Сочинение: Гений и злодейство - две вещи несовместные

Я знаю, я.

Но гармоническое ухо Моцарта улавливает неоправданное повышение регистра тона, и он возвращает друга, так сказать, с небес на землю:

Ба! право? может быть…

Но божество моё проголодалось.

Странно бы поверить, что Сальери действительно считает Моцарта богом. Особенно после того, как тот привел к нему в дом трактирного скрипача, раздувшего в душе Сальери бушующий костер зависти.

Ведь если до встречи со скрипачем Сальери выражал свое удовлетворение тем, что

Слава

Мне улыбнулась; я в сердцах людей

Нашел созвучия своим созданиям, -

если он в это верил или хотя бы хотел в это верить, то приведенный Моцартом старик не оставил от его веры камня на камне. А закончил так:

Не я один с моей глухою славой…

С “глухою”- то есть со славой, нашедшей отклик в немногих сердцах, с очень малой, очень узкой, очень ограниченной известностью! На собственную погибель привел Моцарт слепца скрипача к Сальери, превратив его из злейшего своего завистника в злейшего врага! (от зависти до вражды – один шаг)

Потому что слава цель и смысл существования Сальери в музыке, которая для него всего лишь средство к достижению славы, подножие на пути к ней.

Сальери и сам свидетельствует, что устремился к славе сразу же, как только взялся за сочинительство. Свидетельствует, так сказать, косвенно – не желая того, не замечая, что проговаривается. Потому что собирался утвердить о себе прямо противоположное впечатление:

Я стал творить, но в тишине, но в тайне,

Не смея помышлять ещё о славе.

Но, вспоминая о первых своих шагах в творчестве, описывая, как именно “стал творить”, он не только не подтверждает, что слава его в то время не занимала, но наоборот – показывает, что лишь о ней и думал, “помышлял”, “смел помышлять”:

Нередко, просидев в безмолвной келье

Два – три дня, позабыв и сон, и пищу,

Вкусив восторг и слёзы вдохновенья,

Я жёг мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки, мной рождённы,

Пылая с лёгким дымом исчезали.

Ибо чем же ещё, если не помыслом о славе, объяснить хладнокровное уничтожение Сальери даже тех своих опусов, благодаря которым он вкусил “восторг и слезы вдохновенья”, которые ощутил как “мной рождены”- физической частичкой самого себя? Чем объяснить такое его самоедство, если не расчетливым прикидыванием , примериванием, лосягают или нет его создания до известных, знаменитых, прославленных образцов?

Время сумело примирить Сальери со славой. Он и сам вышел на тропу известности, Однако Сальери недобро памятлив на чужой успех.Но почему же всего этого не видит в Сальери Моцарт? Конечно, прежде всего потому, что Сальери безупречно играет роль друга Моцарта, а тот не может распознать его игры. Не может не по простодушию и не потому, что якобы лишен проницательности, а потому что Сальери ни разу не дал ему повода что-либо заподозрить.

Величайшее психологическое мастерство Пушкина проявляется в этой трагедии в том, что его герои говорят на разных языках, но Сальери так умно при этом приспосабливается к собеседнику, что тот убежден, что они – союзники, единомышленники. Эта убежденность особенно сказывается в его обращенном к Сальери тосте, который выражает не только огромную приязнь, не только громадное доверие к Сальери, но и неколебимую уверенность Моцарта в их сопричастности друг другу:

За твоё

Здоровье, друг, за искренний союз,

Связующий Моцарта и Сальери ,