Сочинение: Борис Леонидович Пастернак
Евгения Владимировна произвела на Вильмонта не очень хорошее впечатление, и он сразу же подумал, что брак этот не будет прочен. И действительно, совместная жизнь Пастернака и Лурье продолжалась всего 7 лет, не смотря на доброту и терпение мужа. Дело в том, что Евгения Владимировна недооценивала значительность его как поэта, как личности исключительной, требующей к себе особого внимания, нуждающейся в заботе о близких. Она сама была талантливая портретистка и ей, очевидно, вовсе не хотелось пожертвовать естественным влечением к этому своему призванию, как это сделала когда-то в подобных обстоятельствах мать Бориса, выдающаяся пианистка Розалия, став женой большого художника Леонида Осиповича Пастернака. Евгения Владимировна не поставила интересы своего мужа-поэта “во главу угла” их общей жизни. Главное – не поставила внутренне, душевно. Осудить тут нельзя. Собственное призвание оказалось сильнее, чем любовь, чем осознание долга. Так эти две дороги и не слились воедино. Оба были людьми искусства, оба нуждались в заботе, в освобождении от житейских тягот. И оба страдали.
В конце 1929 года в жизнь Бориса Леонидовича вошла другая женщина – Зинаида Николаевна Нейгауз. Когда он познакомился с Зинаидой Николаевной, она была женой Нейгауза. Она тогда была очень хороша собой, и Борис Леонидович влюбился. Его влечение к ней было мучительным. Он ни о чём другом не мог думать, рвался к ней и боялся этих встреч, и презирал себя, и заставлял себя приходить на свидания за трусость. Эта страсть должна была сломить препятствия, иначе кончилось каким-нибудь несчастьем. Вспыхнувшее чувство между этими людьми летом 1930-го года привело к распаду двух семей.
Не волнуйся, не плачь, не труди
Сил иссякших и сердца не мучай.
Ты жива, ты во мне, ты в груди,
Как опора, как друг и как случай.
Верой в будущее не боюсь
Показаться тебе краснобаем.
Мы не жизнь, не душевный союз, -
Обоюдный обман обрубаем.
Вскоре Борис Леонидович и Зинаида Николаевна стали мужем и женой. И вот, наконец, они оказались вместе, у них не было даже крова над головой, негде было приткнуться. По случаю им представил свою квартиру на Ямском Поле Пильняк, а сам куда-то уехал. Большая любовь –всегда переворот, ломка всего, беспощадное обновление души и жизни. Но в то же время – уж такова диалектика большой любви – она не соглашается ставить себя вне нравственного закона: из уважения к своей чистоте. Купить свое счастье ценою несчастья другого, других для неё невыносимо. В этом трагедия конфликта между " вечным “ правом любви и относительным “земным” правом нравственного миропорядка; особенно если эти “другие” тебе не безразличны, а, напротив, другие, достойны уважения и верности.
Жертвами этой само истребительной диалектики были Борис Леонидович Пастернак и Зинаида Николаевна Нейгауз, жена человека, перед талантом которого она преклонялась, игру которого чтила, мать его детей. Жертвой этой диалектики нравственного конфликта ощущал себя и Генрих Нейгауз, как человек, ставивший многое себе в вину, сознающий себя виноватым перед своей женой и перед другой женщиной, матерью его малолетней дочери. В том-то и беда, что некто из них не ощущал себя безвинным, но призванным великодушно собою жертвовать. Уж такие подобрались люди.
Пастернак в “Охранной грамоте” написал об этой женщине: ”Я знаю лицо, которое равно разит и режет и в горе, и в радости, и становится тем прекрасней, чем чаще застаешь его в положениях, в которых потухла бы другая красота. Взвивается ли эта женщина. Вверх, летит ли вниз головой, её пугающему обаянию ничего не делается, и ей нужно что бы то ни было на земле гораздо меньше, чем сама она нужна земле, потому что это сама женственность, грубым куском небьющейся гордости целиком вынутая из каменоломни творенья. И так как законы внешности всего сильнее определяют женский склад и характер, то жизнь и страсть такой женщины не зависят от освещения, и она не так боится огорчений...” Ничего лучшего, а главное, более возвышенно-точного нельзя было сказать о Зинаиде Николаевне.
