Реферат: Взрослая болезнь кривизны

Гойя.

... Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Лермонтов.

Воспитательная работа в школе сейчас очень осложняется многими внешними причинами, как социальными, так и общекультурными. Когда в восьмидесятые годы двадцатого века появились рассуждения о японских подходах к образованию, еще не было так очевидно, что европейский подход перестаёт быть самым правильным и прогрессивным. Репродуктивный и аналитический способ обработки информации перестал быть единственно возможным. Восточные мотивы из области искусства перешли в образование – интуитивное и образное мышление, правополушарность и сопутствующие безграмотность и артистизм, – все это было ново, обещало прорыв на более высокий уровень. Только сейчас становится понятно, что эта мода была проявлением кризиса не только европейского образования, но и христианской культуры вообще. Все нормы морали, на которых было построено христианское общество, осмеяны, опошлены и обессмыслены за последнее столетие. С развитием коммуникативных технологий за последние десятилетия даже понятие приличий перестало существовать. Телевидение со своими «За стеклом», «Фактором страха», «Аншлагом», рекламой, где эксплуатируются самые низменные стороны человеческой натуры, и Интернет, в котором любому ребенку доступны порнография, пропаганда насилия, реклама наркотиков, – вышли победителями в схватке за людские, особенно детские, души.

Создаётся впечатление, что российская интеллигенция, объединённая в советские времена критикой советской власти, оказавшись в ситуации свободного выбора, растерялась. Оказалось, что духовные ценности существуют помимо политических коллизий. Книги, которые читали тысячи людей только потому, что в них просматривался намёк на «антисоветчину», сейчас лежат на прилавках. Их читают те, кому интересны и близки художественные особенности авторов, а таких читателей немного. Помните многочасовые очереди на художественные выставки авангардистов? Не потому ли ломились на эти вернисажи, что художники были гонимы, что присутствие на этих выставках было своеобразным протестом? Как это объединяло! Как возвышало в собственных глазах! Можно было сидеть в каком-нибудь КБ или отделе и ничего не делать (принцип – «они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем»). Но при этом чувствовать высокую духовность и большое гражданское мужество от самого факта потребления искусства, по тем или иным причинам запрещённого идеологической цензурой.

Пришли другие времена, и открылась грустная картина. Большинство наших дипломированных соотечественников, оказывается, свободно выбирают детективы Марининой и Донцовой, бразильские сериалы и боевики, Глазунова и Шилова. Нет очередей у театральных и музейных касс: слишком узок круг людей, которые могут получать наслаждение от высокого искусства. Вероятно, именно поэтому массовая духовность, о которой в начале перестройки говорили не иначе, как с придыханием, приказала долго жить. И получилось так, что нам нечего предложить нашим детям взамен противостояния коммунистической и антикоммунистической идеологий. Другие антитезы современного общества – расовые или религиозные – уже далеко продвинули маргинальную часть российского общества в сторону мракобесия, и интеллигенция здесь может играть только роль жертвы. Конечно, мы пытаемся внушать нашим детям понятия добра и зла, благородства и подлости, и никак не можем понять, почему наши слова зависают в безвоздушном пространстве детского безразличия к нашим стараниям.

На воспитание детей всегда влияли три основных фактора: дом, школа, улица. Сейчас, как и раньше, в редкой семье у родителей есть время и силы на общение с детьми. Раньше благополучные дети проводили свободное время с друзьями, играя на улице, или читали книги. И давайте вспомним, что формировало наши представления. «Честное слово» Пантелеева, рассказы Гайдара, «Васёк Трубачев и его товарищи», «Витя Малеев в школе и дома». Мы играли со сверстниками в разновозрастных компаниях, учились быть ловкими и честными в играх, потому что с подлыми и нечестными играть никто не хотел.

Сейчас такие же дети «сидят в сетке» дома или идут в компьютерный клуб и «сидят в сетке» там. Интернет заменяет живое общение, школа воспринимается как помеха для сетевых игр. Неблагополучные дети, в основном, озабочены тем, где взять денег на «балдёж» и на игровые клубы. Часто «косяки» можно купить в том же клубе, так что далеко ходить не надо. Если родители не могут или не хотят давать достаточно денег, их можно украсть или отнять у более слабого, и легче всего это сделать в школе. Объединения детей при отсутствии детских организаций типа пионерской или скаутской, держатся на общности криминальных интересов или ксенофобских убеждений. Подражатели героям «Бригады» (в школах им уже придумали название «бригадиры»), футбольные фанаты, скинхеды – вот реальный состав общественной жизни подростков.

