Реферат: Жизнь и творчество А. Блока
И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я. Все небо скроет гнусный грех, На всех устах застынет смех, Тоска небытия...
И заключительные строки:
О, если б знали, дети, вы,
Холод и мрак грядущих дней!
Означает ли это, что Блок признает торжество “страшного мира” над людьми и таким образом капитулирует перед ним? Дадим слово самому поэту:
“Очень неприятные стихи <...> Лучше бы было этим словам остаться несказанными. Но я должен был их сказать. Трудное надо преодолеть. А за ним будет ясный день”.
Тему “страшного мира” продолжают два небольших цикла — “Возмездие” и “Ямбы”. Слово “возмездие” понимают обычно как наказание за некое преступление. Причем наказание, исходящее со стороны, от кого-то. Возмездие, по Блоку, это прежде всего осуждение человеком самого себя, суд собственной совести. Главная вина героя — измена данным когда-то священным обетам, высокой любви, измена человеческому предназначению. А следствием этому — расплата: душевная опустошенность, усталость от жизни, покорное ожидание смерти. Эти мотивы звучат во всех стихотворениях цикла “Возмездие”, начиная с первого широко известного “О доблестях, о подвигах, о славе...” и кончая “Шагами командора” и “Как свершилось, как случилось?”. В исполненных глубокого символического значения “Шагах командора” Блок переосмысливает сюжет о Дон Жуане. Его герой выступает не в амплуа традиционного соблазнителя, а в роли изменника, презревшего любовь Девы Света, донны Анны. И хотя он и бросает дерзкий вызов судьбе: “Жизнь пуста, безумна и бездонна! // Выходи на битву, старый рок!” — его поражение предопределено. Превыше всего ценивший свою “постылую свободу” и предавший “Деву Света”, он обречен на гибель:
“Донна Анна в смертный час твой встанет. // Анна встанет в смертный час”.
Если в цикле “Возмездие” расплате подвергается личность, допустившая воздействие на себя губительных ядов “страшного мира”, то в “Ямбах” возмездие грозит уже не отдельному человеку, а “страшному миру” в целом. Смысловой и ритмической основой цикла стал “гневный ямб”. Это подчеркивает и эпиграф к нему — слова древнеримского сатирика Юве-нала: “Негодование рождает стих”. Ранее в письме к А. Белому Блок признавал право “здраво, честно, наяву говорить “НЕТ” всему настоящему только за тем человеком, кто делает это “по-божьи” (т. е. имея в себе в самых глубинах скрытое, но верное “ДА”)”. Это “ДА” — вера в добро и свет и желание трудиться во имя их будущего торжества,— прозвучало во вступительном стихотворении цикла:
О, я хочу безумно жить:
Все сущее — увековечить, Безличное — вочеловечить, Несбывшееся — воплотить!
Говоря “нет” “дням настоящим”, поэт убежден в том, что крушение старых устоев жизни — неизбежно:
На непроглядный ужас жизни Открой скорей, открой глаза, Пока великая гроза Все не смела в твоей отчизне...
(Да, так диктует, вдохновенье...)
Эта “великая гроза”, по Блоку, разразится в результате усилий новых, молодых людей (“Юность — это возмездие”):
Я верю: новый век взойдет Средь всех несчастных поколений.
Пусть день далек — у нас все те ж Заветы юношам и девам:
Презренье согревает гневом, А зрелость гнева — есть мятеж.
(В огне и холоде тревог...)
Об этом же поэт писал в одном из своих писем 1909 года: “Революция русская в ее лучших представителях — юность с нимбом вокруг лица”.
Написанный Блоком после поездки в Италию весной 1909 года цикл — “Итальянские стихи” может показаться чужеродным в третьем томе. Недаром В. Брюсов охарактеризовал их лишь как “прекрасные строфы чистой поэзии”. Однако насчет “чистой поэзии” Брюсов ошибся. Именно здесь Блок определяет позицию “чистого искусства” как “творческую ложь”. “В легком челноке искусства” можно “уплыть от скуки мира”, но подлинное искусство — “ноша на плечах”, долг, подвиг. Другой вопрос, глубоко волнующий поэта и поставленный им в цикле,— о соотношении цивилизации и культуры. В современной цивилизации поэт усматривает бездуховное, а значит, разрушительное начало. Именно поэтому “цивилизованную” Флоренцию, забывшую о своей древней культуре, он называет предательницей:
Умри, Флоренция, Иуда, Исчезни в сумрак вековой!
Хрипят твои автомобили, Твои уродливы дома, Всеевропейской желтой пыли Ты предала себя сама.
(Флоренция, 1)
Подлинная культура, по Блоку, неразрывно связана со “стихией”, т. е. с жизнью народа. В стихотворении “Равенна” современный город рисуется кладбищем (“дома и люди — все гроба”), но зато звучат надписи на старинных надгробьях:
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
Именно в этом городе — хранилище непреходящих ценностей культуры, который, “как младенец”, спит “у сонной вечности в руках”,— и может появиться тень великого флорентийца:
Тень Данта с профилем орлиным