаешь верить в Деда Мороза. Потому что в мире роскоши полно своих Санта-Клаусов, русалок и ведьм. Гламур – последняя сказка для взрослых. Только недалекие циники способны расчленить его на составляющие, например: «Чтобы быть гламурной, надо иметь сумку от Chanel, маленькое черное платье и длинные, мерцающие белокурые волосы».
Список литературы
1.В. Шохина «Гламур без берегов» Независимая газета – ExLibris. 2006 г. 28 декабря.
2.Л. Глебова «Верхи и низы: новая консолидация. Российское общество в эпоху массового потребления» Независимая газета. 2006 г. 15 декабря.
3.Л.И. Ростовцева. Цикл статей по ИЭУ «Homo glamouricus»