Между всеми этими неформальными объединениями живут не потерянные еще для социума дети, знающие, что ни школа, ни родители не могут защитить их от насилия и унижений. Ученики школы, где я работаю, неоднократно спрашивали меня, что делать, когда на улице у них отнимают мобильный телефон или деньги. Я не могу внятно ответить на их вопросы, потому что улицы города для подростков стали зоной всевозможных опасностей. В школе тоже идет подспудная неформальная жизнь. Обидеть слабого, отнять деньги, оскорбить девочку – в порядке вещей. Воровство – норма, вора давно не ищут: оставил вещи без присмотра – пеняй на себя. Примеров полностью разрушенных представлений о нормах социальной жизни можно приводить до бесконечности. И вопрос, «кто виноват» уже неинтересен, поскольку ответ на него не помогает искать выход.

Испокон веков детей воспитывали на мифах, сказках и легендах. В любом, даже самом примитивном и диком обществе всегда существуют сказания о героях, на примере которых дети узнают о самопожертвовании, мужестве, благородстве. Из тех же сказаний они узнают и о том, как наказываются жадность, трусость, подлость. Перед детьми, кроме их родителей и знакомых, всегда ставился нравственный ориентир, религиозный или мифологический. В современной России школьному учителю нечего привести ученикам в качестве нравственного примера. Литература девятнадцатого века, примитивизированная и сведенная к пошлым ее толкованиям в школьных учебниках, детьми не воспринимается и не принимается. Они не могут представить себе жизнь героев, не понимают их проблем. Великая Отечественная война, ее герои, романы и рассказы о ней отошли в прошлое почти так же, как война двенадцатого года. Доблестные страницы истории оказались выпачканными кровью афганской и чеченской войн. Попытки канонизировать героев этих войн не удались: слишком очевидны, чудовищные в своей простоте, материальные интересы устроителей этих «кровавых мистерий».

И растут наши подростки на примерах телемифов. Сериалы заменили все культурные источники. Для самых продвинутых, тех, что без книг не могут, существует «опиум для интеллигенции» – фэнтази. Дети из хороших семей читают Саймака, Перумова, Лукьяненко и проч. Для самых-самых издают Сорокина и Пелевина. Они хороши для тех, кто читал другую литературу и способен разглядеть за лихим стилем и бредовым сюжетом боль и ужас автора перед апокалипсисом культуры. Но, возвращаясь к воспитанию: на этом песке ничего не построишь. Любители фэнтази могут возразить – ведь там почти всегда благородные герои, победа добра над злом, красивая любовь и все остальные приметы рыцарских романов. Увы, этот жанр тоже претерпел некоторую деформацию. Чтобы читатели, не дай бог, не соскучились, чтобы автор не показался дидактичным, приходится героинь подвергать сексуальному насилию, в подробностях описанному; герои же, вспомнив о шкурных интересах, выбирают негероические пути. А чаще, вообще все подвиги, как во многих романах Перумова, спровоцированы одним очень злым и подлым стариком (учителем!), которому нравится смотреть на мучения подопечных.

Так и получается, что школа, как и раньше – единственная, реальная возможность противостоять беспределу. На воспитателей ложится практически невыполнимая задача – стать для своих воспитанников настоящим наставником, мнением которого дорожат, к словам которого прислушиваются. Вернемся к рекламе. Помните учителей в рекламных роликах? Эти безобразные лица, искаженные злобой и тупостью, эта их беспомощность перед крутыми потребителями газировки, пива «Клинское», батончиков «Марс»? Такими нас видят властители дум. А анекдоты в каждом дешевом журнальчике? Учителя, конечно, бывают и неумны и безграмотны, бывают и некрасивы и ненаходчивы, но не все же, и даже не большинство.

Господа, опомнитесь, вы рубите сук, на котором сидите. Мы последние, кто стоит между вами и тем беспределом бандитизма, который ждет вас, если мы не успеем хоть какую-то часть подрастающего поколения научить цивилизованному отношению к жизни. Конечно, господа плевать хотели на все призывы. Для них главное, чтобы было «прикольно», чтобы запомнили название товара, а что до нравственных потерь, то тут мы «за ценой не постоим»...

Сто лет назад ситуация была во многом сходной с нашей. Гимназистки парились в банях с купцами, у творческой интеллигенции был в моде кокаин, процветало воровство на всех уровнях. Но в литературе были Толстой и Чехов, а не Пелевин и Сорокин, в философии – Владимир Соловьев, а не Пабло Коэльо. Существовало гражданское общество, в котором Короленко мог защитить невиновных в прессе и суде и пойти за это в ссылку, общество, в котором обеспеченные люди шли в рабочие библиотеки и сельские школы, чтобы приносить пользу там, где они нужны. Понятие бескорыстия и чести не вызывали издевательского смеха.