Об отношении Пастернака к этой женщине говорят письма, написанные им в 30-е годы:
Письмо от 18 июня 1931 года:
“Ты настолько оказываешься совершеннее того большого, что я думая о тебе, что мне становится печально и страшно. Я начинаю думать, что счастье, которое кружит и подымает меня, предельно для меня, но для тебя ещё не окончательно полно. Что я не охватываю тебя, что как ни смертельно хороша ты в моём обожаньи, в действительности ты еще лучше…”.
Они разлучались редко и вынужденно. Так это произошло, например, во время войны. Когда Зинаида Николаевна с младшими детьми провела долгие месяцы в истопольской эвакуации. Зинаида Николаевна бережно хранила письма Бориса Леонидовича. В своих воспоминаниях она рассказывала как увозила их в эвакуацию: “В дорогу не разрешалось брать много вещей, но я захватила Лёнины валенки и шубу и завернула в неё Борины письма и рукописи 2-й части “Охранной грамоты”. Они были очень мне дороги, и я боялась, что во время войны они пропадут. Благодаря этому письма и рукописи уцелели.”
У них были очень интересные отношения. В отношении к жене на людях Борис Леонидович вел себя не как взрослый человек, зрелый муж, а скорее как избалованный мальчик. Она часто одёргивала его капризы быстрой фразой, произнесённой скороговоркой и не всегда понятной,– Зинаида Николаевна слегка шепелявила. Она была в его жизни – кроме матери – единственной женщиной, глубоко и верно его любившей, и это сходство в любви к нему матери и Зины прочно удерживало его в доме, в кругу семьи, где главенствовала, конечно, Зинаида Николаевна. Здесь ему всё, несмотря на одёргивания позволялось и, конечно, всё прощалось. Но любовь Зинаиды Николаевны, как и материнская, была лишена, какой бы то ни было корысти.
По натуре своей человек страстный, Зинаида Николаевна умела “ властвовать собою”. Эти черты её характера полностью проявлялись в игре – от карт до маджонга,– её как партнёра в играх высоко ценил Маяковский, сам прирожденный игрок. Одергивания мужа происходили в те моменты, когда, по мнению Зинаиды Николаевны, Борис Леонидович вёл себя излишне азартно, настаивая на своём за общим дружеским столом.
После смерти Бориса Леонидовича Зинаида Николаевна осталась без средств к существованию. Пастернака не издавали, пенсию, не смотря на настойчивые хлопоты её семьи и друзей, ей получить не удавалось. Сама Зинаида Николаевна обращалась с письмами о помощи к Федину и Тихонову, но и это не имело результата.
Так уж случилось, что в жизни Пастернака была и третья женщина. Её имя – Ольга Всеволодовна Ивинская, 1912 года рождения, литературный переводчик. Она – Лара из романа “ Доктор Живаго”. Она – олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. Она была посвящена в духовную жизнь и во все писательские дела поэта, но так и не стала его женой. В интервью английскому журналисту Пастернак сказал о Ивинской: “Она – мой большой друг. Она помогла мне при написании книги, в моей жизни… Она получила пять лет за дружбу со мной. В моей молодости не было одной, единственной Лары… Лара моей молодости – это общий опыт. Но Лара моей страсти вписана в моё сердце её кровью и её тюрьмой…
Пастернак и Ивинская познакомились в 1946 году. Тогда ей было 34 года и она работала зав. Отделом начинающих авторов в “ Новом мире”. Тогда в 1946 году почти одновременно начался их роман и работа Пастернака над романом “Доктор Живаго”. Одна из главных тем романа – судьба, её перекрёстки, то, что должно случится. И так вышло, что этот роман в прозе начал определять и судьбу этих двух людей. Когда они встретились, в их жизни, позади было уже столько трагедий: самоубийство первого мужа Ивинской, смерть второго. Осиротевшие дети – Ира и Митя. А у Пастернака – семья, вторая жена, дети… их счастье было в вперемежку с мучительными объяснениями. Они не раз уходили друг от друга, чтобы больше не встретиться, но не встречаться не могли.
В это время Борис Леонидович очень много переводит: Петефи, Гёте, Шекспир. В переводах Пастернака нашли политики политическую неблагонадёжность. 21 марта 1947 года в газете
”Культура и жизнь” вышла знаменитая статья Алексея Суркова” О поэзии Б. Пастернака”.
“Поэт – говорилось там”– с нескрываемым восторгом отзывается о буржуазном временном правительстве… живёт в разладе с новой действительностью… с явным недоброжелательством и даже злобой отзывался о советской революции…прямая клевета на новую действительность”.
Пастернак и Ивинская, конечно испугались тогда: обвинений было достаточно, чтобы объявить Пастернака ”врагом народа” и уничтожить.
6 октября 1949 года Ивинскую вечером увезли на Лубянку. За что же посадили Ивинскую? Следователь по её делу А. С. Семёнов требовал написать содержание романа “Доктор Живаго “ и остался недоволен: ”Не то вы пишете, не то! Вам надо написать, что он является клеветой на советскую действительность. И не стройте из себя дурочку”. У Ивинской впереди лагерь в Потьма, у Пастернака – инфаркт… Пастернак напишет Ренате Швейцер: ”Её посадили из–за меня как самого близкого мне человека по мнению секретных органов, чтобы на мучительных допросах от неё добиться достаточных показаний для моего судебного преследования. Её геройству и выдержке я обязан своей жизнью и тому, что меня в те годы не трогали…”
До сих пор остаётся загадкой, почему же не посадили самого Пастернака. Он часто говорил и делал вещи, просто не мыслимые для того времени. Например, в самый разгар травли Зощенко пастернак пришёл в редакцию журнала” Новый мир”. Ему представили молодого переводчика – Шера. Пастернак вскречал: ”Боже мой, этот молодой человек так похож на бедного Михаила Михайловича! Все просто оторопели. Зощенко –“отщепенец”, ”мерзавец “(как его тогда называли многие), а тут с такой лаской и нежностью. Когда судьба Бухарина была уже предрешена, Пастернак написал ему поддерживающее письмо, в котором прямо сказал: ”Я не верю в вашу вину”. Пастернак мучился от того, что другие сидят, а он – на свободе.
О, – в камне стихла, даже если ты капнула,
Утопленница, даже если – в пыли,
Ты бьешься, как билась княгиня Тараканова,
Когда февралём залило равелин.
О внедренная! Хлопоча об амнистии,
Кляня времена, как клянут сторожей,
Стучатся опавшие годы, как листья,
В садовую изгородь календарей.
( “ Душа “).
Почему же Сталин не трогал Пастернака? Александр Гладков писал: “…В 1955 году молодой прокурор Р., занимавшийся делом по реабилитации Мейерхольда был поражён, узнав, что Пастернак на свободе и не арестовывался по материалам “ дела “жавшего перед ним, а проходил соучастником некоей вымышленной диверсионной организации работников искусства, за создание которой погибли Мейерхольд и Бабель “. Тогда ходили слухи, будто Сталин в последний момент отменил арест Пастернака, сказав: “Не трогайте этого небожителя…”Если это так… Что ж, и тиран имеет право на минуты милосердия.
В 1955 году была закончена последняя глава романа “Доктор Живаго”. Роман был отвезён в разные редакции, но никто не взялся его публиковать. В 1956 году романом заинтересовался итальянский издатель Фельтринелли и Борис Леонидович дал согласие на выход в свет романа в Италии. В ноябре 1957 году роман появился в Италии. Он был счастлив. 24 октября 1958 года стало известно о присвоении Пастернаку Нобелевской премии, а 25 октября печать открыла прямо-таки военные действия против Бориса Леонидовича. В “Литературке” и в других газетах обвиняли его в предательстве, называли Иудой, отщепенцем, сорняком, лягушкой в болоте и ещё бог знает как… Его уговаривали отказаться от Нобелевской премии.