Поэтому, несмотря на ужас революции и последующих кошмарных лет террора, до середины двадцатого века оставалось значительное количество порядочных – в том, старом понимании этого слова, – людей. Оттепель шестидесятых годов познакомила с ними, выжившими в лагерях. Они создали литературу, живопись, музыку – о достоинстве и мужестве, они всеми способами боролись с режимом, унижающим людей, лживым и жестоким. Их опять арестовывали, калечили в психбольницах, лишали всех прав, высылали, но они продолжали бороться за права своих сограждан. Они победили режим и проиграли свинству, которое было внутри каждого из нас. Они проиграли тогда, когда их портреты вставили в рамочки и под их лозунгами стали грабить страну, оболванивать обывателей и осмеивать любое проявление человечности.

Христианство, которое тоже в советские времена было под запретом и несло нравственную идею в массы, сейчас стало могучей организацией, которая торгует всем: благословляет автомобили, освящает воду из скважин, отнимает здания у школ, и вообще, ни в чем себе не отказывает. И поэтому церковь, которую наш бывший министр все пытается приплести к нравственному воспитанию в школе, вряд ли может помочь.

В результате всего этого – главная причина наших бед: подорванное базовое доверие к миру у наших детей, причем – в той или иной степени – у всех без исключения. От этого, как от печки, и приходится плясать, если мы хотим чего-то добиться в воспитательной работе.

Глава третья. Как воспитать нищих духом?

Хорошо, братцы, тому на свете жить,

У кого в голове добра не много есть,

А сидит в ней одно-одинешенько,

А и сидит оно крепко-накрепко,

Словно гвоздь обухом вколоченный…

А. К. Толстой.

Родители наших учеников нередко своей заботой об интеллектуальном совершенстве своих отпрысков тоже разрушают очень важные элементы детской души. Даже самые любящие, но слабо разбирающиеся в детской психологии родители могут, сами того не подозревая, нанести своему ребенку серьезную эмоциональную травму. Однажды я была свидетелем разговора моего ученика с его очень образованным, интеллигентным папой. Мальчик очень способный, начитанный, эрудированный, но зажатый и довольно замкнутый. Я впервые увидела его смеющимся через полтора года после поступления в нашу школу. И вот этот ребенок, видимо, обрадованный тем, что папа рядом, возбужденно начал рассказывать о каких-то физических законах, которые он только сегодня понял на уроке. Папа строгим голосом его прервал: «Я тебе сколько раз говорил, не употребляй этот термин (я уже не помню, о каком термине шла тогда речь) в этом контексте! Повтори то, что ты сказал, так, как я тебя учил!» Сын упавшим голосом повторил свою фразу с правильным термином в правильном контексте и замолчал. Я не думаю, что папа сознательно убивал в сыне эмоциональные порывы, просто хотел, вероятно, научить ребенка строго формулировать свои мысли, не задумываясь о цене желаемого достижения.

Прошло несколько лет, и папа обратился к школьному психологу с просьбой поработать с его сыном. Мальчик вырос холодным, не умеющим сочувствовать и сопереживать. Сейчас, в старших классах, эмоциональная «недостаточность» стала мешать и в учебе. Есть масса вещей, которые не воспринимаются без некоторого эмоционального усилия. А психолог может только чуть-чуть подкорректировать, но никак не восполнить то, что не было поддержано в далеком детстве. Я написала об этом с надеждой на то, что может быть кто-то из родителей, прочитав, станет выслушивать своего ребенка, не обрывая его радость холодными и рассудочными замечаниями.

Самый распространенный родительский синдром – страх, что ребенок недополучит какой-то, самими родителями не до конца определенный, объем знаний. Причем в последнее время, мне кажется, этот синдром усилился. Такие родители возмущаются, что детей повезли на экскурсию, –вместо того, чтобы учить с ними домашние задания; они всегда недовольны тем, что «мало задают», «нестрого спрашивают». Предельный случай такого отношения – мама забрала дочь из нашей школы потому, что девочка шла в школу с улыбкой, а значит, это, по мнению мамы, не настоящая школа...

Почему-то родителей чаще волнуют какие-то количественные вещи – сколько решил, сколько поставили, сколько было уроков, сколько страниц прочитал. Невольно вспоминается повесть «Маленький принц», где герой сетует, что его все время спрашивают не о том, какие глаза у его друга, а о том, сколько ему лет. Это далеко не всегда показатель безразличия к более тонким, качественным вещам. Чаще – это своего рода застенчивость, боязнь быть навязчивым.

Родители тоже чьи-то дети, и их родители тоже совершали педагогические ошибки. Сколько раз каждый из нас говорил себе? «Я никогда не скажу своему ребенку того, что мне говорят мои родители. Я никогда не буду требовать отчёта у своих детей, как это делают мои родители. Я никогда не буду лезть в дела моих детей, как лезут мои родители». Многие потом забывают свои зароки, некоторые – помнят, но и те, и другие ошибаются, если действуют по умозрительным сценариям и схемам, не принимая во внимание, что их ребенок растёт в другом времени, в других обстоятельствах, что он сам – другой.